ИНТЕЛРОС > №1, 2014 > Стихотворения

Андрей Бауман
Стихотворения


27 января 2020

Родился в 1976 г. в Ленинграде. В 1998 г. окончил философский факультетСанкт-Петербургского государственного университета. Литературный редактор журнала «Проект Балтия» (Санкт-Петербург). Стихи публиковались в журналах «Нева», «Дружба народов», «Интерпоэзия», «Гвидеон», «Новый берег», «Зинзивер», «Урал», «АльтерНация» и на сайте «Полутона». Первая книга стихов «Тысячелетник» (М.: Русский Гулливер, 2012) была в 2011 г., в процессе подготовки к изданию, удостоена премии «Дебют».

* * *

срезанное с твоего дыхания есть речь:
костяная пашня
стянута внутрь слова
снятого с убитых
с их молкнущего языка
в ветряном размоле жатвы:
убывающим серпом
сжатый голос вмят в землю
в слово-простенок
между прильнувшими со всех краёв
земли-похоронки,
в мембрану: слышать
немоту
минованье взаимного сердца
поминовение в каждом
воспоминаемом с той стороны
иных, неусловленных нас
данных слову
положенных в братское слово
друг друга 

Хлеб

Здесь и теперь
каждое я разделяемо каждым ты
в окликающий колос, колос-прикосновение:
мир покрытый дыханием любимых
через ладони покоится
весть
пшеничная и ржаная
прозрачный плат материнства
необрывно скользящий покров
стольный преизбыток
в знаменном волнении простора:
общие друг другу прежде сообщения себя —
собирают на нём
слово-церковь:
хлеб совместности

* * *

Воздух между ними — вино
преломлённое друг для друга
через апсиды сердцебиений
разжимается
неевклидов космос ладоней
обращённый огонь
небелёные солнца материков
исходят в
урановое сердце Бога
сшивая собою
настежь
виллизиев круг
пульсирующей речи —
неумолкаемого зрения —
вещество любящих

Имя

ты   для тебя   к тебе
слово без кожи
слово данное в залог
имени собственного
у которого нет ничего
собственного
кроме
виноградной золы
в ложечке-ладони тебя,
позади всех неопалимых господств, —
сгорания в пробуждённое имя,
в память
касанием-евхаристией

* * *

Обстаёт глинобитная ночь
по гончарному кругу вверяющих звёзд,
вдоволь неба словесного, хлебной земли человечьей
на свету: невозвратный варолиев мост
между будущими побережьями речи:
между слухом и пришлой, вбирающей мир
наготой
сбережённую память исхода
облегает зияющий голос,
поверхностью плавя густой,
где лоза прорастает язык
до испода —

«Пустите детей приходить ко Мне…»
(Оставление Мориа)

не достигшие возраста
обетованные
до единого
сойдут вверх по холму отпущения:
три дня ходившая в Аврааме, смерть
перерезает оккамовой бритвой пуповину дыханья,
пятная рыжими солнцами
прозекторский фартук закона.
кровь их —
пылающий витраж на просвет
подпавший гравитации смерти
смыкающей век
в расстёгнутых ртах крематориев,
братских наваленных всхолмиях
под целлофановой коркой
вычеркнутых
накрест: Do not cross.
Иерусалим
созывает птенцов под своё крыло:
мучеников и исповедников
беспризорную жатву Беслана, Литтлтона и Ньютауна
свидетельствовать непросветимое
донага
сквозь трассирующий труд забвения
поверх искуплений и чистот:
мертворождённые матери друг друга
мертвосплетённые братья —
чужаки посреди не чуждых сочувствию —
до единого
захороненный полдень в обнимку
свиток всеобщего тела
свернувшийся как кровь
освидетельствованная
в лоне разума
найденная
легче пепла

Гензель и Гретель: Саксония, 1945

 Дай руку, сестрёнка, бежим скорее
через мёртвые здания, горящие стадионы,
через материнскую кровь и заколдованные почвы.
цветущая земля, вся в улитках и ящерицах,
расстилается между нашими дыханиями:
земля проложена между телами,
плодоносившая, отцовская.
вокруг нас — колючая проволока чужих голосов и рук.
мы расколотое семя войны.
мать и отец убиты.
сожжённый хлеб на губах и в ладонях.
солдаты насилуют женщин, расстреливают детей и стариков.
поезда прерваны до особого распоряжения.
на кордонах остановлено время
для проверки документов.
мы движемся через оккупационные зоны,
через мёртвых, идущих рядом со своими убийцами:
вдоль нас — погашенные жёлтые звёздочки в запёкшихся полосатых саванах.
всюду —
нагие тени Берген-Бельзена,
разъятые силуэты Цайтхайна,
транзитный прах Кульмхофа:
отделяющиеся от земли друг друга,
примятое пламя,
восстающее через траву и снег:
татуируемое число пепла выжигается
в коже земель и деревень,
обмундированных в панцирь
солнца-гауптштурмфюрера.
сквозь нас расплывается хаос.
Дай руку, сестрёнка:
небо идёт по пятам.
призрак Sonnenmensch расплавляется в фаларийском чреве Цеппелинфельда,
покрывая нас железной и торфяной гарью.
мы — это наше стёртое прошлое,
помноженное на пепел.
ветер сдувает пыль наших тел
мы никогда не вернёмся в пряничный дом детства
мы станем золой

* * *

под оканемевшим розовеющим небом
расплетена
земля — падающий дождь голосов
который
ночное солнце бесслёзная кожа
наших оконных архипелагов
где, завершившиеся, несообщимы закреплены за собой
и ты, Сестра
ставшая Богоматерью пепла
в истреблённом воздухе цветения
человечьем
возгоревшаяся о нас
покров сердца милующего
раствори утверждаемое-«между»-нами
в ладонях твоих ресницах
соединилась тишина
беря наши руки в свои
покоя нас
посреди опрокинутой ярости
и солёного беззвучия:
не отпускай нас
обними наши головы
коснись наших волос и ладоней
в прозрачном сердце гаснущих городов
осёкшихся комнатах детства
произнеси на ощупь
коснись
замерших непереплетённых дыханий

Тело лёгкости
Анне Глазовой

собственный вес
выскальзывает из-под век:
в льняной свет смирения
воткано движение ночи
льнущей к сотам ресниц
убеляющей всякую тяжесть:
в лёгких закона — то что было прежде вины и стыда
первая радужка
танец рассказа
мышиный снег:
белое трепетание на границе вдоха
когда осязаешь
как проступает обратное тело лёгкости

сосредоточенный город
невесомых

Рождение

Из недаримого круга себя
из первородства
ты выходишь в поверхность вещей
кожу их трепета
ракушечное зрение моря
говорит по твоим венам
когда я пишу этот праобраз
когда меня пишет утренний свет молчания

сближение ладоней всё рукотворней
суверенная упроченность сердца перетолкована
раной взаимности
лодочка-слово
нагота огня отступает в прикосновение
ты делаешь свой первый шаг
вода вплетается в землю
плавающей грамматикой архипелагов
коралловым ритмом совместности
ты радужка-медиана
грядущего горизонта
оперённая близость
оберег
и берег того кто рядом

Древо жизни

И всякое дыхание
открылось — несведённый другой меридиан:
младенец-старик у Древа жизни
их кровь прибывает к обоим берегам сердца
в отвесном потоке слышания
между ними — все вещи мира
погружённые в материнскую тишину
взаимовидящий, растущий горизонт
где каждый осязает каждого
словесно:
неповторно,
неумираемо,
непостижимо:
где каждый — абсолютно иначе
становимое
Древо жизни


Вернуться назад