Selva oscura
На середине жизни мы в смерти.
Пасхальный гимн, XIII век
Утратив правый путь во тьме долины,
Увидеть, продираясь через лес,
Как маленькие лютни, мандолины
Висят окрест — те в платьицах, те без:
Крючки и кружева, ручьи муслина,
Бегущие в страну святых чудес,
Небесных тел — сквозь наши палестины.
Куда ни глянь — процессия, процесс,
Везде, Иероним, твои кувшины —
Корнями вверх!.. И солнцем залит лес.
Стоящие в огне сомкнули спины
Среди руин пылающих АЭС
И пьёшь ручьи замёрзшего муслина
Крючки глотая: в платьицах и без
Взошли светила: лютни, мандолины,
И в смерти мы, и солнцем залит лес.
В мастерской
Мы сидели на пнях и молчали. О чём
Думал он, что хотел мне сказать?
Неужели что лад музыкальный —
Изысканное приглашение в ад,
Лишь прелюдия к адскому дивертисменту?
Орудия пыток он видел и в лире колёсной, и в арфе —
Орудия пыток на вербах в стране Вавилонской,
На чуждой земле, — как воспеть на ней
Песню хвалы? Разве музыка инструментальная ваша —
Не музыка плоти греховной и завороженной блудом,
Словно дудочкой — крыса? Палёное мясо?
Да это же благоуханье свободы, спасение,
Выход из ада, гарантия, что не окажешься в нём
После Судного дня! И к тому же
У инквизиторов тюрьмы — они по сравненью
С обычными тюрьмами… Был душегубом,
А сделался еретиком — почему? Захотелось комфорта
И уважительного обращенья. А пытки —
Когда же и где же их не было, пыток?
И где и когда их не будет?
Но мина-игрушка — до этого б мы не додумались.
Музыка… Мало ли нам утешений
От Господа? Дети, жена, и в заказах
Нет недостатка… Аскеза — вот музыка, что не обманет.
Постом и молитвой, и деланьем заповедей, послушаньем…
В глаза я ему посмотрел, и смутился он, мне показалось,
Истаивая вместе с храмом своей мастерской —
Акваторией Леса. И все перелески, подлески,
Все проблески, все отголоски и всплески, все сноски
Схоластов на жёлтых полях затянуло туманом
Над водохранилищем — там, за Можайском.
Ник. Т-о
Иаирову дщерь исцелил еси
Прикосновением руки.
Великий канон Андрея Критского
Искать следов Её сандалий…
Ник. Т-о
А «талифа куми» — нет, не «девица, встань!»,
А «девочка, проснись»: руки коснулся,
Сказал чуть слышно: «Девочка, проснись»
И след сандалий в воздухе морозном —
Не в Царском — в Омске… Талифа куми?
Кривой рожок подушки кислородной,
Инверсионный след, мороз и солнце,
И трое суток дверь к нему открыта
Стихи, он повторял, больные дети
И не молился никогда. Девица?
Нет, девочка. Не умерла, но спит.
На север от скифов
Водянистый светильник морошки, сухие извилины мха,
И не светится ли сам собой этот ворс?
Костяника, брусника, стоит подо льдом пучеглазая рыба,
Стоит, шевеля бледно-розовыми плавниками, тальник ледяной,
Деревянная, в мачтах, в снегу, в предрассветных дымах,
Проступает среда обитания, и провода никнут бинт за бинтом
В оперении полдня, и лани, олени: лани пьют воду, олени губами
Трогают ягель, и красноголовый нырок ил приносит со дна
Или грязи комок, чтобы вылепил мир, как в начале,
Местный художник — из грязи со дна или ила, и ты говоришь:
Дело рук наших, Боже, исправи, от всякого зла нас избави.
В магнитных полях замерзающий солнечный ветер сияньем висит
Словно сети на кольях, и свистнешь — оно заколышется,
Искры по мёрзлому стеблю текут,
Из оленьих ноздрей поднимается пар, превращаясь в тальник,
А тальник, в свою очередь, в белый коралл — он горит
Кристаллической нотой безмолвия, видишь воочию:
Искры по стеблю текут, видишь Гиперборею, поля приношений,
Козлиную кровь, в киммерийский текущую ров, перья, перья повсюду, —
Писал Геродот: там, в полуночных землях на север от скифов,
Бредут исполинские перья, нельзя ничего разглядеть,
Ибо перья там зренью мешают: бредут и бредут,
И проникнуть туда невозможно.
Туманы имел он в виду или непроходимые, слоем за слой
Застилающие кругозор облака? Остроносые нарты
Тех белых пустынь корабли, недреманные очи бегут
По ободьям полозьев, волокна сияний,
И ты, живописец по имени Лес, посреди полыньи
Как Гораций, когда, доходяга, оделся он белым пером,
Пропуская сквозь прутья морозный озон, и со струн заскользило перо
С трубным звуком прощальным, ты, брат лебединый, стоишь
Среди ночи полярной, и нам ничего о тебе неизвестно,
Одно только знаем: ты член Лебединого братства,
Где жареный лебедь к столу подавался, но что это было за общество,
Что за собранье в честь Девы Марии? Светильники льются
Белей черепов в иудейской пустыне,
И пьёт замороженный свет вечеринка на длинных волнах,
И слоняются перья из времени она — времён сновидений,
Бредут небожители в шкурах медвежьих,
И плавают берестяные носатые маски
Медвежьего праздника, Зубов с Орловым слезают
С нарт, оба в малицах белых, два белых медведя,
И трутся спиной о земную алмазную ось.
Олени
Светлая погода приходит от севера,
и окрест Бога страшное великолепие.
Иов, 37:22
Их тропы в наших снах, твой самолёт,
А шли они куда после забоя,
Куда брели? Куда она бредёт,
Весна твоя, сквозь золото слепое?
Там пажити, где ягель — словно мёд,
И волен каждый пить его с любою,
Там в небе растворился самолёт,
Олени ищут землю под собою,
Струясь сквозь лёд…
Вифлеем
Наташе Черных
Мы не персидские маги, но кто мы?
Снег на лугах, пастухи,
Куклы, фольга в виде мёрзлой соломы.
Вспыхнут соломой стихи
Или фольгой, затвердеют ли медью, —
Кто бы мы ни были, мы
Помним, что мы родились в Вифлееме:
К звёздам котельных дымы
Тянет Обдорск или Замоскворечье —
Разница невелика.
Здесь мы и встретимся — здесь, где за встречу
Логоса и языка
Пьём поминальную общую Чашу,
Речь Его пьём по глотку,
Речь приучая строптивую нашу
К мёду Его, молоку…
После третьей звезды
The shadowy flowers of Orcus
Remember Thee
Ezra Pound
Вот издан Паунд. Дождь ночной в Нахабино —
В полях весенних Орка — всё о доблести
На вечери при гаснущих светильниках
Заводит речь, прядут из дыма лилии
Отечество себе, и не источено
Червями днище. Что нам черви книжные?
Вот кость блестит клинком, росой изъеденным,
И пререкается рыбак, а после кается:
Не только ноги, просит, но и голову…
Блогосфера
То цвет епархиальных канцелярий
Построится в потешные полки
Фелоней золотых, как рыба в кляре,
То вырванные с корнем позвонки
Всплывут, и зря их вырвали, не зря ли,
Но многие ль спасались в той среде,
Где веруют, что строг как колумбарий
Твой строгий рай? И кто, когда и где
Прошёл успешней лузеров и парий
Ниша
Мне сказали: «Займи эту нишу» —
двое в белом. И быстро ушли.
Денис Новиков
Жалеть в соблазн вводящую конечность,
И пусть собрат и критик видят в ней
Лишь ножку, а не жизни скоротечность,
Не бездну, не элизиум теней.
Больной страны виденье гробовое,
Где загуляли плотник и рыбак,
Шёл снег на пустыри с разрыв-травою,
Светало, нифеля делил барак,
Несла Ока рябиновую ветку,
И, сам себе военный трибунал,
Её в костре последнего Завета
Заблудший вертолётик прозревал.
И капли те на донышках ключиц и
Весь этот джаз… Но Павел написал,
Что никакая тварь не отлучит нас.
Самосожженье? Да, но «Самопал» —
И самовозгорание. Как в нише,
Где двое в белом. Знал ли ты тогда,
Московский школьник? Космос, мол, я слышу…
А гад морских подводный ход? Но тише:
Темна, темна во облацех вода.