ИНТЕЛРОС > №1, 2014 > Стихотворения

Олег Комков
Стихотворения


27 января 2020

Комков, Олег Александрович. Родился в 1977 г. в Павловском Посаде Московской области . По образованию лингвист, культуролог, переводчик. Доцент кафедры сравнительного изучения национальных литератур и культур факультета иностранных языков и регионоведения МГУ имени М.В. Ломоносова. Университетские работы собраны в книгах: «Иконология культуры» (М., 2010) , «Образ – Человек – Слово. Ранние труды по иконологии, антропологии и герменевтике» (Saarbruecken, 2011). Подборки стихотворений и поэтических переводов печатались в «Литературной газете», сербском литературном журнале «Траг», размещались на сетевых литературных ресурсах.

* * *

Моей души испещрены листы:
Знакомый почерк мелок и уборист,
Блуждает ум, не ведая черты,
Как ускользающий аорист.

Чем станут знаки в стынущих руках,
Когда уже не я — но странный некто
Очнётся вдруг от времени в тисках
Неумолимого перфекта?

Быть может, возвращусь я в письмена —
Замкнувший круг творения пневматик, —
И будет вновь душа освящена
Прекраснейшею из грамматик?

Эльсинор

Истерзанные судорогой дней,
Напрасно ждём от смерти толкованья:
Мы — тени породивших нас теней
На выщербленных стенах мирозданья.

Клинок, петля, отравленный потир…
Иль нет на свете мудрости священней,
Чем знать, что искуплён сей шаткий мир
Чредой измен, проклятий и отмщений?

Что ж нам осталось? Разве видеть сны
В полночной мгле, сгустившейся до срока,
Где распахнётся вечной тишины
Бездонное, недремлющее око.

Деревья

Нести безмолвия живое бремя
всей плотью, от корней до тяжких крон,
всем существом, врастающим во время,
природе воздвигая царский трон;

в твердынях чрев хранить родное семя,
пресуществив веков глухой урон, —
о, с твердью твердь связующее племя,
чей каждый ствол — спасающий Харон!

Ужель судеб тугие узловины,
в наростах лет на сохнущей коре
трудов и тел, увязших в бездне вещной, —

подобно вам, немые властелины,
сплетаясь и ветвясь, влекут горé
прозябший дар нетленности предвечной?

Весть

Для тайны надобно немного:
Печаль в безветренной ночи
И несказанная тревога
В священной немоте свечи;

И на пороге душной яви
Прохладный шелест лёгких крыл,
Как будто сон, причастный славе,
У входа занавесь раскрыл.

О душе

1

Душа, как сон, безвидна и бледна.
В глубинах зыбких не отыщешь дна.
Ужель дано её измерить словом?
Ведь у души и слова суть одна.

Душа, как сон, бесплотна и бедна.
Лишь руку окуни — коснёшься дна.
Не так ли в каждом изреченном слове,
Что пустота, зияет суть одна?

2

Навеки слитый с явью сладкий сон — твоя душа.
Слепая тень, что в твой проникла сон, — моя душа.
Скажи: коль, ослеплённый сном, в тебе прозрею, разве
Одной душой не станет этот сон, моя душа?

Мистагог
Александру Владимировичу Ващенко

Омыт священной свежестью дождей
твой тайный храм, где слышен рокот моря;
косноязычью Бога дерзко вторя,
ты за собой ведёшь земных вождей

сквозь тени слов — мерцающих идей —
в бездонный миф, где слиты в гулком хоре
покой и страсть, сон, бденье, счастье, горе,
текучий ямб и трезвенный спондей.

И памяти сверкающие шельфы
любовью наводняет тот же глас,
которому смутясь внимали гвельфы;

и перед взором просветлённых глаз
стоят во мгле миров, во всякий час,
бессмертным духом рдеющие Дельфы.

________________________________________________

1 Ващенко Александр Владимирович (1947 – 2013) – выдающийся
российский филолог, писатель, переводчик, специалист по сравни-
тельной мифологии и литературам коренных народов Северной
Америки и Сибири.
Бегство в Египет 

Прочь из плена зимы,
Грачьим гонимы граем,
Вновь спускаемся мы
В узкий, тёмный Мицраим.

О теснина тоски!
Там, за облачным краем,
Вновь объятий тиски
Нам раскроет Мицраим.

Вновь на струнах сердец
Скорбный мотив играем.
Близок мрачный гордец —
Вечный призрак, Мицраим.

Смертью древней, как тень,
Бредим иль умираем?
В ночь обращает день
Чёрной птицей Мицраим.

Се, парит до утра
Между адом и раем
Чёрный бессмертный Ра,
В смерти храня Мицраим.

* * *

Опять под утро бредит февраль, опять
Бормочет что-то, будто прощаясь; иль
Прощенья просит, мелкой дробью
Талых слезинок стуча по стёклам?

Ты болен, знаю, бедный февраль… Едва
Дохнёшь, услышу хриплую весть: уже
Разлил в твоих прозрачных жилах
Вешний эол колдовскую свежесть.

Весь день с тобою брежу, о призрак, чьё
Глухое имя — словно озноб; когда
Прозябнет нега в хмурой тверди —
Вспомнишься ль сердцу хрустальным словом?

* * *

Вечер, тихое вече
Несокрытых вещей,
Пресуществленье речи
В чуткий, вещий ручей,

Мглы извечное древо,
Говор ветвистых рук,
Бездна древнего зева,
Зовом ставшая вдруг,

Млечный сон издалече,
Память смежённых век…
В глубь твою, человече,
Вечер пророс, как век.

Сонет-наваждение

Снова шепчет что-то в час рассвета:
может, Лета хладью всколыхнулась
и проснулась на одно мгновенье,
шум забвенья расплескав для слуха?

Или глухо бредит призрак сада,
и надсада расщемляет звуки,
тишью муки душу оглашая,
как чужая повесть о потере?

Чьей-то мере нет простора в мире,
чьей-то шири не вместит окрестность,
и в безвестность отворится дверца.

А на сердце, что землёю стало
и устало дышит сном тумана, —
словно рана, болью зреет слово.


Вернуться назад