* * *
Звезда явила безразличье
И растворилась в молоке.
Рассвет заговорил на птичье-
первоначальном языке.
Не оттого, что так хотело,
Но жить прозрачнее на дне –
Уже из сна вспорхнуло тело,
И вновь прижалось к простыне.
Во власти ли ночной вилькюры,
Рассветом застан ли врасплох, –
Ты смотришь, как из амбразуры,
Как мир прекрасен, как он плох!
* * *
Может быть и грешен этот мир.
А у нас он был как на экране:
Облака нагуливали жир,
Плавал мелкосопочник в тумане.
Может он совсем не девствен был.
А у нас никто глаза не прятал.
Сторож Епифанов водку пил.
Светку с Анкой трахали солдаты.
В общем он какой-то всё же был.
Но у нас на всё иная схема.
Я семейство фогелей зубрил
И при этом клял Альфреда Брема.
В лавке – и портвейн, и даже старка.
Кто – богаче, кто-то – понищей.
Скотники женились на доярках
И дарили миру алкашей.
* * *
Хватит. Ни слова, ни строчки.
Рифмою бредит капель.
Взрывоопасные почки
К веткам приклеил апрель.
Небо, плывущее мимо, –
Сквозь облака и промеж.
Освобождённый от грима,
Сад непригляден, но свеж, –
Первые вымучил слоги,
Вены уже налиты.
Кутает тонкие ноги
В плед прошлогодней листвы.
Время — мы были. Мы есть ли?
Помнит ли кто-нибудь нас?
Не говори же: «А если…»
Но удержи про запас.
В окнах пространство распято.
Кажется, нету проблем.
-Ты ведь уходишь? Куда ты?
-Ты остаёшься? Зачем?
* * *
Поэт стихи читает на ютубе.
Хорошие и скверные читает.
Он чувства к некой женщине питает.
Возможно, даже он её и любит.
О сколько торжества в его вокале!
Он верит, что талант ему положен.
Он хочет, чтоб его любили тоже,
И в этом он, увы, не уникален.
Поэт стихи читает на ютубе.
С придыхом, с привыванием, с захлёбом.
Он весь в себе. При этом смотрит в оба.
«Что он Гекубе? Что ему Гекуба?»
Поэт стихи читает мирозданью!
Он центр его. Пусть даже он — пустышка.
И чёрная дыра — его подмышка –
Вот-вот проглотит нас. И всем нам крышка!
О, трепещите, жалкие созданья!..
* * *
У неё
я выкуриваю массу сигарет,
пью, не пьянея, вино
и чувствую себя на седьмом небе.
Красота окрыляет!
Уходя от неё
я мысленно соглашаюсь с папским легатом,
уроженцем городка Кюз,
подметившем некогда:
красота желает быть любимой!
При этом у меня нестерпимо болит голова.
Лирический репортаж
1
В Берлине умер знаменитый повар, –
снимая пробу, подавился. Вот ведь
какая неудача! Что ж — бывает.
Прибывшему врачу осталось только
смерть констатировать. Она была мгновенна.
Банкет не отменили. Да и как же? –
Он был оплачен щедро и к тому же
сбор денег от него пойти был должен
в фонд жутко благородного проекта.
Помошник шефа доготовил то, что
тот не успел. И гости дружно съели.
Не пропадать же ценному добру.
Они при этом были осторожны:
подолгу пережёвывали пищу, –
как, верно, в детстве мамы их учили.
Смеялись — но уж как-то деловито.
Трагедия, подмешанная в блюда,
покоя им, конечно, не давала.
Но — отошли, и — тосты зазвучали,
к банкету подготовленные ими.
Слова лились, никто не подавился.
Банкет удался. Лучшего сюжета
ему придумать сам Господь не смог.
А он всего-то — написал пролог.
2
Она была помолвлена с Борисом.
Всё дело к свадьбе шло высокопробной.
Об этом факте, думаю, писали
и в Ватикане (там ведь тоже люди).
Потом Борис прикинул всё иначе.
Да и она раздумала. Потом
за комика (случился!) вышла замуж,
в три года родила троих детей
(однажды — двойню), развелась потом
и укатила, кажется, в Неваду, –
дизайном заниматься — там удобней.
Она красива. Молода. Богата.
Талантлива чертовски. Что ещё?
Когда её я вижу на экране,
то думаю, что жизнь её сложилась
удачно. Как она того желала.
Любовник? Будет — если нет пока.
Что до Бориса — он женился вскоре
(в четвёртый раз, а, может, только в третий, –
бульварные газеты знают лучше).
Друг к другу благодарно-равнодушны,
у каждого — жизнь так и бьёт ключом.
Вы скажете: поэзия при чём?
Но как же без поэзии-то? – Да ведь
она одна могла их путь направить!
А проза? – Появляется потом.
* * *
Ни печали уже, ни боли.
Налегке. Веселись, Лефорт!
Самолёт, налетавшись вволю,
Возвращается в аэропорт.
Мимо Грюнвальда, Аустерлица.
О бетонку — и был бы рад…
Если ты перестанешь сниться,
Может, жизнь и пойдёт на лад.
Стихи обречённого
И вот, когда понимаешь, что – всё,
то есть совсем всё,
то есть и выхода даже нет,
не научит Конфуций, не проймёт Басё,
и неплохо б в шкатулке иметь пистолет,
ты идёшь куда-то – наискосок,
в горле торчит арматуры кусок,
в голове – безысходная дребедень,
типа: жизнь ушла, как вода в песок.
И, глядя на собственную тень,
жалеешь, что эта невольная спутница,
на все четыре скоро отпустится.
Победоносный генерал
(Около 2300г. до н. э., Египет. Автор неизвестен)
Этот господин вернулся счастливый домой,
после того, как пересёк страну бедуинов.
Этот господин вернулся счастливый домой,
после того, как вытоптал земли бедуинов.
Этот господин вернулся счастливый домой
после того, как разрушил их крепости.
Этот господин вернулся счастливый домой
После того, как вырубил их фиговые деревья и виноградники.
Этот господин вернулся счастливый домой
после того, как сжёг их хижины.
Этот господин вернулся счастливый домой
После того, как уничтожил их многочисленные легионы.
Этот господин вернулся счастливый домой
После того, как захватил множество пленных.
Иператор хвалил за это меня исключительно.
(Перевод выполнен с немецкой версии стихотворения.)
* * *
Утром встанешь, весь — сплошная аорта.
Ты опять один, будто в келье скита.
Начинаешь думать какого ж чёрта,
И никак не вспомнишь с какой ноги-то.
Начинаешь верить в адама-еву,
Понимаешь: ты — не последний авель.
И уйдёшь в себя — прислонишься к древу,
И о том жалеешь, что нет нам правил.
А потом приходишь в себя — заметно!
А потом бежишь — ну кому твой вотум? –
И опять — в пучину, как в лаву этны.
А когда вне смысла — то, как в блевоту.
Это полбеды — ты один из многих,
Но вторые пол — не поймёшь к чему ты.
Я люблю сюжет той смешной эклоги,
Потому что нет нам любви без смуты.
Потому что, в вечной тоске изгойной,
Мы напрасно ищем с собою лада.
А ведь он мечтал созерцать спокойно
Двух стерильных нас в пасторали сада.
* * *
Но коль стихи — логический навёрт,
Где образы, причинны и бескровны,
Спешат на свет из опытных реторт,
Дыша в лицо невозмутимо-ровно,
Где строки незгибаемо-прямы,
Как балки с защёмлёнными концами, –
Поправим Бога: прежде были мы,
А слово появилось — вслед за нами.