* * *
Легкой стужей сразу повеяло
и сугробов до глаз намело.
Это близкий и дальний сеятель
демонстрирует ремесло.
Значит, снова, земля, заштопаешь
все протертости до основ.
Подошла к долгожданным опытам,
отойдя от осенних снов.
Значит, снова снежною полостью
укрываешься от обид.
Где-то там, на пределе голоса
одиночество отлетит.
Отлетит, наследив, как водится,
и отсеивая слова…
Долгогривой метели вольница,
как всегда – без речей – права.
Гражданская
обернулось небо стужей
рыжий ражий говор ружей
кат на ката брат на брата
от деревни и до града
дождь косой штыков огранка
узелком алеет ранка
обернулось стужей небо
много крови мало хлеба
* * *
О чем загрустилось, художник?..
Отложены на день труды.
И что-то на сердце тревожно,
отчетливей привкус беды.
Укрыта в загашник пол-литра,
хоть дело, конечно, не в том.
Осеннего леса палитра
раскрыто лежит за окном.
Бери и рисуй отрешенно
сентябрьские виды окрест,
деревьев воздушные кроны
и краткой их жизни секрет.
Рисуй эти взгорья и рощи,
и церковь за полем вдали…
Рисуй и сложнее, и проще,
как хочешь, хоть в стиле Дали.
Прохладно сегодня от ветра
и листья срывает взашей,
но ты не дождешься ответа
на смену лесных рубежей.
На смуту, царящую рядом
и ту, что летит за окном…
Душа не отравлена ядом,
хоть дело, конечно, не в том.
* * *
В. Карепову
На полустанке где-то,
полнясь виной и светом,
поезд мелькнет кометой,
словно прощаясь с летом,
вдетый иголки мимо…
Небо России в проседь –
мило или не мило –
разом уходит в осень.
Вместе с листвой сгорая,
ветер взметнется яро,
музыкой пробирая.
Но не раскрыв футляра,
скрипка смолчит из мести…
А тишина пуглива –
встанет с природой вместе
лишь на струне надрыва…
На полустанке где-то,
скажешь с усмешкой скрытой:
– Это моя планета,
с горькой своей планидой.
Индейское лето
Явились последние сроки
под самый конец сентября,
и канут немногие строки
в пространство, как листья, паря.
Пора благодатного царства,
индейского лета дымок,
признаний пора и бунтарства,
тому, кто открыться не мог.
Тому, кто и чувств бескорыстье
поймал, как мечту – на лету.
И сами срываются листья,
а все перелески в цвету.
Кто понял и свет откровенья,
как женского сердца урок…
Уходят души огорченья
в назначенный временем срок.
И сладкая горечь калины
в пресветлый осенний денек,
как фон для неброской картины,
где дышит костра огонек.
А все, что сказалось и спелось,
и все, что ушло, оскорбя,
как ягоды поздняя спелость
лишь в самом конце сентября.
Мальчик со скрипкой
Не сопрягается со сценой,
но поднимается со дна,
морозной застывая пеной,
блокадной музыки волна.
Картина остается с краю –
художник живо приоткрыл
подростка на подлете к раю
со скрипкой малой вместо крыл.
А он играет, он играет,
и в каждом выдохе смычка
холодный быт перегорает,
и жизни бечева – прочна.
Но как кошмар, опять рождает
блокада по листку – дневник,
а музыка преображает
и светом наполняет лик.
Пытается нашарить что-то
упорный луч прожекторов,
десант невидимого флота
вошел под облака покров…
И снова скрипка, изнывая,
у смерти вымолит кредит,
а мальчик, жизнь не узнавая,
в пространство зимнее летит.
Бадминтон
Вот мерзлый воланчик,
застывший в игре…
А был ли тот мальчик,
что жил во дворе?
С подругой встречаясь,
не часто – вот так…
Воланчик, как завязь
любви и утрат.
Здесь было начало
и школьная медь,
а что прозвучало
не явится впредь.
Монеткой застряло,
ландринкой горчит
и сквозь одеяло
мотивчик скворчит.
Ракетки мелькают,
как лапки котят
и где-нибудь с краю
улыбки летят.
Пластмасса волана
вся втоптана в грязь,
подснежная рана
означила связь
с тем образом детства
в последней игре…
И трудно согреться
уже в ноябре.
Царство жеста
Если действо карнавала
средь распутицы земной
вас немного взволновало,
то последуйте за мной.
Можно въехать на верблюде,
хоть концы недалеки.
Разговаривают люди,
как порхают мотыльки.
Присмотритесь, царство жеста,
речи спорой беготня.
Из того ли сделан теста,
чтоб понять их за полдня?
Театральное обличье
и движений чистота…
Обучаясь ноте птичьей,
не скажите – глухота.
Здесь в рисунке легком жеста
веет света благодать
и тому отыщешь место,
что в словах не передать.
Эмиграция
1
В этой призрачной фракции,
населяющей высь,
от России до Франции
облака собрались.
Стародавнее кладбище
на чужой стороне,
а для облака – пастбище,
где гуляется вне
многолюдного города
и скопления крыш.
Эмиграция смолота
и не нужен Париж.
Столько лет неосознанно
ностальгия цвела
в тех стихах, как бы созданных
мановеньем жезла.
Столь прозрачных, настоянных
разнотравьем степей,
и по времени стоящих
лучших всех степеней.
2
Все идут пилигримами
эти тучи рядком,
и становятся зримыми,
словно мысли излом.
Над могилою Бунина,
над могилами тех,
чья словесная уния –
горькой жизни успех.
От летящего облака
в набежавшую тень
вдруг прольется от облика
их родных деревень.
Скоротечною вечностью
этот сумрак разлит,
словно ветви отечества
среди мраморных плит.
Давний костёр
Искры взлетевшая малость,
как силуэтный портрет…
Что-то опять разгоралось
в неутоленном костре.
Но впечатленье мгновенно,
предощущеньем пути,
в огненной этой вселенной
места себе не найти.
Что-то туманное мнилось
и разгоралось в золе,
словно мечта приземлилась
и утонула во мгле.
Карадаг
Как мне спастись от власти
моря и черной горы,
если я жду напасти,
а надо бы ждать дары –
пенной волны с разбега,
моющей гальку скал.
Щебень белее снега,
рядом – кроваво ал.
Так остуди ладони
от раскаленных лав!
Сколько веков-агоний,
столько здесь горных глав.
Пепел летит над морем,
над побережьями дым,
словно бы некий Голем
в новый врывается Рим.
Из цикла «Белый флажок»
* * *
не пеленг
речи вечевой
поэзии
определенья нет
есть бред
мгновенно
реющих лучей
сгущенья темноты
скрещенья спиц
и затонувший звон
колоколов
из века в век
неясный шорох
жалобы людской
как нить
течет с веретена
поэзии
определенья нет
есть свет в окне
и эхо переулков
городских
спеленутая жизнь
и нити приобщенья
* * *
а контур женщины
песочные часы
песчинкам счет идет
как счет годам
но света жест
ты повтори рукой
перевернув сосуд
зеркальный
когда в тебя
я пересыплюсь
весь
* * *
если долго
стоять босиком
на гальке
чувствуешь
как у пальцев ног
прорастают
тонкие корешки
корни дерева
питаются пресной водой
корни горы – морской
а человеку вечно
не хватает терпения
укорениться
на том месте
где он стоит
чтобы напитаться
влагой жизни
Загвоздка
наука решать
загвоздки проста
вбейте гвоздь
до середины в щит
вбейте второй гвоздь
за ним третий
который непременно
пойдет вкось
не печальтесь
вынутый гвоздь
учит мудрости
пустых глазниц
вбейте энный гвоздь
и вы обязательно
прозреете вновь
* * *
январское небо
добрало себе синевы
звон колокольный
вморожен в округу
хрупка под снегом
ореховая скорлупка
лодки на берегу