Александр Зорин «Март отзывчивый, март безутешный», М.: Новый хронограф. 2018.
Новый сборник А.Зорина «Март отзывчивый, март безутешный» являет собой прецедент авторского откровения в духе и формах русской поэтической традиции, при том, что и верлибры, которые, вроде бы, в его творчества не занимают обычно большого места, в этой книге тоже – из важных «пьес».
Здесь поэт говорит о главной идее своего бытия, неся в мир мысли и чувства прежде всего «по отношению к тому месту на земле, где мы родились». На протяжении долгих лет своей стихотворческой практики описывая нашу действительность (нередко с горечью некрасовской максимы «Кто живёт без печали и гнева, / тот не любит Отчизны своей»), Зорин, тем не менее, черпает позитив в большой степени именно из явлений и красот русского тварного мира. Пример тому – такое трогательное и совершенное по языку стихотворение, как «Воробышек пьет».
В круге стихов о природе взгляд поэта окрест – порой с любовной пристальностью Фета, – вызывает «из нети» дорогие нам природные и художественные образы:
Краса и нега… В лес войти…
От осени златоволосой
Горячих глаз не отвести.Она же, взоры простирая
К непостижимой высоте,
Как грешница полунагая
У Тициана на холсте.
(«Сквозь ветви в синеве раскосой»)
В то же время, начиная с нежностью стихотворение «Ель нагая иголочки сбросила/ По весне», автор затем – без сантиментов, с беспощадной прямотой – констатирует: «Гибнет лес возле нашего озера»,/ Пол-России сожрал сухостой». («Ель нагая…»). Или еще, с истошностью Федора Сологуба, смыкая современный словарь с многозначным письмом символизма:
Сквозь мат, клубящийся окрест,
К лицу приблизился вплотную
Издревле дикий русский лес.
Шагнул из подворотни тёмной,
Дохнул с парламентских высот
На город непроглядной кроной,
Тоской загадочных красот.
(«Русский лес»)
Лес будто олицетворяет собой нашу человеческую жизнь: лес, который гибнет от короеда; лес, «озаренный гаснущим простором»; лес как воплощение архаической дикости. Происходит некое, в духе русской классики естественное уподобление нас самих отечественной природе, которую художник живописно запечатлевает, в частности, в стихотворении «Опять зима кусты посеребрила».
Хотя с трудом верится, что вредителей хвойного леса, или пожар, или другое «стихийное бедствие одолеет природа сама», слово Зорина, обычно обостряющее тревогу о происходящем, приносит весть и о том, что природа еще не совсем погибла. Да, и мы еще живы настолько, чтобы радоваться остротам в «Русских пословицах» Зорина. «Нераскрученный, неохваченный…» с шуточным покаянием поэта перед женой, которая выходила замуж за «витязя, перспективного, суперактивного» – блестящее стихотворение, где интонация Некрасова как будто приближена к нам Галичем. Кстати, проводивший с поэтом интервью Д. Быков был удивлен тем, что у Зорина всю жизнь одна жена.
Эстетический импульс у этого автора, как правило, проявляется в сфере «высоких материй»: образы античности, религиозные темы, свидетельства особых состояний («необъяснимого света волосы у жены»). В книге «Март…» Зорин позволяет себе не скрывать лирического настроя при созерцании биосферы, хотя ни на миг не забывает, в каком состоянии сегодняшний мир и сама природная среда. Нота печали, характернейшая для русской поэзии конца XIX – начала XX века, здесь у него еще слышней, чем раньше, но и темперамент обличения не сникает, порой доходя до грубого прямого обращения к неким современникам:
Занялись на Валтасаровом банкете…
Много чести, благодетели родные,
Слушать «Эхо» и читать о вас в газете.
Надоело. В облаках я не витаю.
И откуда вы свалились, тоже знаю.
На каких взошли отечественных злаках…
Я об этом у Лескова почитаю
И у Гоголя – о вас, о вурдалаках.
Не раз, как бы повторяя вслед за Лесковым «Русь крещена, но не просвещена», Зорин рассматривает моральное несовершенство и внутреннее ощущение ущербности, гнетущее людей (в общей массе «представителей народной среды»), как наследие язычества, как неизбываемое в нас архаическое начало с его правилом подчинения силе, насилию.
Основа национальной идентичности – осмысленная и сохраняемая память отечественного прошлого – в творчестве А.Зорина часто предстает трагическими воспоминаниями. Стихи развертываются в этой книге много шире современной действительности:
Тучнеют травы, стелется ковыль.
Питают почву пепел Холокоста,
Кровь мучеников и, со знаком ГОСТа,
Продукт ГУЛАГа, лагерная пыль.
(«Страна забвения»)
Этот автор не служит гармонии, красоте как таковой. Стихи боренья – вот главная манера и тема Зорина. Его взгляд заострен на конфликты нашего времени, на «тяжбу добра и зла» не только в событиях жизни, но и в душе человека. Правда, его поэтическое горение иногда всё-таки высветляет мир, и тогда в подмосковном лесу «Сугробом скрытая помойка воздушна, как девичья грудь».
Среди стихов книги «Март…», выстраивающихся в антологический ряд, прежде всего хочется отметить стихотворение, созданное по мотивам картины Маковского, в которой «дети, бегущие от грозы», воплощают собой образ России накануне революции.
Живым, теплым чувством человеческого родства объединены произведения разного времени: «С кем сердечно общались, дружили,/ С кем сроднились давно на земле,/ Вы, навеки ушедшие, живы./ Где, не знаю, но точно — во мне». («Весть»). Незабываемы воспоминание о минутах материнского умиранья – «Будто ниже и ниже к земле/ На одном опускалась крыле…» («Подожди меня»), «Дорожка в Семхозе» и «Ни признака кровавой годовщины», посвященные о. Александру Меню.
Не много у нас авторов, в ком христианская основа чувствуется так есте-
ственно и постоянно, как у Зорина, который с ней старается соотнести каждую обобщающую мысль и суждение. В его стихах интонация и лексика явно отстоят очень далеко от евангелического текста, но стихи близки этому источнику – по духу, по нравственным меркам. Как «человек, ведомый Богом», Зорин осовременил разговор на такую тему.
Поэт понимает, что есть искушение впасть в назидательное проповедничество и стать смешным, взявшись, что называется, «пасти народы» (такое выражение было некогда в ходу у Ахматовой и Гумилева). Зорин взывает не к человечеству, не к народу, а как бы внутренне говорит сам с собой, часто пользуясь намеренным снижением образа «вопиющего», т.е. собственного образа. Даже в такой пафосной по тону вещи, как «Только бы не отчаиваться!», у него: «беру за шкирку себя, как слепого щенка».
В одном из лучших стихотворений сборника («Титаник») слышен требовательный авторский посыл, адресованный современности и призывающий к самоспасению:
Уж если терпеть суждено.
Ты замкнут в каюте, в Титанике,
Который ложится на дно.
…………..
Сквозь трещины, рвы, сквозь пробоины
Последним усильем рванись!
Не каждый выдержит заложенный в стихи зоринский беспокойный «спрос» к согражданам, его упреки в недоосмыслении нами сегодняшнего исторического времени.
Я долго искала выражение для того, чтобы сформулировать тот императив, который со свойственным Зорину максимализмом он провозглашает в стихах, обращаясь на самом деле к людям, к России. Чего он хочет от нас? Как поименовать этот порыв, предотвращающий гибель, эту силу, которую, по убеждению поэта, должен извлечь из себя народ для того, чтобы у него состоялось будущее?
И нашла: ВОЛЯ к БЫТИЮ! «Воля к бытию народа и отдельного человека», то есть действенное, последовательное, ответственное присутствие во времени и пространстве.
Примечание:
Ольга Постникова (1943) – поэт, прозаик, член Союза писателей Москвы. Стихи и проза опубликованы в антологии «Строфы века», журналах «Грани», «Дружба народов», «Знамя», «Континент», «Новый мир», «Плавучий мост». Поэтические книги автора – «Високосный год» (Советский писатель, 1984), «Ferrum» (Глагол, 1998), «Понтийская соль» (Время, 2014), роман «Радуйся!» издан в 2010. Постникова удостоена литературной премии Фонда Альфреда Топфера, Германия (1994). «Роман на два голоса» (2001) был номинирован на «Русского Букера».