ИНТЕЛРОС > №3, 2019 > Три языка для разбитой лодки Сергей Ивкин
|
1. Заклятие реализмом.Сборник стихотворений / Юлия Новосёлова. – 90 стр. с илл. – Серия «Срез». Книга четырнадцатая. Книжные серии товарищества поэтов «Сибирский тракт». Современная уральская поэзия превращена в бренд и старательно раскручивается. Нельзя раскрутить весь спектр – вытягиваются наиболее яркие имена, которые легко запоминаются и подаются. На фоне массового издания книг всегда остаётся некто, не обделённый талантом, но обойдённый вниманием. Когда я узнал, что книга «Заклятие реализмом» у Юлии Новосёловой – первая, то искренне удивился. Более того, там собрано всё написанное. Подобный подвиг аскетизма совершал только челябинский поэт Дмитрий Кондрашов. Но если Дмитрий не сходил с языка благодаря комедии положений, которая с ним не прекращалась, то Юлия, занятая семьёй и домом, практически не выходила из ближнего круга: пару раз объявлял её на совместных концертах в маленьком клубе на окраине города и один раз организовал поэтические чтения «на троих» в Музее писателей XX века с более известными коллегами – Мариной Лихомановой и Инной Домрачевой. Сама о себе Юлия пишет: Мало с кем на равных, И вот друзья – Алла Поспелова и Арсений Ли – издали. Прочитана полностью (даже близкими) впервые. До книги – 2-3 стихотворения в околомузыкальном самиздате. Растрёпанная, улыбчивая, вечно спешащая даже в своих строках: полёта стрекоз Основная тема – жизнь как таковая. Без гипербол, почти дневниковые заметки: Напрасен и прекрасен первый снег – только рокот волн и трескучая саранча для слуха, Высочайшая ценность – дом и дети: В доме такое нутряное, кровяное стоит тепло. Кто – перешёл на шёпот, А творчество – вне жизни, оно опасно: где память вышибает стёкла Потому существует в гомеопатических дозах. Так и набралась одна капля книги на ведро жизни: Была ль в стихе поэзия? Едва ли, Юлия нашла свой голос, предельно опрятный, потому – лаконичный. И сквозь скорбь отдельных текстов: Чей воробушек сердца? Почти что ничей. Дерево-дерево, не разорви мне мозг, прорывается уверенность, что всё в жизни сложилось правильно. Есть же она – книга: Где прошлогодний снег? Под ребром. Зелёным пером. Вот-вот.
2. Веко / Андрей Ильенков. – [б.м.] : Издательские решения, 2017. – 222 с. Пусть книга официально вышла в 2017 году, но презентация в Екатеринбурге состоялась только в мае 2019-го. Рукопись была собрана автором в 1991-м, но в издательстве её сначала потеряли, потом не стало самого издательства, дальше закрыли проект, для которого книга пересобиралась вторично. И злоключения рукописи продолжались до тех пор, пока прозаик и критик Роман Сенчин не решил продолжить дело Хорхе Луиса Борхеса и начал выпускать собственную «Вавилонскую библиотеку», основав Издательский дом «Выбор Сенчина» на бескрайних полях Ridero. Поэтических книг в проекте вышло две: Андрей Ильенков и Всеволод Емелин. Соседство говорящее. Для Екатеринбурга особенно, поскольку долгов время в родном городе поэта воспринимали как «местного Емелина», только с акцентом не на политике, а на сексе. Настало понюхать, чем пахнет под юбкой, Андрей понимал, как его воспринимают, и продолжал делать дело – строить свою поэтику, в моём понимании близкую к Луи-Фердинанду Селину (тем более Андрей сам медик). А регулярные отсылки к Борису Пастернаку – может единственная связь с запоздало принявшей его Уральской поэтической школой (люби / не люби Пастернака, но помни – он здесь в цене). Простыми русским словами Наощупь, как женщину, выучив площадь, Итоговую книгу ранних текстов, сложив заново в третий раз, Андрей разделил на три части: «Детский Ад» – о взрослении, «Революция №999» – личные революции происходят каждый день, «Казни» – после любой революции начинаются казни. Первоначальный сюжет ушёл, но вот свидетельства времени сохранились, особенно в многоголосых пьесах, отсылающих не к театру абсурда, а к советской действительности, которую ещё помним, и которая не сильно изменилась, и зримо возвращается. Знают власть и общественно-транспортный секс, Но о чём ни говорит поэт, важнее всего интонация, с которой он говорит. А ещё Ришелье знал, что если народ смеётся, то терять народу больше нечего: На обед – бычки в помаде, Уколы, прощайте! Мне больше не страшен Спасибо товарищу Сталину Впрочем, ироником назвать Андрея Ильенкова трудно, много личной боли. Для сатирика – он слишком цитатен. А для постмодерниста… Неправильно оглядывается на классику, с обожанием. У меня на койке девка И камень, мне разбивший рот, Стоит поэт особняком, существует не столько на листах бумаги, сколько в аудиозаписях: песни на его стихи звучат, порвав с автором, обретя безымянность. И нужно бросать профессию и подбирать подругу Ну а лучше вырезать из бумаги дом,
Однажды литератор и астролог Анна Кирьянова сказала, что Андрей мог бы написать один текст и остаться: Чубука у Тургеневых не сосите, не верьте: К нашему счастью, Андрей написал не одну книгу. Издали «Веко», издадут и дальнейшее.
3. Радио над местечком Неполные Радости/ Юлия Кокошко. – Москва – Екатеринбург: Кабинетный учёный, 2019. – 114 с. Если бы чешский кинорежиссёр и художник Ян Шванкмайер решил экранизировать непереводимые «Поминки по Финнегану» великого ирландца Джеймса Джойса, то результат был бы равен доскональной визуализации взятого наугад стихотворения Юлии Кокошко. Да хоть бы даже: Я вижу: чёрная рука в голубой наколке «Участь» По количеству и кропотливости деталей – это киносценарии. По звуку и авторскому отчаянию – поэзия. По сюжетам – хроники городской жизни: Так массовик осквернитель Суммарно – горький мёд, который невозможно зачерпывать полной ложкой, но можно тянуть потихоньку, катать по нёбу, вытягивать каждое происшествие со всех ракурсов, погружаться в бесконечные переливы эмоциональных фиксаций: Светофор – разбодяженный на троих бинокль – Оттенки переживаний настолько тонки, что сравнение собственной сумочки с ридикюлем Незнакомки в кафе вырастает до эпического полотна, достойного щита Ахилла, Библия переходит в Пополь-Вух и обратно, лепестки и фантики замещают лицо собеседника: Нет, это пионерство – не монахи, Все эти фантазии – не прихоть, а внимательно выработанный язык. Ничего случайного, каждая реплика отточена, аллегории получили свои роли и ложатся на сцену листа, чтобы начать спектакль: Бездомный сна вошёл в абрис ангела – и раковина Однажды поклонник Нобелевского лауреата Дерека Уолкотта прилетел к нему на остров Сент-Люсию и решил отыскать на берегу океана рыбацкую деревушку, описанную в пьесе «Море в Дофине». Оказалось, что уже 40 лет там никто не живёт, но жители соседних посёлков ведут свою родословную от того или иного персонажа пьесы. И порой мне видится, что как по роману «Улисс» Джеймса Джойса водят сейчас экскурсии дублинским маршрутом Леопольда Блума, так и гид-интеллектуал Екатеринбурга будет улыбаться, прилюдно вспоминая, как его троюродная тётка, оказалась упомянута на 105-й странице невероятной Кокошко: …В те дни не было Рима, Примечание:
Вернуться назад |