ИНТЕЛРОС > №34, 2007 > Владимир Колюбакин. Две вещи несовместные

Владимир Колюбакин. Две вещи несовместные


24 апреля 2007

В наше время уже стало окончательно ясно, что нормально функционирующая рыночная экономика не совместима с политической диктатурой. Для диктатуры оптимальной является социалистическая модель советского или похожего образца (потому-то неофашисты и "левые" всех мастей одинаково любят антикапиталистическую риторику). Но в первой половине ХХ века еще существовали заблуждения насчет возможного совмещения принципов свободного производства с тоталитарным управлением. Жертвой такого заблуждения стал (или чуть не стал, потому что все могло закончиться намного хуже) лучший экономист гитлеровской Германии Ялмар Шахт.


alt Дьявол против Антанты
После обуздания гиперинфляции, свирепствовавшей в Германии в начале 20-х годов и прекрасно описанной Ремарком в романе "Черный обелиск", немецкая экономика начала подниматься. И в этом была немалая личная заслуга Ялмара Шахта. Впрочем, положение предприятий тяжелой промышленности, в особенности – военных, основанных еще при кайзере, оставалось довольно тяжелым. Набирали обороты производство товаров широкого потребления и жилищное строительство. Кстати, примерно тот же путь прошла постсоветская экономика.
Но возрождающаяся Германия неожиданно получила болезненный и подлый (хотя и ожидаемый) удар. Как только держава стала вставать на ноги, ей напомнили о гигантских репарациях, которые по условиям мирного договора с Антантой она должна была выплачивать десятилетиями.
Создается впечатление, что унизительные и крайне тяжелые для Германии условия Версальского мира были специально направлены на то, чтобы довести немцев до отчаяния и тем самым побудить к новой войне. Шахт понимал, что выплата репараций остановит экономическое развитие Германии.
Когда-то он заявил, что ради спасения экономики Германии заключил бы союз с самим дьяволом. Дьявола долго искать не пришлось: Гитлер как раз набирал силу. И "антиверсальские" настроения в немецком обществе, искусно подогреваемые фашистской пропагандой, стали далеко не последней причиной его прихода к власти. Если для любого диктатора главной проблемой является поиск врага, то для Гитлера эта проблема была решена изначально. Даже без его участия.
Видимо, тогда и Шахт, приверженец рыночного пути развития, стал склоняться к диктатуре. Успех в борьбе против гиперинфляции 20-х годов, достигнутый только благодаря авторитету власти, укрепил его во мнении, что свободное предпринимательство и "сильная рука" совместимы. Что же касается репараций, то сильный и хорошо вооруженный диктатор мог бы просто отказаться от обязательств и "дать по рукам" тем, кто стал бы на них настаивать. Диктатура, по мысли Шахта, заставила бы другие страны вновь считаться с полураздавленной Германией.
Миф о "ручных" диктаторах
Шахт вызывал у современников сложную гамму чувств, в которую входили и восхищение, и отвращение. Это был человек крайне эгоистичный, циничный и абсолютно уверенный в силе собственной личности. Нацизму он совсем не симпатизировал, но намеревался использовать это движение в собственных интересах и в интересах страны. Шахт, бесспорно, любил власть, но при этом понимал, будучи реалистом, что она должна хотя бы частично опираться на успех в практических делах.
Мысль о том, что диктатура и экономическое развитие могут сочетаться, мало того – дополнять друг друга, сейчас врядли кого может прельстить. Во всяком случае – не представителей крупного промышленного и финансового капитала. Но в 30-е годы XX века среди них еще существовали на этот счет определенные иллюзии.
Тогда умами многих владела мечта совместить в одной политической модели преимущества капитализма и диктатуры (есть и такие, например, оперативность принятия решений и безусловность их выполнения). Финансово-промышленная верхушка Германии: Тиссен, Стинесс, Фоглер, Флик, Крупп, Бош и другие – сознательно вели Гитлера к власти. Они надеялись, что контролируемая ими диктатура поможет быстрее провести экономические реформы и положит конец разговорам о репарациях. Обещания Гитлера править железной рукой, покончить с претензиями профсоюзов, обеспечить промышленность сырьем, а предприятия занять программами вооружения, – все это усиливало для капитанов экономики соблазн сделать ставку на Гитлера.
В этом проявилась их недальновидность: успешное развитие рыночной экономики возможно только при наличии лично свободного и относительно благополучного рабочего класса. Иначе производство потребительских товаров и свободная конкуренция попросту теряют смысл. Единственным покупателем продукции остается государство, а главный товар, который ему нужен – вооружение. Соответственно, начинается перекос производства.

О силе и авторитете Государство может считаться сильным по разным причинам. Идеальный вариант, когда зажиточное население правового государства сознательно поддерживает действующую власть. Такое государство сильно изнутри, поскольку его граждане осознают прямую связь личного благополучия со стабильностью существующей политической системы. То, что они не склонны к политическим склокам и революциям – в данном случае благо. Второй вариант – государство, сильное снаружи: все ресурсы страны брошены на милитаризацию, а полуголодное и кое-как одетое население успокаивают побасенками на манер: "Зато мы делаем ракеты!". Все прелести подобного сценария развития испытали на себе жители СССР.
Интересно, что таких лишений не испытывало население стран – соперников по гонке вооружений. Дело в том, что там никто не отменял рыночную экономику: государство могло распоряжаться только своей частью бюджета, а частные предприниматели продолжали производить и продавать товары народного потребления. Чтобы поставить на рельсы милитаризации всю экономику страны, она обязательно должна быть тоталитарной. Кстати, государства тоталитарного и, при этом не милитаризованного, история пока не знает.
Такого государства боятся не только соседи, но и собственные граждане, поскольку при этом неминуемо и многократно возрастает роль репрессивного аппарата. Ведь только силой можно утвердить в качестве постоянной нормы жизни массовый отказ от личного в пользу общественного (читай – в пользу правящей верхушки). И только насильственно можно заставить граждан не замечать, что могучему аппарату защиты защищать, по сути-то, и нечего!
Тем не менее, второй путь показался германской экономической элите легче и потому предпочтительнее. Новый кризис, ставший отголоском всемирной Великой депрессии, начали преодолевать за счет роста немецкой военной промышленности. Она действительно заняла рабочие руки и повысила внутренний спрос, стимулировавший производство.
Но, по сути, милитаризация может иметь только временное влияние на развитие экономики. Если она продолжается долгое время, в экономике неминуемо начинается перекос, давно получивший название "пушки вместо масла". Милитаризацию можно сравнить с возбуждающим средством, которое принимают вместо лекарства: оно дает краткое ощущение бодрости, но не устраняет болезнь.
Кроме того, равновесие интересов оказалось шатким: диктатуры имеют обыкновение не останавливаться на достигнутом. Были тщетны все предупреждения Шахта о том, что взятые темпы строительства военной машины ведут к истощению ресурсов, что нельзя до такой степени пренебрегать экономическими реалиями. В результате Геринг в 37-м году сорвался и произнес свою знаменитую фразу: "Если фюрер прикажет, то дважды два у меня будет пять".
По этому поводу Шахт грустно заметил: "Экономист Шахт приказывает политику Шахту покончить с собой". Что он и сделал – подал в отставку. Шахт оставил пост министра экономики Вальтеру Функу. Нам стоит почтительно склонить головы перед этим актом гражданского мужества: очень уж много отечественных деятелей в угоду личным интересам предпочли убить в себе как раз экономистов, но остаться конъюнктурными политиками.
Шахт не угомонился: продолжал бомбардировать Гитлера письмами, в которых предупреждал о крахе экономики и финансовой системы. В итоге он лишался одного поста за другим, пока в январе 1942 года не лишился последнего: министра без портфеля. После провала "заговора генералов" 1944 года стало известно, что заговорщики прочили ему высокие посты в будущем правительстве, и Шахт был арестован. Он содержался в концлагерях Равенсбрюк, Флоссенбург и Дахау.
В мае 1945 года Ялмар Шахт был арестован американскими войсками в Австрии и в качестве главного военного преступника привлечен к суду Международного военного трибунала в Нюрнберге. Однако был оправдан и 2 сентября 1948 года освобожден. После освобождения работал в банковской сфере, был владельцем банкирского дома "Schacht GmbH" (Дюссельдорф). Умер в Мюнхене 3 июня 1970 года.

В чем Путитну повезло больше, чем Гитлеру
В поучительной биографии Шахта для нас наиболее интересен как раз период с 1937 по 1944 год. Как так получилось, что активный сподвижник Гитлера, его финансовый кормилец вдруг превратился во врага? То соображение, что Германия проигрывала войну, конечно, существенно, но, на наш взгляд, это – только часть правды. Главное, что Шахт проигрывал свою личную войну за государственные финансы. Причем это весьма болезненно отражалось на его сильно развитом самолюбии, а самым досадным было то, что происходило это по не зависящим от него причинам. Впрочем, не это ли удел любого министра финансов при любом диктаторе?
Многие на месте Шахта предпочтут терпеть любое насилие над страной и экономической наукой, но становиться обитателями концлагеря ни за что не согласятся.
Как иллюстрация – интервью газете "Известия" известного активиста российского Союза правых сил Анатолия Чубайса. Там он заявил, что в российской власти много людей со вполне демократическими убеждениями, не желающих связывать себя политической оппозиционностью. Интересно, что российские же комментаторы в этой связи тут же вспомнили и Гитлера, и Шахта.
Правда, возникает вопрос: если в авторитарном государстве нормальное развитие экономики невозможно, почему до сих пор не обвалилась экономика России, которая приобретает все больше признаков авторитарного государства? Да, российская экономика держится, но не развивается в том смысле, который вкладывают в это понятие экономисты. Точно так же, как не развивалась нормально немецкая экономика при фашизме. Недаром английский исследователь Стивен Росфилд прямо сравнил российскую экономику с экономикой Ялмара Шахта. И некоторые российские эксперты согласились с таким мнением.
Вдохновляющим фактором для новой диктатуры и тормозом нормального развития страны стало, как ни странно, богатство ее недр. В 1998 году российская нефть стоила $8 – 10 за баррель, и российский бизнес был активным, он учился зарабатывать, осваивать рынки. Теперь, когда цены зашкаливают за 60 (50 "с хвостиком" считается уже большим снижением), а динамика роста цен на газ ничуть не хуже, – самым выгодным бизнесом в России стало "сидеть у трубы" (а в Украине – к ней присосаться). В самом деле: к чему "напрягаться", если матушка-природа и мировая конъюнктура сами за тебя все сделают, сиди себе да "срубай бабло".
Но недаром в капиталистической системе экономики самым бесполезным элементом считаются рантье, в роли которых сейчас и выступают ведущие российские компании.
В результате, по мнению научного руководителя российской Высшей школы экономики Евгения Ясина, российская экономика тонет в потоке нефтедолларов. А поток денег, не заработанных, полученных в виде ренты, опасен для экономики. Он грозит инфляцией, или же нужно принимать экстраординарные меры для изъятия из экономики не заработанных денег. Пока мы не наблюдаем ни того, ни другого лишь по одной причине: объем российского рынка довольно велик, и пока не наполнился.

Борьба политики с экономикой
Отличие частного предпринимательства при тоталитарном режиме состоит еще и в том, что российский исследователь Виталий Тамбовцев обозначил как "вымогательство участия". Предпринимателей, кроме официальных налогов, облагают неофициальными поборами в виде "добровольных" взносов на нужды чего угодно, и в фонды кого угодно. А для того, чтобы они не проявляли строптивости, вокруг предпринимателей искусственно нагнетается политическая напряженность.
Например, в России против них сознательно настраивают общественное мнение. На примере некоторых, тщательно отобранных "громких" дел (вроде "ЮКОСа") обывателю внушают, что все предприниматели отмывают деньги, участвуют в теневых схемах, вывозят капиталы за рубеж и так далее. Это продолжается до тех пор, пока перепуганный и разгневанный обыватель, ведомый унаследованной от "совка" классовой ненавистью, сам не потребует против них жестких карательных мер.
Естественно, устраивать социалистическую революцию никто пока не собирается, но олигархи под дамокловым мечом становятся "шелковыми". Да и олигархами их можно называть разве что условно: "окончание "арх" означает "власть", а у них никакой власти не осталось.
Этим можно объяснить ту нервозность, с которой в России ожидают результатов будущих президентских выборов. В демократической стране приход новых людей в высшие эшелоны власти может отразиться на прибылях некоторых компаний, но в общем и целом для бизнеса не принципиален. А в диктаторской стране он может обернуться некоторым послаблением, а может – кошмаром, в зависимости от имени того, кто приходит к неограниченной власти. Вполне вероятно, придется "отстегивать" все больше и больше на поддержку заведомо проигрышной политики и не иметь возможности свернуть с этого пути. Потому у российского бизнеса сейчас главная проблема – не деньги (у него достаточно хотя бы тех же "нефтедолларов"). Проблема – в рисках.
Этим, наверное, можно объяснить, почему российский бизнес так стремится в Украину – подальше от загребущих рук власти. В то же время, хотя и у нас есть люди достаточно богатые, они со своими капиталами прорываются куда угодно, но только не в Россию. Их явно не устраивают условия, на которых можно занять нишу в четко выстроенной пирамиде российского государственно-монополистического строя.

Украина – не Россия
При всей внешней схожести государственных моделей России и Украины между ними есть принципиальное различие. В российской политической системе крупный капитал в тандеме с властью явно является ведомым. Известно достаточно много примеров, когда из политических соображений верховная власть жертвовала интересами собственных магнатов, а они не смели даже пикнуть.
Так, режим Путина не счел нужным поинтересоваться возможными убытками продавцов грузинского вина, украинского мяса и сыра, предпринимая известные шаги. Долгое время в ущерб российским производителям в Кремле терпели выходки белорусских контрабандистов сахара. Те ухитрялись ввозить в Россию сахара больше, чем вырабатывали белорусские сахарные заводы. К тому же, вопреки всем рыночным принципам, Беларусь снабжали дешевым газом, пока режим Лукашенко не начал вести себя неадекватно по отношению к "старшему брату".
В Украине подобная система не сложилась. Если в России власть все больше отдаляется от капитала, то у нас – все больше сращивается с ним.
Но в такой ситуации, как ни странно, есть повод для радости: она не стабильна. Если в Украине твой клан временно потерпел поражение в борьбе за власть, то всегда (или почти всегда), остается возможность компромисса, договоренности с другими временно отстраненными, и возможность последующего реванша.
Другое дело – Россия. Поскольку российский политикум явно тяготеет к монархическим традициям престолонаследия, там государева опала – это надолго. Диктатор может существовать только до тех пор, пока стоит над всеми. А те, в чьи руки сейчас попала власть в Украине, вовсе не равно удалены от основных экономических кланов. Наоборот: они даже не скрывают, в чьих интересах занимают кресла.
Между тем попытка установить диктатуру только одного клана в ущерб остальным, наталкивается на сильное политическое сопротивление, которое к весне грозит перерасти в силовое противостояние. Это и понятно: такая политика вызывает дисбаланс сил в обществе. Олигархи, интересы которых под ударом, автоматически становятся оппозицией. А при их деньгах они могут быть опасными противниками.
Физическое уничтожение конкурентов и экспроприация их собственности может считаться эффективным выходом из ситуации с точки зрения психологии определенной политической силы. И первые признаки такого процесса мы уже наблюдаем. Но на деле это только временная мера. На примере бывшего СССР мы уже знаем, что отсутствие конкуренции в экономике приводит к застою, а в политике – к инакомыслию. Если же учесть нарастающее недовольство народа тарифной политикой, можно сделать уверенный вывод: нынешнее застойное государство уже не просуществует столько времени, сколько предыдущее.


Ялмар Шахт (Hjalmar Shahty)
02.01.1877 – 03.06.1970

Государственный деятель, организатор германской экономики. Имел репутацию выдающегося профессионала – финансиста. Получил образование в Кильском, Берлинском и Мюнхенском университетах. После окончания учебы работал в Дрезденском банке. Затем основал собственный банк. Участник I-й мировой войны, сотрудник экономического управления оккупационных войск в Бельгии.
С 1916-го – директор Национального банка Германии.
В 1919-м участвовал в создании Германской демократической партии, хотя сам придерживался монархических взглядов. В 1923-м был осуществлен план Шахта, остановивший огромную инфляцию и стабилизировавший марку. С декабря 1923-го Ялмар Шахт – президент Имперского банка.
В марте 1930-го в знак протеста против принятия плана Юнга по репарационным платежам и увеличению ставок по иностранным кредитам ушел в отставку. Состоял главным германским представителем американской финансовой корпорации Дж. П. Моргана. С 1930-го начал оказывать поддержку нацистскому движению, способствовал сближению Адольфа Гитлера с крупными монополистами, обеспечил финансовую поддержку НСДАП.


Вернуться назад