ИНТЕЛРОС > №47, 2015 > МЫ ДОЛЖНЫ РАБОТАТЬ С ЖИВЫМ, - БОЛЬНЫМ ИЛИ РАНЕНЫМ ТЕЛОМ

Наталия ВОЛКОВА
МЫ ДОЛЖНЫ РАБОТАТЬ С ЖИВЫМ, - БОЛЬНЫМ ИЛИ РАНЕНЫМ ТЕЛОМ


24 мая 2016

IMG_9828внутри

По данным социологических служб, примерно две трети украинцев не доверяют ни официальной, ни частной украинской медицине. Причины кроются  не только в тотальной коррупции, заложенной в процесс лечения, но в качестве и уровне  профессионализма. Однако, странное дело: стоит только заговорить  о военной медицине, как мнение меняется кардинально. Для сравнения: выбирая место лечения, большинство наших граждан указывают военный госпиталь,  а при выборе врача, по-прежнему, военный врач остается приоритетом.  Не парадокс ли, что в Украине насчитывается …. медицинских университетов,  и только одна Академия, которая готовит военных врачей, к профессионализму которых, практически нет нареканий? Об этом и не только,  Политик HALL беседовал с начальником Военно-медицинской Академии Валерием Савицким.

Официально, с июня месяца, у нас начался старт  медицинской реформы. Очевидно эти процессы настолько глубинные, что общество пока еще не замечает никаких видимых изменений. На ваш взгляд, с чего стоило-бы начать, чтобы мы все почувствовали, что процесс пошел?

− На мой взгляд, с перехода на страховую медицину. Если мы говорим о социальной защите пациентов и врачей, мы должны, наконец, перевести наше здравоохранение в страховое русло. Маленькая Молдавия это сделала 11 лет назад, мы же, огромная мощная страна, забалтываем этот вопрос мнимыми сложностями. С моей точки зрения, это единственное, что может поставить все на свои места. Это же просто: каждое лечебное заведение будет знать количество своих пациентов и финансовый ресурс от страховых компаний на лечении этих пациентов. В свою очередь, люди будут понимать свои законные права на медицинские услуги. Думаю, рано или поздно мы придем к этому.

О военной медицине вопрос ещё сложнее, поскольку все проводимые в проследние восемь лет процессы реформирования сводились к одному: сокращению военной медицины. Фактически до событий на Востоке ее уже не было как таковой.

То есть: де-юре вы были, де-факто вас не было?

− Часто де-факто напрямую зависит от де-юре. Поначалу, нам существенно снижали государственный заказ, затем в 2006-2007 годах его уже не дали вообще, и Кабинет министров готовил Постановление о ликвидации нашего учреждения. Дальше -больше: во «времена Януковича»  было принято решение выселить нашу Академию с ул. Курской 13 а, где мы имели свой  корпус с аудиториями и лекционными залами, и переселить в помещение бывшего филиала стоматологической поликлиники, где естественно никаких условий для учебного процесса нет.

И кого же заселили на ваше место?

− Суд. Думаю, они прекрасно себя там чувствуют и сейчас.

Стыдно, что это стало приметой времени. Собираетесь ли вы отстаивать прежнее помещение, хотя бы из чувства справедливости, или настаивать на таком, которое соответствовало бы вашему статусу учебного заведения?

− Мы ведем переговоры с Министерством обороны, и очень надеемся на «передислокацию» в надлежащие условия. Это для нас очень важный вопрос, но…Важнее покончить с общей беспечной уверенностью, что военные врачи внезапно, и из «ниоткуда», появятся в нужный для общества момент. Так не бывает – их нужно выращивать самим. И своих собственных. Нашу Академию  два раза закрывали, и мы два раза все начинали с нуля. Мы ведь, не просто не знали, будут ли иметь наши выпускники рабочие места, вопрос стоял по-другому, а вообще нужны или не нужны военные врачи обществу?

Но, кроме понимания общества, есть еще структурные законы: вооруженные силы без военных врачей − это такой же нонсенс, как вооруженнные силы без оружия. Военные врачи, это − необходимая составляющая армии, так? Откуда же этих людей предполагалось набрать? Где их готовить?

− Никто открыто этого не заявлял, но по факту при ликвидации единственного учебного учреждения такого профиля в Украине, готовить людей оставалось либо поблизости в Российской Федерации, либо в Америке. Поскольку, со времен Советского Союза все учебные заведения, где готовили военных врачей, находились на территории Российской Федерации. Это − Санк-Петербург, Горький, Томск, Саратов, Куйбышев. В Украине ничего своего не было, мы единственное  учебное заведение такого рода.

Но вы все время «висели на волоске», и если бы не военные действия на востоке…

− Еще раньше. Сначала раненые на Майдане, потом военные действия на востоке очень быстро и жестко высветили нашу реальную необходимость для людей. Наши сегодняшние  выпускники уже готовы служить в ВС по последним военным требованиям, они знают на что им расчитывать, на что они идут. В этом году мы фактически выполнили заказ, и приняли на учебу сотню молодых людей. Я считаю, что это по-мужски принять решение идти в вооруженные силы в период боевых действий.

Подготовка военных врачей дело непростое, поскольку это не просто врачи, а ещё и офицеры. Как решается этот кадровый вопрос, учитывая, что далеко не каждый врач может стать военным врачом?

норм

 −Мы не набираем ребят после школьной скамьи, к нам попадают подготовленные люди.Поясню, что это значит: врачи, которые учились в военно-медицинской академии, или в медицинских университетах, по окончании получают звание офицера запаса. Это те люди, которые прошли еще и военную подготовку. У нас последипломное обучение, следовательно, мы набираем  офицеров запаса с опытом прохождения такой военной подготовки. Это около 400 человек за год. Таким образом, мы подготовили к четвертой, пятой и шестой волне мобилизации 500 человек, − 100 из которых, наши кадровые офицеры, и 400, - это мобилизованные врачи, которые у нас прошли краткосрочную подготовку по восстановлению знаний военной подготовки. Мы стали отмечать сейчас, что резко вырос процент желающих пройти учебу на наших циклах среди врачей из гражданского здравоохранения, что очень радует. Мы ведь, когда-то обучали и иностранных студентов: иранцев, грузин, туркменов. Сегодня мы готовы их принимать снова.

DSC01479норм

Как и где ваши слушатели набирают практический опыт?

При больнице скорой медицинской помощи, в госпиталях, куда привозят наших бойцов из зоны АТО. В общей сложности у Академии 23 договора со всеми практикующими лечебными учреждениями, госпиталями и больницами. Наши преподаватели не теоретики, а практики, имеющие колоссальный опыт из нашей зоны АТО, из Афганистана, из Анголы. Поэтому, если кто-то из них делает операцию, слушатели учатся в процессе. Наш учебный и лечебный процесс – взаимосвязанные события. Это не физика,  и не математика, когда ученик может работать с таблицами. Мы должны работать с живым −  больным или раненым телом.

Что вы знаете о судьбе ваших слушателей, наверняка они принимают участие в боевых действиях?

− К сожалению, мы потеряли более 30 военных медиков в зоне АТО. Среди них военные врачи, санитарные инструктора, фельдшера. У нас есть свои герои. Есть люди, которые никогда не были военными, когда-то просто учились в медицинских учреждениях  и были офицерами запаса, но были призваны и выполняли свой долг не хуже, кадровых офицеров. Есть множество примеров врачебного героизма, как например двух братьев из Львова. Один − детский врач, второй – анестезиолог. Оба работали в гражданской больнице под Курахово, и когда стали привозить первых раненых, эти гражданские пацаны, которые вчера ещё фактически детьми были, оказывали ее на высочайшем уровне.

 

К сожалению, война не только мужское дело. Что вам известно о ваших выпускницах?

− Война – состояние неестественное и для мужчин, и для женщин. В нашей Академии соотношение гендерного показателя всегда было 50 на 50. Но я лично, всегда был противником того, чтобы женщина шла в Вооруженные Силы. Есть для этого свои объективные причины.

Какие же?

−  Ну, скажем так: наша серьезная кадровая недоработка, когда например, женщина становится на должность военного врача, потом уходит в  декрет, не выходя из него, ещё раз идет в декрет, а в это время её место никем нельзя занять. А помощь оказывать некому. С точки зрения трудового законодательства и соблюдения гендерного равенства все правильно. Но, с точки зрения  конкретно нашей военной спецификации, нет. Понимая это, я категорически против таких недоработанных кадровых вопросов, которые тянут за собой непонимание.

Знаете, я никогда не сомневался в наших девочках- выпускницах, но то, что я увидел в зоне АТО вызывает гордость. Многие из них работают главныеми врачами госпиталей, и проявляют себя иногда самоотверженее мужчин. Я встретил нашу выпускницу  Неженцеву в Краматорске. Практически всю организацию по эвакуации наших раненых и взаимодействие с гражданскими учреждениями осуществляла она. Есть у нас и Лавринец Елена, которая имеет звание полковника, была командиром 59- го мобильного госпиталя больше полугода, в самый тяжелый период, когда шли бомбардировки. Они находились как - раз в зоне минных полей, и она круглосуточно организовывала работу и оказывала помощь. Далеко не все мужики на это способны, поверьте.  Раненые говорят, что открывая глаза после операции  видеть женское лицо  хороший признак.  Легче как - то, что - ли…

Чем отличается гражданская медицина от медицины военной?

− Своей избирательностью. Наверное, то, что я сейчас скажу, покажется вам жестоким, но: военный врач должен уметь безошибочно определять, кого еще можно вытащить, а кто уже безнадежен. Это и морально очень тяжело, и профессионально. И это всегда внутреннее страшное сопротивление этому выбору, но без этого качества военный врач не сможет быть эффективным. Почему военная медицина очень жестокая штука? Да потому, что во время боя, когда идёт массовое поступление раненых, хирург  просто обязан производить отбор. Если поступает человек в предсмертном состоянии, можно поставить  две, три, четыре  бригады хирургов, и попытаться спасти конкретно этого человека.За это время погибнут раненые, которые имели не такие сложные ранения, но им не была оказана своевременная помощь. Поэтому,  самый опытный хирург проводит такую сортировку: он обязан отделить раненых, которые идут в палатку для агонизирующих, где им  оказывается симптоматическая помощь, обезболивание и поддержка до последней секунды. Но на них нельзя использовать драгоценное  время, за которое можно  спасти и  вернуть в строй тех, кто имеет хоть какой-то шанс выжить. Был у нас такой  случай во время Майдана: поступил человек с ранением в бедро, гражданские врачи в четыре бригады оперировали его несколько часов, дополнительно еще обнаружили у него опухоль на печени, ещё какие-то проблемы, и провели комплексно ряд операций. Я тогда подумал: −за это время, при массовом поступлении раненых из боя, погибло бы человек 30. Для мирного времени это − стандарт, но для военного слишком дорогое удовольствие. Поэтому, наши законы жестоки. К сожалению, события на Майдане показали, что большинство гражданских врачей не проходили военную кафедру и не знают, что обработка огнестрельных ран имеет свои особенности. Была масса ошибок, когда приходилось проводить три - четыре повторных операции, и на деле оказывалось, что ни одна больница в Киеве не могла справиться с ситуацией без помощи военных врачей.

Тогда никто не ожидал такого вооруженного поворота событий.

−Это не аргумент. Если хочешь мира, готовься к войне, как говорил Корнелий.

DSC01487норм

Военный доктор − это ведь особая категория докторов, с очень высокой планкой. Принято считать, что если обычный  гражданин попал в военный госпиталь, то он не просто в надежные руки попал, но еще и в атмосферу порядка и дисциплины, которые уже сами по себе являются едва ли не успехом выздоровления.

−Так и есть. Мне не так давно пришлось побывать в Венгрии, где 28 наших  ребят раненых под Иловайском и Дебальцево, проходили  реконструктивную хирургию. И пришлось там поговорить с главным хирургом Венгрии, который, кстати, попросил меня принять его на курс повышения квалификации, и который почти дословно сказал следующее: «Я поражен высочайшим уровнем оказанной медицинской помощи, всю самую высокоточную работу вы провели сами, нам нечего после вас делать. Сейчас,  мы уже будем делать просто реконструкцию». Надо сказать, что тогда эта помощь оказывалась в госпиталях разных регионов страны, и в Днепропетровске, и во Львове, и в Харькове.

Этих ребят, и многих других спасли, и потом начинается этап по реабилитации во всех сферах жизни, и тут выясняется , что у нас нет  реабилитационных механизмов. Что делать с этим?

− Вернуть здравоохранению все принадлежащие ему раньше санатории и дома отдыха, отданные когда-то  министерству социальной политики. Оснастить их под задачи реабилитации, и принимать туда наших бойцов на последующее лечение. Я за то, чтобы эту систему сделать более прямой, и более логичной – санатории нельзя, особенно сейчас, расценивать как место для праздного проведения времени, и отдыха. А то у нас на сегодня на все Вооруженные Силы, и на всю страну два реабилитационных центра – Ирпенский, под Киевом и Львовский. Не дело. 

 

 Возможно, как раз сей час, вы сможете стать  локомотивом не только заявленной  медицинской реформы, но в целом какого-то другого взгляда на медицину в стране, распределение ресурсов?   К тому же, именно на вашем участке сейчас происходят все самые новые изменения, к вам стекаются технические разработки, идеи?

− В каком-то смысле, возможно. Мы действительно прорываемся сейчас вперед, но этот прорыв специфический. Во все времена именно война давала сильный толчок военной науке и медицине, и мы, как никто, видим это сейчас. Огромное количество заявок с идеями, иногда уникальными техническими решениями, присылают в нашу Академию из разных регионов страны. Есть замечательные проекты, которые мы поддерживаем и помогаем разрабатывать, это действительно неоценимая помощь для военной медицины, да и науки в целом. Здесь мы локомотив, но реформы делают не только практики, но еще теоретики и высокопрофессиональные менеджеры. Слово за ними, а мы готовы.


Вернуться назад