Я увидел Его впервые в странном и относительно прогрессивном по тем временам (1996 год) издании "Досье Досуга", которое близкие к редакции персонажи называли До-До. Среди не сильно потрепанной жизнью почти молодежи ярко выделялось заикающееся, брызжущее слюной, одетое еще неряшливее, чем я тогда, полулысое существо неопределенного возраста, где-то между 25 и 65. В руках громадный фотоаппарат, который Он иногда ронял. Какая-то птица неизвестной породы с вытаращенными мудрыми и грустными, что более чем естественно, глазами.
Все общие знакомые относились к Нему как к священной корове. Я долго не мог понять почему, пока не увидел Его фотографии, обработанные позорным фотошопом, разрисованные вручную, или просто чистые кадры. Это потом, в тяжелом 2007, унесшем Джеймса Брауна и Фрипулью, месяца за четыре до вознесения (без вариантов), Он показал мне свои ранние картины. Тогда мне открылось происхождение Его фотошедевров — из Его же ранней живописи, из Его боли по поводу вселенской несправедливости, из Его удачи на встречи с другими гениями, Анатолием Зверевым, например.
По смерти Модильяни заслужил эпитафию "Он умер на пороге славы". О правомочности ее можно спорить, славы и при жизни он имел достаточно: истосковавшиеся по красоте обыватели скупали его работы, галерейщики и кураторы наживались на нем, чувствуя талантище и страсть, красивые женщины чувствовали то же самое и соглашались на все.
Все это можно отнести и к нашему герою.
Поле для самовыражения у Него вроде бы было. Культовый некоммерческий журнал "Наш" держался на Его и друга Его, Саши Кадникова, фотографиях. Серьезные фотовыставки и фестивали считали себя неполноценными при отсутствии Его работ. Успешные фотографы покупали Его фотографии.
Мой друг, торопясь на встречу с Ним, пытался вырваться от ненасытной подруги, которая по утрам его подолгу от себя не отпускала. Тогда он сказал: "Я иду на встречу с лучшим киевским фотографом". "С Колей Трохом?" — к удивлению друга спросила она. Он ответил "Да" и был сразу отпущен.
Какой-то очень сильный внутренний надлом был спутником Его чувства прекрасного, мощной способности видеть композицию там, где ее совсем не ожидаешь увидеть.
Сейчас, вспоминая Колю, мне кажется иногда, что Он был всегда улыбающимся, иногда — всегда плачущим (рассказывая, например, как после выставки не вернули работы), или иногда — всегда пьяным, расхваливающим и оскорбляющим одновременно всех находящихся рядом женщин. Только всегда одинаковым. Очень трудно сейчас представить Его разным.
Игорь Дыченко сказал, что Коля не шел, а бежал к смерти. Коля остро чувствовал фальшь в людях, как и в искусстве. Что и поталкивало Его в этом страшном беге.
Но был у Коли и другой бег. Попробую о нем рассказать.
Прошлой весной я пригласил Его поучаствовать в моем новом проекте Фотобалет (подробнее на www.gutgarts.com). Мне нужны были красивые авторские фото для трансляции на выкрашенных в белое танцующих артистов. Коля очень увлекся этой идеей. Дал сотни прекрасных фото. Я выстроил программу на них и на работах других роскошных киевских фотографов.
Коля с удовольствием приходил на все мои представления, делал там в репортажном режиме очередные шедевры. Обычно после представлений, едва отмывшись от краски, приходилось сразу нейтрализовывать Колю, вербующего самых ярких женщин (не обращая внимания на их спутников, охрану и тому подобное) Себе в модели. Это было интересно и несложно. В смысле нейтрализовывать. Нужно было доставить Колю в Его последнее (перед самым последним) пристанище, скворешник над Майданом. Трепаться о смысле жизни было трудно и легко одновременно. Все это параллельно с возлияниями. Где-то перед рассветом начинало казаться, что Коля выключился, например, закрывшись в туалете изнутри. Можно поспать и самому. И совсем я не был застрахован от того, что часов в девять меня разбудит Коля, успевший проспаться, проснуться, пробежаться по городу, поругаться с непустившим Его на заутреню священником, но главное — дрожащими руками держа камеру, показать новую сотню удивительных фотографий-жемчужин.
Последний (тут уже именно так, разве на могиле Его устроить перформанс как-нибудь) раз на фотобалете Он держал в руках уже не фото-, а видеокамеру. Говорил, что серьезно планирует переключаться на видео. Потом лихорадочные сборы на родину, к маме, в населенный пункт с ласковым названием Любомль.
И, наконец, в финале августа вижу в полпятого утра звонок от Коли. Трубку не снял — мне показалось, что не смогу с Ним адекватно общаться. В семь Его еще видели бегущим по двору. Через пару часов его нашли мертвым и счастливым.