По мере приближения двадцатой годовщины распада СССР среди ученых и аналитиков вновь разгораются споры о том, как оценивать и трактовать марксистско-ленинский эксперимент прошлого века от его подъема и расцвета до упадка и краха. Какое наследие он после себя оставил? Поскольку почти повсюду в мире используется арабская десятичная система счисления, психологически объяснимо, почему в этом году мы думаем об этом чаще, чем, скажем, в тринадцатую или восемнадцатую годовщину падения Советского Союза. «Круглые» даты становятся естественными точками притяжения для коллективных действий в различных социологических контекстах. Поэтому неудивительно, что и социологи стремятся приурочить к подобным юбилеям широкие дискуссии, призванные выявить коллективное мнение о положении вещей в соответствующей научной области.

Несомненно также, что специалисты, занимающиеся трансформациями коммунистических и посткоммунистических режимов, к 2011 году уже имели на руках достаточно четкие версии произошедших изменений, чтобы приступить к их сравнительному изучению. В самом деле, «посткоммунистический разлом» на Европу и Евразию, проанализированный Жаком Рупником еще в 1999-м в связи с другой важной годовщиной — десятилетием падения Берлинской стены, за последующие двенадцать лет только расширился. Посткоммунистические страны, которым повезло быть допущенными в Европейский союз во время первой и второй волн его расширения на Восток, в настоящее время обладают устойчивой демократией и обошлись (за исключением редких случаев националистических эксцессов в некоторых из них) без ожесточенных межгосударственных и межэтнических конфликтов. В противоположность этому три из пяти постсоветских государств Центральной Азии до сих пор остаются под руководством автократии еще советской эпохи. В Туркменистане (еще одном постсоветском государстве Центральной Азии) после смерти в 2006 году абсолютного диктатора Сапармурата Ниязова наметилась вялая либерализация. Наконец, в пятой центральноазиатской стране, Кыргызстане, к хронической политической нестабильности добавились вызывающие беспокойство вспышки насилия на этнической почве (между киргизами и узбеками). В странах же, расположенных между этими двумя полюсами, почти всюду у власти стоят разного рода «гибридные режимы», которые иногда экспериментируют с конкурентными выборами, что позволяет оппозиционным группам время от времени поучаствовать в политической жизни; однако в целом для этих режимов характерны длительные периоды квазипатримониального правления и незаинтересованности в создании и укреплении правового государства.

Теперь, когда после краха коммунизма прошло двадцать лет и упомянутые выше тенденции развития посткоммунистических режимов устоялись, можно было бы прийти к некоторым согласованным выводам по данной проблематике