Площадь Европы

О градостроительной культуре современной Москвы

 

Александр Николаевич Белкин – профессор, заведующий кафедрой архитектуры Московского института коммунального хозяйства и строительства

Эта поначалу удивившая меня книжечка попалась мне в «Книжной находке» – очень популярном букинистическом магазине за памятником первопечатнику Ивану Федорову 30, а может быть и 40 лет тому назад. Крепко сшитая, маленького, то есть карманного, формата, 1912 года издания, она называлась «Правило пяти ордеров архитектуры». Вот этим и удивила: как так – знаменитый труд Виньолы, изданный Академией архитектуры СССР в 1939 году, – большая, ин фолио, книга, стоящая у меня на полке, и вдруг – pocket book? Как туда поместить чертежи, чтобы все было понятно, и вообще кому нужен такой карманный Виньола? Архитекторы в своих мастерских пользуются изданиями большого формата. Разгадка была недалеко – уже на титульном листе стояло: «Для десятников», – иначе говоря, для бригадиров на стройке. До тех пор я, видимо, неверно представлял себе уровень культуры строителей и строительства начала прошлого века. Надо же, бригадир на стройке с Виньолой в кармане. А там – ордера, их детали – все эти капители, абаки, эхины, каннелюры, скоции, триглифы, метопы, гейзоны – да во взаимных пропорциях, модулях и партах! Но это и понятно. Иначе как могли бы выполнить строители без справочника сложные и красивые детали, ну, хотя бы фасада здания ярославского дворца пионеров, на примере которого в 1955 году отец показал мне различия трех ордеров архитектуры – дорического, ионического и коринфского.

Вспомнилась эта история, что называется, от противного. Оттого что последние два десятилетия строительной, а особенно еще и более важной – градостроительной – культуры в Москве не то чтобы недостает, а ее вовсе нет, будто-бы никогда и не было. А ведь была она весьма высока, в иные времена достигала мирового уровня, вызывала зависть зарубежных коллег уровнем своей проектности, обеспеченной государственным устройством страны.

Нынче же черты непрофессионализма сложились в целостную картину полной градостроительной дикости. Основа этого скорбного результата – отказ от проектирования развития города в целом: замена проектного подхода случайным набором ситуативных решений без учета при этом их взаимного влияния и влияния на город как целостную систему. Отказ от генерального плана как основного инструмента управления развитием города, других необходимых документов градостроительной регламентации привел и к практике точечной застройки, и к ликвидации озелененных территорий, и к необоснованному сносу зданий, и к уничтожению исторических памятников, и к нелепому «расширению территории города в 2,5 раза», и ко многому другому.

Старообрядческий храм Святителя Николая Чудотворца у Тверской заставы

Утрата градостроительной культуры проявляется не просто в отдельных прискорбных фактах, но и в последовательном осуществлении деградационной деятельности, не соответствующей ни традиционной формуле городской жизни «труд, быт и отдых людей», ни универсальной формуле архитектурного проектирования – триаде Витрувия – «польза, прочность, красота». Три аспекта деградации градостроительства в Москве – эколого-климатический, архитектурно-художественный и духовный – наиболее заметны его жителям и значимы для развития города. Они не исчерпывают темы, важнейшей частью которой является еще и низкий инженерный уровень принимаемых решений.

Бескультурье в эколого-климатическом аспекте выразилось в первую очередь в сокращении озелененных территорий. Эти незастроенные территории всегда было трудно выделять – их польза не так очевидна, как польза любой постройки. А места они занимают много, существенно растягивая дорогие городские коммуникации. В то же время формирование единой, пронизывающей весь город и его окружение системы открытых озелененных пространств, включающей парки, сады, скверы, бульвары и другие объекты, разнообразные по функциональному содержанию, размерам и форме, давно считается одним из основных принципов развития города. Лучший из известных проектов этой тематики – генеральная схема озеленения Москвы 1975 года, выполненная под руководством Валентина Иванова. Немногое из этого проекта удалось осу­щест­вить, в целом же он не получил реализации и, главное, последующего развития заложенных в нем принципов. Многое из содержания этого документа утрачено – и как уже возведенные объекты, и как зарезервированные возможности их создания, особенно во внешнем поясе города. Уничтожение озеленения происходит и во дворах, на некогда хорошо озелененных жилых территориях – и за счет уплотнения застройки, и за счет неразумного устройства автостоянок.

Вид на Кремль с Большого Москворецкого моста

Вот и получается, что негде гулять, нечем дышать, не на что любоваться. В триаде Витрувия «прочность» применительно к градостроительству означает экологическую устойчивость города как системы, в которой сбалансировано действие природных и антропогенных факторов. Пренебрежение природным фактором грешит исключительной самонадеянностью. Природа сильнее, и организация благополучной жизни людей зависит от постижения и учета ее законов.

Пренебрежение природно-климатическими характеристиками влечет за собой вредное для здоровья людей снижение нормы времени инсоляции жилых квартир. На тех же «основаниях» широко распространилась «стекломания» в архитектуре и чуждая южная, не сезонная, а круглогодичная «ларечность» в организации торговли северного города, вызывающая не только сочувствие к продавцам и покупателям, но и ненужные энергозатраты.

Архитектурно-художественный, стилистический аспект поражает своей беспомощностью и напоминает ситуацию, в которой при свободе слова сказать нечего, часто получается, кукарекая, только «петуха пустить».

Размещение высоких и очень (избыточно) высоких зданий не подчинено идее развития композиции города и его частей, имеет случайный характер, часто разрушающий уже сложившиеся ансамбли. А ведь есть хрестоматийный пример размещения высотных зданий в Москве почти 70 лет назад, сразу после войны.

Сегодня еще сохранился «сторублевый вид» – панорама Кремля и города с Большого каменного моста, а вот не менее важная панорама с Москворецкого моста изуродована строительством комплекса на Пресне, не говоря уже о других – менее заметных, но тоже случайных – постройках. Высотный жилой дом в Чапаевском переулке на «Соколе» мало того, что уничтожил половину парка с регбийным полем, он еще к тому же оказался огромным, но, увы, случайным элементом в пространственной композиции района и города. Так же непреднамеренно над главным фасадом Малого театра гордо реет надпись «Ararat hyatt».

Можно продолжать приводить подобные примеры. Они особенно удивляют потому, что ландшафтно-визуальный анализ обязателен, он пред­шествует проектированию зданий и сооружений в Москве. Разрушительные для композиции города последствия строительства отражают в числе прочего и качество этого ландшафтно-визуального анализа, лишенного продуманных критериев и обоснованной методики.

Эклектика закономерна для архитектуры безвременья, для подлых времен. Однако и в этих исторических условиях удивляет агрессивность стилистической немощи. Это не только агрессия самоутверждения дурновкусия, но и агрессия отрицания предшест­вующих исторически значимых стилевых направлений. Мало появления золотых (по затратам) уродов и уродцев – таких, как дом у Патриарших, присвоивший их имя, торговые центры у двух вокзалов – Курского и Киевского, новое здание гостиницы «Интурист» на Тверской, здание в начале Арбата напротив «Праги», последняя пристройка к ЦУМу, жилой дом с какими-то рожками-башенками на Кутузовском, стеклянное ущелье – фон, подавляющий красивую церковь напротив Белорусского вокзала. Несть им числа, вплоть до мелочи – ротонды на площади Никитских ворот. Строительство всего подобного сопровождается сносом или доведением до внешней целесообразности сноса построек всех периодов развития советской архитектуры: и блистательных 20-х – начала 30-х, и высокопрофессиональных пред- и послевоенных, и рациональных 60-х, и действительно отразивших уверенный рост благосостояния 70-х – 80-х.

В этом отношении характерна замена здания гостиницы «Интурист» на Тверской на худшее. Прежнее сооружение, по крайней мере, внятно отражало свое время, его предпочтения, вкусы – в конечном счете – стиль эпохи. А теперь взгляните на новое здание и попытайтесь ответить на простой вопрос: когда его построили? Вероятно, сразу по завершении строительства гостиницы «Националь» пришел дикарь с калькулятором, воспроизвел рядом ее увеличенный в 2,37 раза фасад, выше него, не утратив аппетита, добавил толстую стеклянную нашлепку, а спереди самостоятельно «сочинил» галерею входа. Отдельные элементы этой «композиции» имеют приличные названия – колонны, сандрики, пилястры, – чего категорически нельзя сказать об архитектуре здания в целом.

Гостиница «Риц-Карлтон» на Тверской

Отношение к художественным особенностям городской среды может быть разным, недопустимо лишь пренебрежение стилевым контекстом. Соблюдение этого общего правила градостроительной композиции дает много блестящих образцов. Из лучших – гениальное включение Щусевым здания Мавзолея Ленина в исторический полутысячелетний ансамбль Красной площади. Можно ли в городе таких традиций считать допустимым появление иногда весьма крупных объектов точечной застройки, не создающих нового ансамбля, зато разрушающих сложившуюся градостроительную композицию?

Панорама Москвы с высотки на Котельнической набережной

Духовный, нематериальный аспект утраты градостроительной культуры многолик в своих проявлениях, иногда вовсе не связан с архитектурной деятельностью, но именно этот аспект может быстро приводить к ощущению резкого и негативного изменения городской среды. С Москвой это уже произошло и в общем виде заключается в изменении образа города в целом. Такое изменение складывается из многих, не всегда материальных элементов.

Москва и прежде была живописной, шумной, живой, даже несколько ярмарочной, но она не была балаганной и безвкусно пестрой. Она не рождала ощущения временности. Напротив, она производила впечатление устойчивости, даже незыблемости столичной жизни. Свойственный городу и его жителям динамизм означал устремленность, достоинство уверенности в будущем, а не нынешнюю мелочную суетливость.

Город покрыт густой рос­сыпью ларьков, палаток, киосков, овощных развалов, открытых столиков-прилавков и торговых тележек. Ларечная торговля, несвойственные довольно холодной Москве уличные формы жизни создают новое представление об ее жителях как о непрерывно что-то жующих, что-то пьющих и что-то покупающих, а чаще к чему-то приценивающихся существах. Прочие – помирающие от скуки лавочные сидельцы и бесчисленные охранники. В соседстве с ними трудно представить, что неподалеку еще есть Большой и Малый театры, Пушкинский музей и Третьяковка, Консерватория и Архитектурный институт, зал Чайковского, Политехнический, наконец, парящий над рекой Университет! И сообразные климату традиции столичной торговли, памятные старшим не только ГУМ, ЦУМ и Елисеевский, но и рядовые специализированные магазины, гастрономы и универмаги даже и окраинных районов Москвы.

В многоголосье Москвы не было чужеродных гортанных криков зазывал в торговые центры, оккупировавших остановки общественного транспорта, в первую очередь – маршрутных такси. И если на площади Ильича их пока двое, то на остановке в Митино я насчитал десять (!) одновременно орущих. Языковая среда – вообще весьма чувствительная для формирования образа города характеристика, касающаяся как устной, звучащей, так и письменной речи. Громкая речь и многословие не присущи нашей культуре, а чудовищный в своей безграмотности язык названий – в основном торговых заведений и конторских зданий – оскорбителен для носителей великого русского языка.

Трудно представить себе большее зло, чем реклама в «деле» разрушения образа нашей столицы. Безобразная по форме и отвратительная в своей навязчивости и бестактности, она везде парит в небесах, доминирует на уровне глаз, встречает под землей. Она усложняет или уничтожает возможность восприятия необходимой и полезной информации – указателей улиц, знаков дорожного движения и другого, вплоть до уменьшения размеров схем метро в вагонах ради размещения рекламы на полях. Рекламы и вывески разрушают и архитектуру, нагло уродуя некогда композиционно продуманные и выразительные фасады, вот уж где «презренный варвар кистью сонной творенья гения чернит».

Уничтожение высокохудо­жест­венных произведений изобразительного искусства в угоду сиюминутной полити­чес­кой конъюнктуре – обычное явление в истории. Однако не пора ли остановиться, не портить городские ансамбли? Ведь как изуродована Лубянская площадь, утратившая центральный элемент композиции, вокруг которого формировалась ее застройка. Сначала это был водоразборный фонтан, затем – замечательный памятник Феликсу Дзержинскому.

Отдельная тема – игнорирование сложившегося духовного содержания городской среды. Представляется ошибочным, например, превращать Красную площадь в Потешную. У нее другой образный строй, здесь был парад Победы! Для катания на коньках, веселых забав, карнавалов и музыкальных шоу нужно другое место, образ которого соответствовал бы происходящему.

Неизбежный вывод из сказанного: нет в кармане современного десятника на стройках столицы никакого Виньолы, неведом он и остальным участникам строительного процесса, не обеспечивающего достижения необходимого Москве уровня градостроительной культуры.