О 65-летии битвы за Днепр никто не собирается вспоминать. Причем отнюдь не потому, что для России это теперь иностранная река (ее истоки, правда, находятся в Смоленской области, но ассоциируется она, конечно, с Украиной, по которой, в основном, и протекает), а Украина, расставаясь с «наследием прошлого», мягко говоря, несколько перегибает палку. Фактическое игнорирование периода Великой Отечественной между Курском и Берлином сложилось в советское время, и нынешняя историография просто продолжает эту традицию. Как-то исчезли из «памяти народной» Белорусская, Львовско-Сандомирская, Ясско-Кишиневская, Висло-Одерская операции, блестящие по масштабам и достигнутым результатам.

Впрочем, о 60-летии битвы за Днепр у нас вспомнили, правда, таким образом, что лучше бы этого не делали. Осенью 2004 года Москва поставила на Януковича как на будущего президента Украины и решила поднять его рейтинг, организовав с его участием торжества по случаю 60-летия освобождения Киева в день... 61-й годовщины данного события! Все российские СМИ с позорным послушанием (и позорным незнанием истории) транслировали цифру, спущенную сверху, многократно повторив, что Киев был освобожден в ноябре 1944 года (на самом деле к тому времени советские войска сражались на территории Польши, Венгрии и Югославии). Потом о сражении забыли снова.

Между тем именно этот «выпавший период» между Курской и Берлинской битвами был, пожалуй, лучшим в истории российской армии со времен Суворова. Больше не было не только страшных поражений, как в 1941-1942 годах, но и завал противника трупами перестал быть единственным способом достижения победы. Хотя численное преимущество, то есть «число», никуда не делось, но и «умение», наконец-то, появилось. Впервые это проявилось на Днепре осенью 1943 года.

Под Курском обе стороны понесли потери, многократно превысившие самые худшие ожидания. Мы выиграли эту битву потому, что просто не могли ее проиграть, но был момент, когда это невозможное поражение чуть было не стало реальностью. По результатам Курской битвы Советская армия утратила значительную часть своего наступательного потенциала (особенно много этого потенциала было выбито в сражении под Прохоровкой, которое у нас до сих пор продолжает числиться победой), а Вермахт лишился наступательного потенциала навсегда. Из-за этого советское наступление на Левобережной Украине шло гораздо более низкими темпами, чем планировала Ставка, однако для немцев и такое наступление уже было проблемой, удерживать фронт им становилось все труднее. В итоге среди немецкого генералитета возникла естественная мысль укрыться за «противотанковым рвом шириной 3 км», как они называли Днепр. Главным проводником этой идеи стал Манштейн, который в тот период командовал группой армий «Юг».

Днепр сам по себе является труднейшим препятствием для войск, причем ситуация в данном случае усугублялась для нас тем, что, как положено рекам Северного полушария, он имел крутой правый, то есть западный, берег. Если этот берег еще и хорошо укрепить, то форсирование реки в направлении с востока на запад становится сверхтрудной задачей. Немцам удавалось месяцами и годами удерживать гораздо менее удобные для них в географическом отношении плацдармы (Ржевско-Вяземский, Демянский) против многократно превосходивших сил Красной армии. За Днепром они планировали держаться вечно. При этом надо учитывать, что за счет железной руды криворожского бассейна, марганца, меди и никеля Запорожья и Никополя покрывалось до 30 % потребностей Германии в соответствующих ресурсах. Сдавать их немцы никак не хотели.

Разумеется, вечно просидеть за Днепром немцам бы не удалось. Во-первых, их можно было бы обойти с севера, через Белоруссию, во-вторых, наши, в конце концов, проломились бы «в лоб». Однако оба варианта потребовали бы очень много времени, а второй, к тому же, колоссальных, даже по нашим понятиям, жертв. Второй фронт сокрушить Германию не смог бы. Более того, если бы Советская армия застряла на Днепре, Второй фронт, скорее всего, вообще не был бы открыт, англичане и американцы ограничились бы достаточно безопасным как для них, так и для немцев воздушным наступлением. Что касается Итальянского ТВД, он доставлял больше проблем союзникам, чем немцам.

Проблемой Вермахта было то, что Днепр, два года находившийся в глубоком немецком тылу, никак не был укреплен. Сначала немцам казалось, что им это не нужно, а потом как-то сразу стало уже поздно, особенно в условиях обостряющегося дефицита ресурсов и личного состава. Кроме того, Гитлер считал (возможно, даже не совсем безосновательно), что наличие за спиной мощного укрепленного рубежа провоцирует войска на отход к этому рубежу. Главное командование сухопутных войск только к 12 августа 1943 года завершило проект создания «Восточного вала» (системы укреплений на правом берегу), однако реально не было сделано ничего. Тем не менее, даже чисто географических обстоятельств было достаточно для эффективной обороны правого берега. Впрочем, войск для этой обороны в начале осени 43-го у немцев тоже не было, они находились на левом берегу, пытаясь сдержать советское наступление. Гитлер требовал удерживать каждую пядь земли, невзирая на обстоятельства. Манштейн требовал либо резервов, либо права на отход за Днепр. Гитлер соглашался предоставить резервы, в реальности либо не давал ничего, либо нечто чисто символическое. В середине сентября немецкий фронт начал разваливаться, и Манштейн известил Гитлера, что отдаст приказ отходить за Днепр по собственной инициативе. После этого Гитлер смирился и 15 сентября 1943 года отдал приказ об отходе.

Отступающая немецкая группировка имела почти 1000 км по фронту, включала 4 армии и до миллиона человек. Отход такой массы войск через 6 переправ под давлением превосходящих сил противника был сам по себе сложнейшей задачей, а немцы, кроме того, осуществляли тактику «выжженной земли», пытаясь не оставить Советской армии ни людей, ни промышленности, ни даже скота. Поэтому через Днепр переправлялись не только войска, но и угоняемое население (немцы хотели лишить Советскую армию людских ресурсов), скот, промышленное оборудование, продовольствие и т. д. и т. п. Операция была проведена, в целом, весьма успешно. Вермахт оставался, несмотря на огромные потери, безупречно функционирующим организмом, к тому же солдатам и офицерам очень помогала вера в «светлое будущее». Немецкая пропаганда, говоря современным языком, «отпиарила» «Восточный вал» по полной программе, отступающие войска верили, что теперь они смогут занять хорошо подготовленные позиции или вообще отдохнуть в тылу (то есть, Гитлер был прав, считая, что наличие укреплений в тылу автоматически приводит к тому, что войска стремятся отойти за эти укрепления). Они не знали, что никакого вала нет и что оборонять правый берег должны были они же, поскольку никаких войск там тоже нет. Перед Днепром немецкий фронт «свернулся» к переправам, между ними на левом берегу немецких войск уже не было, а на правом еще не было.

Разумеется, вышедшие к реке советские войска не имели никаких специальных переправочных средств, но упускать момент было нельзя, и его не упустили. Переправа через «трехкилометровый противотанковый ров» началась с ходу на подручных средствах, то есть лодках и плотах. Это было по-суворовски, русский солдат должен был пройти везде. В результате вместо форсирования с запредельными жертвами получилась, по сути, переправа, когда единственным препятствием была сама река. В течение последней недели сентября на западном берегу Днепра было создано 23 плацдарма, причем практически все они были обнаружены немцами только тогда, когда русские, создавшие эти плацдармы, уже выбивали их с позиций. Таким образом, «Восточный вал», даже если считать таковым крутой берег сам по себе, перестал существовать мгновенно. Собственно, он даже и не начинал свое существование.

Основными советскими плацдармами стали Букринский и Лютежский. Букринский плацдарм севернее Канева был создан в ночь на 22 сентября силами одной роты. Лютежский плацдарм к северу от Киева создали утром 27 сентября 22 советских бойца под командованием сержанта Нефедова. Эти несколько десятков солдат и сержантов, имен и фамилий которых ни в Союзе, ни в России никогда никто не знал, уничтожили надежды Гитлера создать «крепость Европа». Вермахт предпринял колоссальные усилия для ликвидации плацдармов, но русские, если уж вцеплялись в землю, стояли до конца. В частности, от группы Нефедова к вечеру 27 сентября из 22 человек в живых осталось 10, но они дождались подкреплений, которые позволили создать полноценный плацдарм. Теперь сам факт наличия плацдармов на правом берегу позволял наращивать на них силы в режиме переправы, а не форсирования, что экономило колоссальное количество жизней и времени.

Изначально, кстати, советское командование возлагало основные надежды не на бойцов, форсировавших Днепр на подручных плавсредствах, а на воздушный десант. Он был сброшен в районе Букрина вечером 24 сентября, однако был быстро разгромлен немцами. Десант был хорошо задуман, но, увы, очень плохо осуществлен. Тем не менее плацдармы у нас теперь были и без этого десанта.

Поначалу главным плацдармом для наступления Ставка считала Букринский, где за две недели были сосредоточены три армии, в том числе одна танковая (3-я танковая армия генерала Рыбалко). Однако в первой половине октября атаки с него оказались безуспешными. Поэтому в Москве чуть ли не впервые за всю войну решили перестать биться головой о стену. 18 октября было принято решение перебросить силы на Лютежский плацдарм. Перегруппировка началась в ночь с 25 на 26 октября. Были переброшены 3-я танковая армия, артиллерийский и стрелковый корпуса, которые должны были переправиться обратно на левый берег, совершить по нему марш и вновь перейти на правый берег, причем скрытно для немцев. Операция была проведена за 7 ночей с соблюдением полной маскировки. Все средства связи перебрасываемых частей и соединений остались на Букринском плацдарме, они продолжали активный радиообмен. Вместо техники оставили макеты (настолько хорошо сделанные, что немцы несколько раз их бомбили). В результате немцы ничего не обнаружили, хотя грандиозная операция проводилась, фактически, в пределах их прямой видимости. Это, пожалуй, стало самой удивительной частью битвы за Днепр. Наверное, вообще за всю войну советское командование не продемонстрировало такой изощренности, особенно учитывая масштаб мероприятия и очень высокий уровень разведки немцев. То, что Вермахт не заметил передвижения такого количества войск у себя «под носом» за столь короткий срок, является фактом беспрецедентным. Точнее, немцы обнаружили, что какие-то советские войска куда-то движутся, но не поняли ни масштаба, ни направления, ни, самое главное, смысла этих передвижений. Незабываемая фраза Бориса Николаевича про «мощную рокировочку», сказанная полувеком позже по совершенно другому поводу, идеально описывает маневр между Букринским и Лютежским плацдармами.

Наступление с Лютежского плацдарма началось 3 ноября, его особенностью стала ночная атака танков генерала Рыбалко с включенными фарами и сиренами. Это оказало на немцев именно то психологическое воздействие, которое и задумывалось. Через 3 дня был взят Киев, советские войска продолжили движение на запад. Несмотря на яростные немецкие контратаки, советский плацдарм за Днепром к середине ноября превышал по площади 15 тыс. кв. км. Ликвидировать его у Вермахта теперь не было никакой возможности. Этот плацдарм далеко выдвинулся на запад, нависая над группировкой Вермахта, которой было приказано до последнего удерживать излучину Днепра. Впоследствии это «нависание» сыграло свою положительную роль.

Взятие столицы Украины к 7 ноября теперь часто рассматривается многими историками и публицистами как некий синоним варварства советского командования, которое ради того, чтобы одержать победу к очередной годовщине «Великого Октября» (или вообще к какой-то другой знаменательной дате), готово было, не задумываясь, жертвовать дополнительными десятками тысяч жизней солдат и офицеров. Действительно, варварства по отношению к своим бойцам и мирным жителям в действиях нашего руководства хватало с первого дня войны до последнего. Однако не факт, что именно случай взятия Киева должен служить его олицетворением. Для проведения операции были созданы все условия, не очень понятно, какую пользу принесла бы отсрочка наступления и на сколько времени нужно было бы его отложить, чтобы жертв со своей стороны было бы меньше. Никаких внятных рассуждений на этот счет встречать не приходилось. Надо ведь понимать, что очень часто затяжка с началом операции оказывается не менее вредна, чем спешка.

Хотя в низовьях Днепра немцы продержались до весны 1944 года, река как оборонительный рубеж свое значение, в основном, утратила, поскольку советские войска могли свободно действовать на ее правом берегу. В январе 1944 года плацдарм, созданный в районе Киева и к тому времени существенно расширенный, стал основой для северной части «клещей», сомкнувшихся вокруг немецкой группировки под Корсунь-Шевченковским. Гитлер требовал стоять насмерть, не сдавать руду, марганец, медь и никель. Разумеется, все это немцы все равно потеряли, только еще больше своих положили из-за этого своего упорства. Впрочем, не нам о них жалеть. Хотя и Гитлера можно понять, без ресурсов ведь много не навоюешь. Просто немцы уже оказались в ситуации, когда надо выбирать между очень плохим и ужасным, причем было уже не очень ясно, что является очень плохим, а что — ужасным.

Итогом Сталинграда и Курска стало понимание того факта, что немцы не смогут выиграть войну. Мгновенный крах днепровского оборонительного рубежа показал, что им не удастся отсрочить свое поражение на хоть сколько-нибудь заметный срок. Именно теперь Германия потеряла всякие перспективы и могла капитулировать «с чистой совестью». Разумеется, немцы этого не сделали, позволив Советской армии одержать еще несколько выдающихся побед, которые, как и Днепровская, были забыты советскими историками.