ИНТЕЛРОС > №15, 2007 > Пацанский рассказ Захар Прилепин
|
Как Дубчик и Колёк покупали машину
Братик пришел из тюрьмы и взялся за ум. Братика звали Колёк, а друг его был Дубчик. Дубчику от папаши достался гараж. Дождавшись моего братика из тюрьмы, Дубчик предложил ему завязать с прошлым, устроить в гараже автомастерскую, тем и питаться. Братик, в отличие от меня, умел делать руками все. Правда, последние семь лет он использовал руки для того, чтобы взламывать двери и готовить наркоту. Но предложение Дубчика ему понравилось, и парни стали думать, с чего начать. Решили купить убитое авто и сделать из него достойный тихоход. Авто обнаружилось в нашей недалекой деревне — всеми боками пострадавшая белая «копейка», в грязных внутренностях которой отсутствовала половина тяжелых железных деталей. При этом «копейка» еще умела передвигаться, но уже не умела тормозить. Педаль тормоза болталась, как сандалия на ноге алкоголика. Рычаг скоростей работал, но был удивительным способом обломан прямо посередине, и отныне представлял собой острый штырь. Братик рассмотрел машину, открыл капот, присвистнул и спросил у хозяина, сколько тот хочет за свою красавицу. Хозяин кивнул припухшим белым лицом и спросил шепотом, даже не раскрыв, а как бы надув глаза: Вид у небритого братика располагал к такому ходу мыслей. Братик засмеялся, подмигнул пухлому хозяину и пошлепал. Дома сразу отправился к мамке за деньгами. У Дубчика тоже мамка была, но денег у нее не водилось никогда. Мамка отдала деньги и долго вздыхала потом на кухне. Пока братик сидел свои шесть лет, которые ему скостили ровно вполовину за хорошее поведение и мамкины дары, Дубчик прикупил себе крохотную машинку иностранного производства. Ездила она резво, к тому же была полноприводной. Мы уселись в нее и закурили все трое сразу. Машина набрала скорость, и салон выветрило. У Дубчика было приподнятое настроение, с пацанским изяществом он переключал рычаг скоростей и цепко вертел «баранку». На улице стоял вялый, словно похмельный, еле теплый август. Девушки спешили погреться на солнышке последней в этом году наготой. Дубчик очень любил женщин, мы это знали. Дубчик уже мигал поворотником, намереваясь припарковаться
на автобусной остановке, где сияли глупыми глазами две разукрашенные
школьницы. Дубчик переключал поворотник, мы снова выворачивали на свою полосу, девочки печально смотрели нам вслед. Происшествие его немного отвлекло, и минуту он сосредоточенно курил. Братик включил радио и быстро нашел «Владимирский централ» или что-то подобное. До деревни было километров тридцать по трассе. В отсутствие девушек
Дубчик разглядывал машины, одновременно беззлобно ругая всех, кто
попадался нам на пути. Впрочем, тех, кто обгонял его, Дубчик не материл, а печально смотрел вслед — это были очень дорогие машины. Раздосадованный Дубчик двинул рычагом, дал по газам, и вскоре разогнался под сто пятьдесят. Мы пролетели поворот на проселочную, сдали задом по обочине и покатили по колдобинам в деревню. Дубчик озадаченно разглядывал окрестности. Деревня кривилась
заборами, цвела лопухами, размахивала вывешенным на веревки бельем. Белолобый, в обильных родинках продавец для такого важного случая принарядился и вышел из дома в пиджаке, который, видимо, надевал последний раз на выпускном. На ногах, впрочем, были калоши. Братик воззрился на продавца иронично и глазами перебегал с одной
родинки на другую, словно пересчитывая их. Казалось, что от волнения
у продавца появилось на лице несколько новых родинок. Дубчик в это время мечтательно обходил «копейку», и было видно, что с каждым кругом она нравится ему все больше. Поглаживая ее ладонью по капоту и постукивая носком ботинка по колесам, Дубчик улыбался. Продавец все время путался в пересчете денег и переступал с ноги на ногу, торопливо мусоля купюры. Потом убрал их в карман. Он смотрел куда-то поверх братика и делал странные движения лицом, от чего казалось, что родинки на его лбу и щеках перебегают с места на место. Братик обернулся. Ко двору шло несколько парней, числом пять, нарочито неспешных и старательно настраивающих себя на суровый лад. Дубчик по-прежнему улыбался и выглядел так, словно рад был грядущему знакомству, хотя мне казалось, что для веселья нет ни одной причины. Подходящие начали подавать голоса еще издалека. Всевозможными
междометиями они приветствовали продавца «копейки», но тот
не отзывался. В нее легли нагретые обильно вспотевшей рукой белолобого ключи. Братик, по всей видимости, осознавал, что мы сейчас можем легко свалить, оставив белолобого разбираться с деревенской братвой, но так вот сразу, после покупки, бросать продавца ему, видимо, не желалось. Не по-людски это. И мы дождались, когда гости подошли и встали полукругом, руки в карманах телогреек, телогрейки надеты либо на голое тело, либо на грязную майку. Август был, я же говорю. Дубчик вытащил из кармана коробок спичек и подошел к нам, оставив «копейку». Я знаю, зачем он вытаскивает коробок, я уже видел этот номер. Он сейчас будет им тихонько трясти и поглаживать его в своих заскорузлых пальцах, а потом, в какой-то момент, легким, не пугающим движением подбросит вверх. Пока стоящий напротив него будет сопровождать глазами полет коробка, ему в челюсть влетит маленький, но очень твердый кулак Дубчика. Дубчик мог бы еще после этого фокуса поймать коробок, но он не любит дешевых эффектов. Братик убрал ключи в карман. Дубчик достал спичку и стал ее жевать. Дубчик тихонько тряс коробком и все пытался заглянуть братику
в лицо, чтобы понять: пора или еще не пора. Братик приметил
беспокойство товарища и неприметно кивнул: стой пока, не дергайся. Белолобый кивнул так сильно, что родинки на его лице едва не осыпались в траву. Я с трудом сдерживал смех. Братик умел искренне раздражаться от человеческой глупости и смотреть при этом бешеными глазами. В рядах наших гостей произошло странное движение, будто каждый
из них искал себе опору в соседе, а сосед тем временем сам чувствовал
некую шаткость. Разговаривать им, видимо, расхотелось; время для начала
драки показалось потерянным; и уходить молча было совсем западло. Братик сразу забыл о них, лишь спросил спустя минуту: Братик уселся в копейку, я прыгнул к нему, на переднее сиденье, и мы тронулись. Белолобый провожал нас, стоя у порога, нежный и благодарный. Мы посигналили ему напоследок. Он, кажется, хотел взмахнуть нам рукой, но рука сжимала в кармане деньги, и поэтому белолобый лишь дрогнул плечом. Дорога к трассе шла вверх, и Дубчик бодро тянул нас по августовской пыли. Тросс был натянут, как жила; с дороги шумно, но медленно разбегались гуси и тихо, но поспешно — куры. Вырулив на трассу, Дубчик сразу вдарил по газам, и «копейка»
загрохотала, рискуя осыпаться. Братик стукнул раздраженным кулаком
по сигналу, чтобы дать товарищу понять его неправоту, но еще семь минут
назад подававшая голос машина на этот раз смолчала. Сигнал больше
не работал. Братик попытался левой рукой приоткрыть окно, но ручка крутилась вхолостую: стекло не опускалось. Тем временем я, в ужасе глядя на провисающий трос и несущуюся перед нами машину, которую мы ежесекундно рисковали настигнуть, набирал номер Дубчика на мобиле. Пальцы прыгали и не попадали в цифры. Спустя минуту все-таки дозвонился. Братик выхватил у меня телефон и стремительно сообщил Дубчику ряд назревших возражений. На взгорке Дубчик сбавил скорость, и мы поехали тише и медленнее. Братик все еще ругался, но тоже тише, тоже медленнее. Мы закурили, братик еще раз попытался опустить стекло, ничего не вышло, полез в пепельницу, но она выпала целиком, осыпав рычаг переключения скоростей пеплом и скрюченными бычками сигарет без фильтра. Дубчик тем временем увидел некую, ясную лишь ему одному цель и чуть поддал газку и парку. Со смачным железным чмоком мы влепились в зад вставшей машины. Дубчик уже вылетел на улицу и дикими глазами озирал результаты своей остановки. — Какого ляда вы тут стоите, прошмандовки? — верещал он, и руки его суетно искали предмет, которым можно было бы жестоко и с оттягом наказать двух беспутных девок, совративших его с прямого асфальтового пути. Не найдя ни ремня, ни крепкого дрына, раскинув злые ладони в стороны, Дубчик кинулся к девкам, но те оказались понятливы и быстры. Пробежав за ними метров десять, Дубчик махнул рукой и вернулся к машинам. Братик дал задний ход, снова вышел из «копейки», и минуту мы стояли опечаленные, перекуривая, глядя на результаты первой части поездки. Отдышавшись, отругавшись и отплевавшись, мы снова загрузились в машины. — Лучше бы мы бабки отдали этим коблам и уехали без тачки, — сказал Дубчик. — Дешевле бы обошлось. Он, впрочем, говорил это без злобы и почти уже улыбаясь. Плечевых метрах в ста от нас подсадили в кабину фуры, и когда она, набирая скорость, дымила мимо, Дубчик, высунувшись наглой башкой в окно, успел пожелать шалавам, чтоб их сделали вот так и вот эдак, и еще через эдак поперек, а после залили в местах потребления соляркой и тасолом. Водитель фуры тормознул, показалась чумазая рожа и спросила, о чем шум. Дорога была пуста, только изредка кто-то пролетал по встречке. До города оставалось недалеко, но теперь мы береглись и еле двигались. Если что — братик тормозил, переключая скорость, да и трос позволял маневрировать, когда мы принимали то влево от побитого зада машины Дубчика, то, значит, вправо. Завидев в белой дымке родной город, Дубчик, верно, опять забылся — да и прискучило ему катить медленно: подобной езды он не позволял себе ранее никогда. Колеса завертелись, пейзаж заторопился мимо, «копейка» загрохотала костями, пепельница задребезжала. — Давай звони ему, — сказал братик, иногда рефлекторно выдавливая педаль тормоза, никак не отзывавшуюся на давление. На очередном вираже раскрылся черный зев бардачка, оттуда посыпались обильные гаечные ключи, изолента, наждачная бумага, и с перепуга я выронил телефон. Нехорошо ругаясь, мы подъезжали к перекрестку: братик, вцепившийся
в руль, и я, судорожно ковырявшийся в барахле на половичке в поисках
телефона, когда нас обогнала новая «девятка» и неожиданно встала
впереди, пропуская грузовик, мчавший по главной нам наперерез. Дубчик,
взвизгнув тормозами, резко вырулил вправо, ну и братик тоже, избегая
повторного удара в тыл товарищу, принял еще правее, на обочину, плавно
переходящую в овраг. Свободный трос кончился, наша «копейка» рванула машину Дубчика на себя, и дальше мы ничего не видели, сделав по дороге в овраг два, с хряком, рыком и взвизгом, переворота. Перед глазами мелькнули кусты, небо, кусты, небо, трава, много зеленого, желтого, розового цвета. С жутким дребезгом «копейка» взгромоздилась на крышу, и секундой позже, в двух метрах от нас на обочину пала иномарка Дубчика. Вниз головами какое-то время мы висели с братиком молча, словно
в задумчивости, разглядывая узоры треснувшего стекла. Движок работал,
колеса крутились. Лицо мое было в пепле, но я был цел. Мы отцепили ремни и, пиная двери, стали выбираться. Двери раскрылись, и мы выползли на августовскую травку. Встали, потрогали руки и ноги. Мы схватились кто за что — за колеса, за подвеску, за бампер. Со второй попытки Дубчик открыл дверь и вот уже спрыгнул к нам, легкий и целый. Прибежал водитель «девятки»: Мы все еще держали машину Дубчика, словно она могла взмахнуть крыльями и улететь. Впрочем, почти так оно и было. Мы глянули: машина его стояла на самом краю другого обрыва, и если бы Дубчик осыпался туда, он бы уже не вылез на белый свет. — Дай сигаретку, — попросил братик сипло. Дубчик сам присел от смеха и стучал кулаком по земле. Мужик из «девятки» отдал нам пачку сигарет и, сказав напоследок «Веселые вы пацаны!», ушел к своей машине, карабкаясь по склону. Мы тоже пошли за ним, посмотреть и разобраться, как мы тут кувыркались, но ничего толком не было понятно. На улице уже вечерело, темнота подступала настырно и незаметно. Что твои плечевые, мы постояли на трассе и приняли решение оставить «копейку» тут, а машину Дубчика извлечь, для чего необходимо тормознуть какой-нибудь грузовичок с приветливым и отзывчивым на людскую беду водилой. В меру мощная машина вскоре пришла. Мы, не сговариваясь, сразу стали называть его отцом. Мужик к этому располагал. К тому же все мы давно были безотцовщиной. Отец спустился вниз, в овраг, не уставая жалеть нас и подбадривать. Мы еще не успели дойти до поскрипывающей на краю машины Дубчика, как за нашими спинами на дороге раздался грохот такой силы, словно с неба об асфальт пластом упал старый, очень железный самолет. Мы, трое молодых, сразу дали слабину в коленках и присели, как зашуганные. Спаситель наш, не дрогнув, оглядел нас, застывших на корточках, и медленно повернул взор к трассе. В его грузовик правой стороной въехала «Газель». Водителя «Газели» не было видно. Но то, что представляла собой правая сторона его машины, не оставляло надежды увидеть его при жизни. Кирпич, который был в кузове грузовичка, от дикого удара осыпался на «Газель», частично украсив крышу, частично заполнив салон. Мы бросились к дороге… обежали «Газель»… водитель сидел на асфальте с голыми ногами. Белые пальцы шевелились, словно опознавая друг друга заново. Подняв водилу, наперебой расспрашивая, как он себя чувствует,
не получая ответа, мы все-таки разглядели, что у него нет ни единой
царапины; разве что при встрече с грузовиком он вылетел из тапочек
и на улицу вышел уже голоногим. Раскрыв дверь «Газели», мы увидели, что кузов грузовика теперь
располагается непосредственно в салоне, рядом с сиденьем водителя. Тут, свистя тормозами, едва не передавив всех нас, подлетела еще
одна «Газель», и оттуда почти выпал человек с юга, у него было жалобное
лицо и непомерный, стремительный живот, который он без усилия переносил
с место на место, обегая нас. Мне показалось, что, задавая свой вопрос, человек с юга имел в виду
совсем другое, что можно сформулировать, например, так: «Зачем же
ты жив до сих пор, падла?!» Человек с юга посмотрел на нас, сделал неясное нам движение энергичными щеками, сходил к машине и вернулся с красивыми ботинками. Присел и поставил их у ног своего водителя. Тот обулся и сказал наконец первое хриплое, теплое слово: — Спаси… бо… Вернуться назад |