ИНТЕЛРОС > №15, 2007 > Последний грош души

Максим Семеляк
Последний грош души


26 ноября 2007
Группа «Ленинград» выпускает новый альбом «Аврора»

Шнуров долго не мог придумать название.

Первоначально в заглавии стояло слово «Кадриль», потом возник диковатый каламбур «Лю.це.хер». Утвердив в чистовом варианте «Аврору», Шнуров не только пробил балтийскую тему (с которой на пластинке увязаны общественно-политические частушки «Яблочко»), но и в некотором смысле развязал руки рецензенту — коль скоро альбом удостоился такого названия, то и описывать его хочется ровно так, как это было когда-то заведено в одноименном питерском журнале. В подобных случаях там просто размеренно описывали песню за песней — признаться, мне до сих пор иногда кажется, что это лучший способ ведения музыкального разговора.

После тощего звуком и смыслом, хотя и вполне лукавого «Бабьего лета» «Ленинград» выдал матерый матерный альбом, по бесконечно вздорному пафосу и сугубо органическому драйву не уступающий давнишним «Дачникам».

Непосредственно за увертюрой в виде короткого бравого марша начинается калейдоскопический парад-алле. Номер первый — исповедальная считалка «Хеллоу, Москоу» с припевом «Водка! Пиво! Коньяк! Вот так!» Сразу после — «Музыка для мужика», громогласный гимн, скопление восхитительных трюизмов.

«Паганини» — безумная тема для бегающих пальцев и разбегающихся мыслей. «Бухло» — студийная премьера архивной оды политуре, ямайскому рому, а также общей вседозволенности. Нельзя сказать, что пластинка слушается на одном дыхании — дыхание нужно периодически переводить, поскольку весь материал очень густой и исключительно взрывной. Все песни «Авроры» — манкие, как повод для знакомства, и какие-то почти осязаемо функциональные, словно шахматные фигуры.

«Ленинград» в удачных своих проявлениях всегда поражал не слух, но скорее центральную нервную систему, вот и «Аврора» напоминает своего рода психологический тест. Эта пластинка прекрасно выдает истинную сущность «Ленинграда», чей лидер безусловно отвечает честертоновскому образу «современного дикаря». Раньше сгоряча казалось, что Шнуров называет вещи своими именами, сочиняет без музыкальных и лексических эвфемизмов, только тем якобы и хорош. На самом же деле весь его мат вкупе с отчаянной простотой игры на инструментах — это еще больший эвфемизм. Эвфемизм в высшем смысле. Своей крикливой бранью он просто берет и затмевает огромное количество вещей, проблем, слов, рифм и неврозов. Сила «Ленинграда» вообще и «Авроры» в частности — не в нарушении условностей, а в доведении этого нарушения до абсурда, уже самого граничащего с условностью. «Аврора» — это практически утопия. Еще одна заветная сказка Сергея Шнурова с устоявшимися мотивами огненной воды и медных труб, в которой все не всерьез, но надолго, и грош души ведет себя как золотой запас целой страны. Вопрос, собственно, не в том, из какого сора растут стихи, а в том, до какого размера они на этом соре вырастают. У Шнурова это совершеннейшие семена гигантских растений, как в «Незнайке на Луне». Он берет чистую дистиллированную глупость и в два счета (точнее сказать, в два такта) доводит ее до состояния чуть не святости. Как у него так получается — загадка. Почему песни про ремонт, Анталию и Гойко Митича производят впечатление главного, что было сочинено в русскоязычной музыке 2007 года — Бог весть. Перед этими чистыми эмпиреями блуждающего удовольствия остается только в веселом недоумении развести руками.

Все-таки чем проще эмоция, тем сложнее ее транслировать. Как говорил Фитцджеральд: «из всех присущих человеку свойств жизнелюбие передается труднее всего».

 

ВОРОВАТАЯ ГОРДОСТЬ СЕРГЕЯ ШНУРОВА

Как «Ленинград» Москву завоевывал (фрагмент книги)

В тот день Ник Кейв потребовал себе героин в гримерку Дома культуры имени Горбунова, его тогдашний гитарист Бликса Баргельд изобразил подобие чечетки на крыше чужого «Мерседеса», припаркованного у клуба «Четыре комнаты», а я впервые услышал о существовании группы «Ленинград».

Я полулежал на заднем сиденье рывками движущихся «Жигулей», отхлебывал из бутылки и вполуха слушал то, что нес рыжий повеса, похожий на подсолнух, который неделю простоял на прокуренной кухне. Подсолнух сидел впереди, его звали Митя Борисов, и он проталкивал мысли насчет новой команды по имени «Ленинград». Он говорил, что они из Питера; что они играют шумно, пьяно, матерно и весело; что их в группе очень много; что песни в ней пишет некий Шнуров, а поет их какой-то Вдовин. С его слов выходило, что уже осенью «Ленинград» превзойдет всех и вся. Борисов старательно избегал слова «блатняк», взамен оперируя скользким термином «городской шансон». Ехали мы на концерт Ника Кейва.

Я подсолнуху не слишком верил, хотя и знал его неплохо — Борисов с середины девяностых вел дела импровизированной продюсерской конторы под названием «Ы», которая, в основном, занималась организацией московских концертов группы «Аукцыон». Летом 1996 года Борисов под эгидой французского посольства устроил в бассейне «Чайка» довольно шумное празднование Дня взятия Бастилии. Я там работал охранником — так и познакомились.

Карьера секьюрити как-то не задалась, и я решил переквалифицироваться в музыкальные критики. Провернуть это было довольно несложно, поскольку уровень здешней музыкальной журналистики в те годы был даже плачевнее, чем состояние собственно музыки. Год спустя Борисов уже нахваливал мне питерскую же группу «Маркшейдер Кунст», которая пела про то, что деньги — это придуманный способ обмана. То была неплохая, но довольно ограниченная в своем увеселительном тоне музыка — босяцкий подгон в сочетании с афробитом. Там был грув, но не было драйва, и в результате выходила вполне резервационная история для каких-то неведомых «своих».

Я подумал, что «Ленинград», скорее всего, станет очередной абберацией «Ы» — та же резервация, только не про раста, а про искомый городской шансон. Меж тем, резерваций тогда решительно не хотелось. Хотелось, напротив, какого-нибудь массового помешательства. Тем летом я поездил с группой «Мумий Тролль» по Приморью, и мне ужасно понравились все эти автобусы, раскачиваемые обезумевшими девчонками, принципиально стадионные концерты и прочие атрибуты, наделяющие самую пустоголовую рок-музыку хоть каким-нибудь смыслом. Тема крупномасштабного успеха тогда вообще витала в воздухе. Даже издательство Ad Marginem переключилось с французских интеллектуалов на русских брендмейкеров — уже пошли в тираж Сорокин и Баян Ширянов, но еще хватало ума не печатать Проханова. Эра «Ома» с его переводной журналистикой и крадеными картинками Терри Ричардсона благополучно завершилась, более оригинальный «Птюч» тоже притих, эпоха журнала «Афиша» еще не наступила — поэтому почитывали в основном «Русский телеграф» и русский интернет. В сети наиболее забавным чтивом были сардонические трактаты математика Михаила Вербицкого, главного мыслителя тогдашнего Рунета.

Опоздавшая молодежь слушала easy listening в различных его проявлениях — как раз вышел первый альбом дуэта Air, который придал коллекционной, в сущности, истории легитимную актуальность. Принудительная легкость и сладкая безосновательность этой музыки неплохо сочеталась с подозрительно крепким статусом рубля и затишьем в Чечне. Для более въедливых эстетов, неформалов и просто сумасшедших неувядающей ценностью обладала радиопередача «Трансильвания беспокоит». Ее автор, божественный запорожский шиз Гарик Осипов был, наверное, самой недооцененной фигурой второй половины местных девяностых — именно он заморочил всем голову на предмет Аркадия Северного, Кости Беляева, Владимира Шандрикова и Александра Шеваловского, гениально увязав неухоженных блатарей с шустрой итальянской эстрадой, кромешным помп-роком, австрийским дарк-вейвом и саундтреком к кинокартине «Vampyros Lesbos». Вся же дозволенная и абсолютно неинтересная рок-альтернатива тогда так или иначе группировалась вокруг конторы FEELEE. Они на законных основаниях распространяли пластинки Mute и еще живого тогда World Serpent Distribution, а на должность главной русской рок-группы прочили Tequillajazzz, группу неплохую, но смертельно скучную. Хотя вопрос тогда вообще нужно было ставить не так. Не «кого назначить главной русской рок-группой?», а скорее «кому эти русские рок-группы вообще нужны?» В самом деле, в англо-, франко- и даже германоязычном мире творилось столько всего интересного в плане музыки (от построка до того же лаунжа), что только умалишенный мог всерьез заинтересоваться записями какой-нибудь группы Deadушки.

Мы ехали и ехали на этих «Жигулях», длинный летний день 1998 года никак не мог кончиться, каждую минуту было что-то сказано, каждый час происходило нечто. Но мне все-таки запомнилась именно история про «Ленинград». Непристойности вообще врезаются в память сильней — вполне по правилам древнеримской риторики.

Месяц спустя Борисов позвонил мне и попросил тем или иным образом воспеть коллектив. Я обрадовался предложению, поскольку мне совершенно нечем было заполнить полосу журнала Show, который мы тогда творили вместе с Алексеем Зиминым, Станиславом Ростоцким и Алексеем Казаковым под руководством Осколкова-Ценципера И. В. Продвижением проекта занимался удивительный человек Дмитрий Ханкин (кстати, именно ему принадлежал «мерседес», на котором плясал Бликса Баргельд). Тот факт, что ни одной песни «Ленинграда» я не слышал, меня не слишком смущал. С восторженных борисовских слов я за десять, что ли, минут сочинил первый в истории текст о группе. Вот он:

«„Ленинград“ — представители независимой клубной сцены города Питера — готовят к выпуску дебютный альбом. Попытки раскрутки подобных коллективов (например, „Маркшейдер Кунст“) до сих пор успеха не имели. У „Ленинграда“ есть шансы стать исключением из правил. На сегодняшний день группа покончила с мастерингом 24 песен для диска „Пуля“. Снимаются два клипа. Группе помогает лидер „Аукцыона“ Леонид Федоров (иногда он выступает на концертах „Ленинграда“: играет на гитаре и поет песню „Таня“). Недавно „Ленинград“ прекратил сотрудничество с „Шок рекордз“ и теперь работает с продюсерской группой „Ы“. „Ленинград“, образованный десятком профессиональных музыкантов в 1997 году, играет „ретро-шансон-фолк-панк“, лихую плясовую музыку с матерком — нечто среднее между Томом Уэйтсом, группой Pogues и Аркадием Северным».

Это идиотское, а впрочем, вполне провидческое сочинение было проиллюстрировано даже не фотографией собственно исполнителей «ретро-шансон-фолк-панка», а почему-то черно-белым изображением Исаакиевского, кажется, собора. Не думаю, впрочем, что эта публикация сильно поспособствовала продвижению группы «Ленинград», поскольку буквально через неделю-другую после комической презентации в ресторане «Театро» производство журнала Show было резко приостановлено — в связи с обрушившимся дефолтом. Руководство издания истерически засобиралось в Прагу (это было популярное поветрие среди тех, кто успел хоть что-нибудь заработать). Мы с Зиминым ничего заработать не успели, поэтому в дни кризиса часами сидели на лавочках в районе метро «Маяковская», пили пиво, слушали группу «Адаптация» и от нечего делать следили за передвижениями видного метафизика Александра Дугина, который жил в соседнем дворе. Дугин катался на «Опеле» и грыз чипсы с солью.

Денег на новые пластинки у меня не было, и от нечего делать я стал слушать разнообразный отечественный скарб, который скопился у меня за последний год. В конце концов у меня дошли руки до пилотной пластинки группы «Ленинград» под названием «Пуля». Она, в общем, подтвердила мои опасения насчет резервации. «Пуля» производила впечатление чего-то одновременно и забродившего, и выдохшегося. Определенная ферментация чувствовалась, но ее категорически не хватало. «Пуля», разумеется, была довольно тонкой работой, в некотором смысле даже эталоном блатного декаданса. Однако червоточины преобладали над спелостью, а в этом жанре такое было равносильно гибели.

От группы «Ленинград» вообще и от «Пули» в частности, воротили нос те, кто посчитал ее неумолимым блатняком. На самом же деле, моя проблема с «Пулей» заключалась в обратном. Пластинка, несмотря на весь свой мат и понт, буквально сочилась тем, что впоследствии получит гадкое название «шансон с человеческим лицом». Стилизованная ушлость шансона, присущая «Пуле», никак не вязалась с моими тогдашними пристрастиями, продиктованными, разумеется, Гариком Осиповым (Северный, Шеваловский, etc).

Вообще, любые стилизации на тему советского дворового прошлого были совершенно не ко времени. Назревали натовские бомбардировки Сербии; через каких-то полгода председатель правительства Примаков прямо в воздухе развернет самолет, летящий в Америку, и тогда уже нешуточно запахнет настоящей войной — вплоть до записи добровольцев. «Русский телеграф» закрыли — он так и остался последней газетой мечты, то есть такой, где платили непомерные деньги за художества в форме передовиц. Мой приятель, выходец с философского факультета МГУ по прозвищу Штаубе, в те дни писал мне так: «Это, несомненно, конец девяностых, обрекающий нас с Вами, драгоценный друг, на последующее воспроизведение способа жизни, известного как „диссидентский“, разумеется, в пародийном варианте. Шестидесятые, девяностые, иные оттепели недолговечны и обманчивы. Вот и опять… Ждет нас экономика мобилизационного типа, приоритет, разумеется, „оборонка“. Сотрудничество с сомнительными режимами по всему миру. Милитаризация госидеологии. Серый цвет, пятиэтажки, „заказы“ к празднику. Больше ничего. „Наш президент“ еще на две недели. Ну, на год. Мумия до 2000. Загранпаспорт я делать не буду из предубеждения против очередей и бюрократических процедур. Ужас, ужас…» Вот такие были у ровесников настроения.

На этом фоне «Ленинград» с его ретро-аффектацией казался нелепым курьезом из дореформенного прошлого, поделом канувшим в Лету вместе с горе-панегириком из дурацкого журнала Show.

Под самый занавес 1998 года все тот же Митя Борисов позвал меня на открытие клуба с роковым названием ОГИ и одновременно на запоздалую презентацию альбома «Пуля» — эти события решили совместить как вполне родственные. Был отвратительный рыхлый заснеженный вечер. Я зашел в странное шумливое помещение, увидел стаю ошалевших питомцев РГГУ, догадался, что коммуналки бывшими не бывают. Стоял и злобно думал: «Похоже, я теперь всю жизнь буду писать отчеты об открытии каких-то сквотов в газеты, которые никто не читает, под музыку, которую никто не слушает». Митя повел меня знакомиться с каким-то не последним человеком из группы «Ленинград». Человека звали Сергей. Мне понравилось, как он смотрит, — в этом взгляде сквозила вороватая гордость. Но все-таки этого было недостаточно, чтобы оставаться на концерт. Мы попрощались со Шнуровым, и я не думал, что когда-нибудь увижу его снова.

Книга Максима Семеляка «Музыка для мужика»
выходит в издательстве «Амфора»


Вернуться назад