ИНТЕЛРОС > №8, 2007 > Александр Храмчихин. Конструктор красного цвета

Александр Храмчихин. Конструктор красного цвета


17 августа 2007
До перестройки у нас была социальная справедливость и уверенность в завтрашнем дне. И всенародная собственность была. Все владели всем. Имелись, правда, незначительные недостатки (очень уж много народу загубили, несколько десятков миллионов), но чего не сделаешь ради социальной защищенности.
Потом пришли проклятые демократы и все у нас отняли. Нашу собственность, которую мы коллективно создавали и которой коллективно владели, у нас отобрали путем прихватизации. И отдали олигархам. И все теперь продается и покупается. И все стали продавать и покупать, но алкать социальной справедливости. Например, возвращения прогрессивного подоходного налога («кто больше зарабатывает, тот пусть больше и отдает»). И сохранения бесплатной медицины. И пенсий в 132 рубля при курсе 60 копеек за доллар.
Правда, при ближайшем рассмотрении возникает ряд сомнений.
altВспоминается мне, например, больница в подмосковном городе, в коем я провел первые 23 года моей жизни. Жители называли ее исключительно Освенцимом, хотя она была нисколько не хуже других — нормальное лечебное учреждение, предоставлявшее бесплатное медицинское обслуживание (бесплатно там можно было только быстро и эффективно подохнуть).
И с образованием не всегда и не везде было все хорошо. Помню я, например, молодого бойца советской армии, не умевшего читать. Он был чистокровный русский, уроженец Курской области. Призвали его не в стройбат, а в зенитно-ракетные войска, причем в Московский округ ПВО. Про бойцов из Средней Азии я уж не говорю, они не то что читать, изъясняться по-русски могли с большим трудом.
Пенсия не у всех была 132 рубля. Моя бабушка, например, всю жизнь убивалась в совхозе (сначала за трудодни, потом как бы за деньги). Паспорта, само собой, не имела до 60-х, то есть была крепостной, да и потом родную деревню почти не покидала. Есть в деревне было нечего, производительность труда в колхозах и совхозах вообще была невысокой, несмотря на каторжный труд, но и то, что выращивали, уходило в качестве налога. Пенсия ей за все это вышла 12 рублей. Нет, я не пропустил тройку в середине. Двенадцать рублей ей была пенсия в рамках уверенности в завтрашнем дне. Только когда социальная справедливость закончилась (в 1992 году), бабушка начала получать сумму, обладавшую хоть какой-то покупательной способностью.
Насчет того, что мы все владели общенародной собственностью, я вообще не сомневаюсь, настолько откровенным бредом является данное утверждение. Сомневаюсь я в том, что эту самую «общенародную собственность» создавал весь народ. Основной вклад в ее создание внесли заключенные ГУЛАГа, которые были физически не способны претендовать на восстановление справедливости. Главную ценность у нас традиционно представляют нефтяные и газовые месторождения. Их все-таки отнюдь не вся страна обустраивала. Рабочие, выпускавшие никому не нужную продукцию, эмэнэсы, вязавшие носки в бесчисленных НИИ, доблестные работники советской торговли ничего существенного не создавали. И не владели, разумеется, ничем. Соответственно, не очень понятно, что именно и у кого украли Чубайс и олигархи (нельзя украсть то, чего у тебя нет) и почему приватизация была аферой. Кстати, квартиры ведь почти все мы приватизировали, то есть стали соучастниками аферы. Это нехорошо. Надо бы отказаться от квартир-то, господа аферисты.
Непонятно, почему у нас справедливостью считается равенство в смысле уравниловки. В частности, не совсем ясно, почему надо считать справедливым прогрессивный подоходный налог. Если Иванов зарабатывает 100 тыс. в месяц, а Петров — 1 тыс., то при нынешнем «плоском» налоге в 13% Иванов отдает обществу 13 тыс., а Петров — 130 рублей. То есть кто больше зарабатывает, тот больше и отдает, причем во столько же раз больше, во сколько раз больше зарабатывает. И совершенно не понятно, почему для Иванова надо повысить процент. Создается впечатление, что это будет наказанием за хорошую работу и поощрением плохой. Если Иванов свои деньги не заработал, а украл, надо у него их все (100%) отнять, а его посадить. А если не украл, то почему надо повышать процент?
Даже и с бесплатной медициной не вполне очевидно. Очень-очень многие люди у нас приобретают болезни по собственному желанию. Как минимум из-за наплевательского отношения к своему здоровью. Как максимум — из-за неумеренного употребления крепких алкогольных напитков. Почему другие члены общества, не занимавшиеся неумеренным употреблением, должны оплачивать их лечение?
Правда, и у сегодняшнего российского капитализма есть ряд незначительных недостатков. Справедливость и равенство — антонимы в том случае, если речь идет об имущественном равенстве. А если о равенстве перед законом, то они должны быть синонимами. В России неравенство перед законом носит гротескный характер. Сначала административный ресурс, потом — деньги, и лишь потом можно вспомнить о законе. Последний, впрочем, вскоре будет изжит окончательно.
И еще есть сейчас одна совсем нехорошая вещь, причем ставшая ментальной установкой, агрессивно навязываемой СМИ: что все можно купить, в том числе и то, что покупаться не должно ни при каких обстоятельствах. В результате врач, отказывающий старику или ребенку в помощи, если у родственников нет денег на взятку, преподаватель, ставящий оценки не за знания, а за деньги, офицер, продающий солдат в рабство, а оружие противнику, быстро становятся не изгоями, а нормой.
Увы, и это мы тоже получили из советского прошлого. Нынешняя ситуация выросла из марксизма, всеобщей искренней убежденности в том, что экономика — все, остальное — ничто, поступки отдельных людей и общества в целом обусловлены исключительно экономическими мотивами. Заявления оппозиции о том, что руководство страны занимается огосударствлением экономики и укреплением государства, просто комичны. Режим добился полного разгосударствления всего; по сути, ликвидации государства вообще. Оно приватизировано и превращено режимом в частную корпорацию. Годы за­стоя, когда нынешние владельцы корпорации формировались как личности, стали переломными в советской истории: коммунистическая идейность окон­чательно умерла, поскольку прямо противоречила марксистской экономической мотивации, усугубленной необходимостью постоянной унизительной погони за самыми элементарными товарами. В итоге любая идейность стала синонимом глупости, а стремление к материальному благополучию — единственно допустимым вариантом поведения.
Именно в этом главная проблема России: где взять антимарксистов, которые бы четко отличали то, что продавать можно и нужно, от того, что продавать ни в коем случае нельзя.

Вернуться назад