Андрей Александрович Фурсенко некоторое время работал в общественном сознании Чубайсом-два. Ненавидели его не столько за деяния — ситуация в образовании при нем не успела заметно ухудшиться, — сколько за прожекты и обещания. За геростратовщину в сфере науки и удушение образования, все как положено.  

Но разразилась кампания по монетизации льгот, потом — тяжелейший лекарственный кризис, и Чубайс-три, Михаил Юрьевич Зурабов, спихнул Фурсенко с пьедестала народной ненависти.  

Точнее, не совсем спихнул, а вытеснил на ступеньку пониже. И есть подозрение, что они еще обменяются позициями.  

Золото, золото падает с неба  

Назначение Фурсенко на пост министра образования и науки общественность восприняла с энтузиазмом. Рафинированность и удачливость — нечастое сочетание. Биография, происхождение, определенные научные заслуги, да и сам облик, стиль, манеры — все импонировало интеллигенции, все умиляло и радовало, все обязывало думать, что пришел человек во всех отношениях правильный. С одной стороны, потомственный петербуржский интеллектуал, наследник академической культуры. С другой — практик и прагматик, в высшей степени современный ученый, прогрессист и, что важно, человек успеха. «Один из наших прорвался».  

Сиять на фоне предшественников было нетрудно. Вот министр Филиппов: тоже доктор физматнаук, ректор РУДН, академик РАЕН. Но: тень КПРФ, легкое косноязычие, место рождения — город Урюпинск, «родина козла»; благодарная тема для интеллигентского подхихикивания. Как объявили его красным министром при назначении в 1998 году (знаменитый замминистра А. Асмолов немедленно и эффектно уволился — «не могу работать под диктовку фракции КПРФ»), так и смотрели на все его реформы сквозь эту призму. Кто теперь вспомнит, в какой дефолтный ад, в какое запредельное отчаяние (в регионах совсем не фигурально умирали учителя во время голодовок) пришел Филиппов — и вместо ожидаемого «давить и не пущать» начал разгребать блаженное наследство: кошмарные долги по зарплате? До Филиппова образованием управляли проходные министры-госкомвузовцы А. Н. Тихонов и В. М. Кинелев, школу не знавшие и не понимавшие, и ельцинский назначенец Е. Н. Ткаченко, ранее руководивший Свердловским инженерно-педагогическим институтом, человек милый, славный и вполне беспомощный. Андрей Александрович в этой компании казался прекрасным пришельцем, вестником нового времени — и взоры людей доброй воли обратились к нему с надеждой.  

Министр скромен. На фоне нынешнего номенклатурного раблезианства он смотрится чуть ли не аскетом. «Министр без квартиры», — наперебой умилялись газеты. В самом деле, Андрей Александрович сначала обитал в общежитии на улице Вавилова, потом в съемной квартире и лишь в прошлом году продал свою квартиру в Петербурге, чтобы выкупить квартиру у Управления делами Президента. Говорят, что московское жилье стоит дороже 2,6 миллионов рублей, внесенных министром, — но сам факт! «Таких больше не делают».  

Андрей Александрович превосходно выглядит для своих шестидесяти — типаж спортивного, неизменно свежего европейского интеллектуала, — но не дает решительно никакого корма желтой прессе. Пусть грефы, починки и ястржембские гуляют пышные свадьбы с молодками, митволи нежатся на яхтах, а ивановы сажают сыночков за руль машин-убийц и на жирные посты— Фурсенко в рубрике «Частная жизнь» говорит про пользу физзарядки, прогулки с сеттером и (легкая уступка буржуазности) игру в гольф. На выходные он ездит к семье в Петербург.  

Отец министра — авторитетнейший историк-американист, академик РАН, секретарь отделения истории Академии. Андрей Александрович в 1966-м поступил на матмех ЛГУ, выдержав огромный конкурс, старательно учился, был умеренным общественником, ездил в стройотряды, без проблем прошел в аспирантуру и двадцать лет, с 1971-го по 1991-й, работал в институте физики им. Иоффе, проделав путь от стажера-исследователя до заместителя директора (Жореса Алферова) по науке. В 41 год стал доктором физматнаук.  

Известная история: в начале 90-х два зама Алферова, Фурсенко и Юрий Ковальчук (третьим был начальник иностранного отдела института Владимир Якунин, ныне глава РЖД), предложили реформу института — создание кольца «инновационных компаний». Перевести сотрудников на контракт, основать собственный банк. Алферов не согласился. «Наши новации вступали в некоторое противоречие с традициями Академии наук», — дипломатично объяснял через много лет Андрей Александрович. У новаторов были варианты — бороться с Алферовым или открыть собственное дело; выбрали второй, «это было тяжелое решение». (Через пятнадцать лет, когда нобелиата снимут с должности председателя ученого совета питерского физтеха, заговорят о «мести Фурсенко»; припомнят также, что он завернул алферовский проект завода микрочипов. Обывателей хлебом не корми — дай позлословить). Дело пошло хорошо: блистательная производственная карьера, Центр перспективных технологий, потом Региональный фонд научно-технического сотрудничества Санкт-Петербурга, поддержка мэрии, заработки, подряды, успех.  

Примерно то же самое Фурсенко сейчас пытается сделать с российским образованием и наукой. Сперва «тяжелые решения», а потом золотой дождь. И, похоже, искренне верит, что так и будет.  

«Вы ставите Россию на дыбы»  

У него глаз завхоза. Он видит, где перерасход скрепок, где лишний, не положенный по смете дырокол. Но этот же завхоз спокойно проходит мимо текущих труб, холодных батарей и ветхих крыш, — будучи уверен, что построить заново дешевле, чем подлатать, а объединить два-три дома под новой кровлей выгоднее, чем отремонтировать один. «Укрупнение». «Перепрофилирование». «Реструктуризация» (псевдоним ликвидации).  

«Мы перешли от стратегии выживания к стратегии развития». Звучит бодро, однако проекты все больше начинают напоминать кукурузу в За­полярье.  

Переход на нормативно-подушевое финансирование средней школы («деньги следуют за учеником») обернулся избытком средств в больших школах и катастрофическим дефицитом в маленьких, некоторая часть учителей потеряла в заработке. Проект «Школьный автобус», приправа к закрытию малокомплектных школ, — трех-четырехкилометровыми пробежками детей по проселочным хлябям, на которых буксуют колеса. Кампания интернетизации школ всея Руси еще не закончилась, но министр уже объявил, что бюджет не будет оплачивать трафик; для отдаленных школ это большой удар. Свершился-таки переход на систему уровневого образования (с сентября 2007 года на нее переходят все вузы), но если студентов и абитуриентов прежде всего волнует бесплатность магистратуры (а сейчас во многих магистратурах — одно-два бюджетных места), то Фурсенко от этого вопроса уходит и продолжает на голубом глазу утверждать, что бакалавриат равен высшему образованию. Мало кто может понять рациональный смысл присоединения к Болонской конвенции.  

Приоритетный национальный проект «Образование» 2006 года многое прояснил — будто положили под увеличительное стекло всю идеологию нынешнего Минобраза. Знаменитая фраза «У нас денег больше, чем проектов» обрела детализированное выражение. Фактически, конкурса школ и учителей не было: объявили о квотированном награждении «успешных и эффективных» за то, что они «успешные и эффективные». К участию в проекте допускались элиты — только учителя первой и высшей квалификационных категорий, только школы, обладающие статусом экспериментальных площадок (среди других требований почему-то значился выход в интернет). Наивные возражения практиков: титул — не знак качества, далеко не каждый учитель высшей категории есть хороший учитель, не каждая распальцованная школа дает хорошие знания, как и напоминания о том, что инновационный бум 90-х вовсе не дал массовой школе благодати, — услышаны не были. Титулованные учителя получили по 100 тысяч рублей, упакованные школы — по миллиону; вот, собственно, суть проекта. Процветающим вузам тоже обломился хороший кус.  

Бедным, трудно живущим, изначально поставленным в тяжелые условия не дали ничего. И, по всему судя, уже не дадут. Они неперспективны, как распутинские деревни. Хорошо бы их затопить ради грядущих образовательных ГРЭС.

Министр отпущения  

Сложился контекст, в котором «самый публичный министр» и в немногих своих «движениях к добру» обречен быть превратно истолкованным. С какой бы полезной инициативой ни выступил Фурсенко, поднимается хай и лай, дальше второй фразы не слушают. Два года назад пресса кричала: Фурсенко закрывает вузы в Самарской области! В реальности же, были приостановлены на полгода лицензии филиалов частных университетов в Тольятти и Жигулевске (вузы известного рода: арендованный на вечер школьный класс, один компьютер в бухгалтерии). Фурсенко не устает говорить о сокращении бюджетных мест в вузах — и мало кто из негодующих слышит, что речь о сокращении непрофильных специальностей. На­при­мер, журналистика в педуниверситете или психология в металлургическом: заранее понятен уровень и журналиста, и психолога (к тому же, есть куда сокращать: по закону государство должно содержать 170 студентов на 10 тысяч населения, у нас же сейчас — 210, при этом недобор в профтехобразовании, страшная нужда в квалифицированных рабочих и инженерах при перепроизводстве скороспелых экономистов, юристов и менеджеров). Фурсенко не смог (или не захотел?) запретить обязательное преподавание «Основ православной культуры» в четырех регионах, которые ввели ОПК в обход Минобра, — но был жестоко освистан православной общественностью на Рождественских чтениях за «антиклерикализм». На екатеринбуржском форуме «Молодежь меняет мир» зал стонал и плакал от безобидных фурсенковских оборотов вроде «нельзя войти в одну воду дважды». Подумаешь, «в воду»!  

Бронебойные удары по социальной составляющей образования перемежаются уверениями в его доступности и бесплатности, а то и совершенно нелогичными, почти популистскими акциями. Например, поправки в закон «Об образовании» о невозможности исключить из школы ученика, не достигшего 15 лет, и об обязанности органов устраивать жизнь исключенного; как ни посмотри, а это мера соцзащиты неблагополучных детей, не­большой шанс отсрочить или предотвратить уличное будущее. Или намерение не платить стипендии обеспеченным хорошистам («Когда на эту стипендию студент заправляет свою машину, а рядом стоит тот, кому эти 600 рублей жизненно необходимы, я считаю, что это не просто неправильно, это аморально»). Или настойчивые призывы к введению обязательного полного среднего образования.  

Правая рука отнимает, левая защищает. Но правая — доминирует.  

Если песню запевает молодежь  

Яйца, пощечины, свист — привычное для Фурсенко дело. Он пытается оставаться элегантным: снимает пиджак, забрызганный яйцами, и объясняет: «Ведь в любой реформе принципиально важен диалог».  

«Это моя гражданская позиция!» — заявила нацболка Саша Сафронова, когда ее схватили за руку, отвесившую пощечину Фурсенко. Было это на совместной с министром образования ФРГ пресс-конференции. «И в чем же она?» Девушка промолчала. Расшифровать свою гражданскую позицию ей было не под силу. «Иди, деточка», — ласково сказал министр. Пресс-служба лимоновцев заявила, что Фурсенко удостоился оплеухи за «коллапс образования» и за поддержку «Наших» (в одну телегу...) — точнее, за то, что, по мнению нацболов, нашисты побили лимоновцев бейсбольными битами. Сама же Саша не без кокетства рассуждала в интервью, что если Фурсенко подаст на нее в суд, она «разочаруется в нем как в мужчине». Но все это было уже остроумие на лестнице, а вот молчание нацболки произвело сильное впечатление и окончательно маркировало молодежный протест как декламацию на самовзводе. Однако солдат ребенка не обидит: репрессий не последовало.  

Здесь напрашивается параллель. В 1898 году министр просвещения Н. П. Боголепов получил прошение юноши Петра Карповича, отчисленного из Московского университета за подстрекательство к бунту, о дозволении поступить в Императорский Юрьевский университет — и дозволил. А через три года Карпович (из Юрьевского тоже исключенный, не для учебы же он туда поступал) пришел в приемную Боголепова и разрядил в него пистолет. Боголепов умирал две недели в страшных мучениях; Карпович же через семь лет сбежал с поселения в Забайкалье, пробрался за границу, сотрудничал с Евно Азефом и в марте 17-го, возвращаясь из Англии в освобожденную Россию, утонул в Северном море вместе с пароходом, атакованным германской подлодкой; по всей вероятности, Россия потеряла будущего яркого комиссара.  

Поводом для теракта было известие об отправлении 183 студентов Киевского университета в солдаты — согласно принятым в 1900 году «Временным правилам», студентов могли ссылать в армию за «дерзкое поведение, за подготовление беспорядков». Вопреки всеобщей убежденности, писал и внедрял эти правила С. Ю. Витте. А убили Боголепова.  

Вот и «нашизм» — совсем не по­рождение Фурсенко, но пощечины и негодование левых летят в него. И еще Бог весть, чем это закончится.  

Пусть неудачник плачет  

Фетиши Фурсенко — «инновации», «эффективность», «рентабельность», «конкурентоспособность», «результативность». Ценности, требующие нормальной волчьей хватки, «рыночного мышления», известной человеческой безжалостности. (Недавняя инициатива Андрея Александровича — обучать директоров школ менеджменту; прежде всего, по его мнению, они должны быть профессиональными управленцами. Или — фандрайзерами?)  

Эти ценности противоречат всему духу и природе российской школы — доброй, злой, сильной, слабой, плохой, хорошей, разной. Дети живут и растут в школе, а вовсе не «готовятся вписаться в рынок труда»; нет таких антропометрических инструментов, которыми можно измерить культурную память или этические установки, воспитанные школой. Ребенок из тяжелой семьи, с неблестящей генетикой, которого хорошие учителя спасли от улицы, а может быть, и от тюрьмы, не покажет результат, не придаст школе конкурентоспособности, не принесет денег, но общество прирастет одним социально выносимым гражданином, — это развитие или стагнация?  

Инициативы министра то и дело ставят общество перед этическим выбором: справедливо или рентабельно? Милосердно или эффективно? Честно или результативно?  

Трудно быть гадом. Но есть один непоправимый дефект, мешающий Фурсенко — лично ему — стать окончательно «эффективным» и «конкурентоспособным»: он слишком сын своего отца и слишком ученик своего учителя. Это прекрасная слабость и тяжесть — она обязывает к разрушительной рефлексии, заставляет давать обратный ход, сомневаться, договариваться, иногда проигрывать. Отсюда мучительные дискуссии, готовность к компромиссам, постоянные апелляции к общественному мнению и замечательная непоследовательность жестких решений, оставляющая надежду на провал очередных хирургических планов.

Похоже, Андрей Александрович — неплохой человек. Пожелаем ему неудачи.

 

От Ленина до Ельцина: наркомы и министры просвещения  

 

Анатолий Васильевич Луначарский — «меценат»  

(1917—1929).  

В революционном движении с 17 лет. Изучал философию и социологию в Цюрихе, сотрудничал с деятелями европейского марксистского движения, был в ссылке, сидел в одиночке. Партийная кличка Воинов. Первый документ наркома Луначарского — воззвание к гражданам России «О народном просвещении» (29 октября 1917 года): задачи «всеобщей грамотности», организация «единой для всех граждан абсолютно светской школы». Вместе с Крупской разработал «Декларацию о единой трудовой школе», где провозглашалась тесная связь школы и политики, бесплат­ность и обще­доступность обучения, материалистичность содержания, обязательность физического труда; на главном же месте стояли эллини­стические идеалы — всевоз­можные искусства и спорт. Экзамены и домашние задания отменялись как пережиток.  

К счастью для подрастающего поколения, Луначарский на посту главы Наркомпроса занимался не столько образованием, сколько административным меценатством. «Как же ему, Луначарскому, не создать некоего «золотого века», рая художников и режиссеров, рая, который так приятно контрастирует с черной чрезвычайкой и придает Л. вид исключительного джентльменства?» — ядовито спрашивал Леонид Андреев. Школа, несмотря на ее «трудовой характер», больше походила на фестиваль концепций и экстравагантных методик, учеба все чаще подменялась общественной деятельностью.  

Андрей Сергеевич Бубнов — «пламенный большевик»  

(1929—1937).  

Был исключен из Московского сельскохозяйственного института за революционную деятельность. Один из главных организаторов Октябрьского вооруженного восстания. Политически увлекающийся человек: в период с 1918-го по 1929-й не было оппозиции, к которой он бы не примыкал.  

При Бубнове советская школа превратилась из производ­ственной («трудовой») в нормальную учебную. Он неустанно боролся как с «левацкими течениями» (педологией, экспериментальными мето­диками), так и с «правым уклоном» (остатками классического образования). Всего лишь за три года его руководства количество грамотных в СССР выросло с 58% до 90%, было введено всеобщее начальное образование (количество учащихся выросло в 2,3 раза), обеспечен невиданный расцвет библиотек, ввел единые учебники. Бубнов не раз спасал от разрушения здания церквей — например, церковь Никиты Мученика за Яузой. Резко выступил против инициативы Ягоды и Агранова по зачистке библиотечных фондов. Инициировал отмену сословных ограничений при поступлении в вуз (1935), запретил исключать из школы детей раскулаченных. Часто выезжал в школы и библиотеки, любил общаться со школьными уборщицами и танцевать на школьных балах. Был снят с работы как «не обеспечивший руководство», вскоре арестован. Проходил по делу правотроцкистского блока. Расстрелян на Бутовском полигоне.  

Петр Андреевич Тюркин — «красный директор»  

(1937—1939).  

Высшего образования не получил. Профессиональный ответработник: боролся с голодом в Поволжье, в Нижнем Новгороде председательствовал в комиссии по раскулачиванию, возглавлял общество воинствующих диалектиков-материалистов, заведовал облоно в Самаре. В годы Великой Отечественной — генерал-полковник, начальник политуправления Ленинградского фронта. Был арестован по «ленинградскому делу», умер в Бутырской тюрьме в 1950 году.  

Владимир Петрович Потемкин — «дипломат»  

(1941—1946).  

Окончил историко-филологический факультет Московского университета, в 1903 году примкнул к рабочему движению. Руководил отделом в Наркомпросе, провел более 180 съездов и собраний учителей. Был членом Реввоенсовета 6-й армии. С 1922 года — на дипломатической работе: генконсул в Турции, полпред во Франции и в Италии. Приятельствовал с Муссолини. С 1937 года — первый замнаркома иностранных дел, принимал активное участие в подготовке пакта Молотова-Риббентропа.  

Первый президент Академии педагогических наук.  

Крупные мероприятия под руководством Потемкина: паспортизация школьной сети РСФСР, освобождение около полутора тысяч школ под военные нужды, активное выделение больших земельных участков школам и детским учреждениям, организация практической работы школьников на производствах, создание мастерских и подсобных хозяйств при школах.  

После войны пытался возродить классическое образование: учебники латыни для старшеклассников, издание римских классиков. Ввел экзамены в 4-х и в 7-х классах, экзамены на аттестат зрелости, золотые и серебряные медали. Захоронен в Кремлевской стене.  

Алексей Георгиевич Калашников — «классик политехнизма»  

(1946—1948).  

Окончил физфак Московского университета. Один из первых теоретиков политехнического образования, углубленного изучения естественных наук. Автор популярных книг «Опыт построения индустриально-трудовой школы ближайшего будущего» и «Очерки марксистской педагогики». Поддерживал педологов. В 1929 году подвергся разгрому в «Учительской газете», был обвинен в «катедер-социалистическом оппортунизме» и ревизии марксизма. Нашел приют в Институте геофизики, у одного из своих непримиримых оппонентов О. Ю. Шмидта («монотехниста»).  

Инициативы: качественное изменение педагогического образования, возвращение в педвузы предмета «психология», введение педпрактики студентов, прикрепление опытных школ к вузам. Проявил себя решительным администратором-хозяйственником, требовал освободить школьные здания от учреждений, вселившихся туда во время войны. После увольнеения вернулся в педагогику. Во время «оттепели», создал журнал «Политехническое обучение».  

Александр Алексеевич Вознесенский — «полит­эконом»  

(1948—1949).  

Ректор Ленинградского университета. Вместе с братом, председателем Госплана Николаем Вознесенским, проходил по «ленинг-радскому делу». Среди статей обвинения — извращения марксистско-ленинской науки и «антисоветская связь со своей женой Судаковой». Расстрелян.  

Иван Андреевич Каиров — «аграрий»  

(1949—1956).  

Выпускник Тимирязевской академии. Создатель агрошкол, идеолог сельскохозяйственного образования. Инициатор возвращения в практику творческого наследия классиков зарубежного и советского образования — Коменского, Луначарского. Итоги: расцвет сельских и экспериментальных школ, массовые издания педагогических изысканий Крупской, Шацкого, Макаренко. Выступал за широкое привлечение творческой интеллигенции к воспитанию и образованию детей.  

Евгений Иванович Афанасенко — «реформатор наоборот»  

(1956—1967).  

Идеолог разрушительной хрущевской реформы обра­зования, при которой осуществ­ля­лась дискриминация гуманитарных дисциплин, вымывался «академизм», из программ педвузов были исключены логика, психоло-  

гия, педагогика, резко снизилась зарплата учителей. Закон «Об укреплении связи школы с жизнью» требовал соединить обучение с производительным трудом. Средняя школа стала 11-летней — «общеобразо­ватель­ной трудовой политехнической».  

Александр Иванович Данилов — «погромщик»  

(1967—1980).  

Выпускник ИФЛИ, участник Великой Отечественной, историк-медиевист, историограф, методист. Громил книгу А.Гуревича «Проблемы генезиса феодализма». Между тем, застойные 70-е были временем торжества «математики» — расцвета физматшкол, НОУ (научных обществ учащихся), школ для одаренных детей, побед на международных олимпиадах; в образовании вводились «уклоны», во многих регионах было введено преподавание на родных языках.  

Георгий Петрович Веселов — «перестройщик»  

(1980—1990).  

Хороший перестроечный министр. В середине 80-х годов ввел вариативное обучение, поддержал опыт учебно-воспитательных комплексов, утвердил преподавание мировой художественной культуры, был относительно благосклонен к новаторам, заботился о сельских школах.  

Эдуард Дмитриевич Днепров — «зоил»  

(1990—1992).  

Морской офицер, потом — историк дореволюционного образования, яростный реформатор, руководитель научно-исследовательского коллектива «Школа», готовившего программу  «разгосударствления» и «десоветизации», один из авторов закона «Об образовании» 1992 года. Советник Б. Н. Ельцина по вопросам образования. Неистовый критик всех инициатив всех министров, апологет демократических реформ, антиклерикал, разоблачитель всего и вся. Ныне — горячий публицист и исследователь общественно-педагогического движения.