∗∗∗

Госдума одобрила законопроект, который вносит изменения в конституционный закон «О государственном флаге РФ» — теперь флаг может вывешивать любое частное лицо, за исключением тех случаев, которые считаются кощунственными, надругательственными. Повлечет ли это за собой массовое украшение домов и дач триколорами? Скорее всего да, и опыт творческой эксплуатации малоформатной символики — георгиевских ленточек — здесь будет подспорьем. Не сомневаюсь, что флагами будут декорировать дома, как балкон фиалками или окно резными наличниками. Державная эстетика вообще необыкновенно популярна в провинции.

∗∗∗

— И значит, теперь я должна защищаться! — в сердцах говорит учительница. — От кого? От чего?

У нее 45 лет стажа, несмотря на возраст, она преподает физику в школе для глухонемых — таких специалистов — с двумя дипломами, педагогическим и дефектологическим, мало, особенно в бюджетных школах. Она работает, потому что еще есть силы и, конечно же, потому что на пенсию жить невозможно, а заниматься репетиторством с учениками — этими учениками, глухими детьми по преимуществу из бедных семей — совесть не дозволяет.

В этом учебном году — новая система оплаты труда. Она выяснила, что ей недоплачивают 15 процентов зарплаты — большие деньги для пенсионерки. Не то чтобы отрезали (новая система запрещает платить меньше, чем в прошлом учебном году), но не прибавили, как всем, потому что она не проходила аттестацию «на вторую категорию». Что такое аттестация? Надо написать заявку, собрать комиссию, принести методические и наглядные материалы, которыми пользуешься, и написать некий «самоанализ». Последнее почему-то особенно оскорбительно, — надо устроить в некотором роде самопрезентацию знаний, умений и навыков и доказать, что она заслуживает эти 800 рублей, что ее интеллектуальный и профессиональный уровень чему-то там (знать бы еще — чему) соответствует.

Ее коллега, девочка с двумя годами педстажа, легко проходит такую же аттестацию — и в итоге получает больше, чем заслуженная учительница.

— Защищаться, — повторяет она. — Просить. Вдумайся — себя анализировать! Слушай, ну почему нас так унижают? Унижают зарплатой копеечной, проверками — ладно, теперь я должна устраивать из самой себя какую-то выставку педагогического хозяйства.

— Так пойдете? — спрашиваю.

— Пойду! Только не к ним, а на пенсию.

∗∗∗

Разговариваю с прокурором небольшого уральского города. Мои вопросы вызывают у него добродушное недоумение — да ну, не интересуемся мы такими деталями.

— Ну что же вы, — говорю, — дело такое интересное. Неужели самому не любопытно?

— Да ну! — машет рукой. — Убил-признался — разве это интересно? Интересное — это найти, вычислить... Я как-то кино американское смотрел, ну, в общем, там убийство, и шериф говорит: «Проверить всех! Я сказал — всех!» Вот у нас. Убили женщину, изнасиловали, она была, ну в общем, гражданская служащая в военной части, бригада ВДВ у нас стоит. Ну, обнаружили сперму, все дела. И я говорю: «Проверить всех!» Мне: «Как это?» — А я говорю: «Я сказал — всех!» И триста десантников прошли генетическую экспертизу!

— И как, спокойно?

— Как миленькие прошли. И у одного, представьте себе — совпало!

Широко, счастливо улыбается.

Тут я догадываюсь, что он ослепительно юн — если не возрастом, то душой, и именно поэтому дела с «психологией» навевают на него такую отчаянную зевоту. Шериф! Не удивлюсь, если у него в столе обнаружится черный игрушечный кольт.

∗∗∗

Приятная новость: возбужден ряд дел против водителей маршруток. Попали в основном те, кто уже привлекался к административной ответственности, управляли транспортным средством в условиях, создающих опасность для жизни и здоровья пассажиров.

Неприятная новость — этих дел всего шесть, и все они в Москве. Когда доберутся — и доберутся ли — до водителей междугородних рейсов?

∗∗∗

Все, кажется, некуда расти ценам в аэропортовских буфетах, невозможно уже, — но нет таких высот, которые не мог бы взять общепит. Во Внуково, в зале внутренних линий, — казалось бы, самом гуманном из московских аэропортов — раннеутренний ассортимент состоит из сторублевой минералки, пожилых бутербродов по 150 рублей и кофе растворимого (где-нибудь в Бологом выбор-то побогаче будет). Я долго протирала глаза: ну да, лепесток заветренной семги на ломтике наверняка черствого хлеба — почти 6 долларов. Ну ладно, мы из дома и вообще не завтракаем, но бесконечные транзитники, их-то за что? Буфетчица в сонном отвращении смотрит на отшатывающихся пассажиров, а пассажиры не то чтобы жалеют денег, но им как-то противно, как-то нехорошо; мутный осадок тяжелого пищевого обмана.

∗∗∗

Удивительное во Владивостоке: прокуратура столицы опротестовала постановление 9-летней давности о выделении квартир сотрудникам ОВД в обход основной жилищной очереди. Каждая вторая квартира для милиционеров, выяснила прокуратура, была предоставлена незаконно.

Какая бы политическая прагматика ни стояла за этим — нет сомнения, что народ горячо поддержит, одобрит и проголосует сердцем за раскулачивание правоохранителей.

С другой стороны, интересно представить процесс выселения: за эти 9 лет у милиционеров народились дети, состарились родители, — куда их всех? Популистские жесты хороши и эффектны только в телевизоре. Скорее всего, блатные квартиры предложат выкупить на каких-то не очень приятных условиях, — и этот эпизод вряд ли будет способствовать смягчению милицейских нравов и устоев. Запоздалая справедливость в России неизменно принимает карательный вид.

∗∗∗

Очень важное предложение (пока только предложение) Верховного суда РФ: материально наказывать за судебную волокиту, карать рублем по твердым тарифам тех, кто затягивает судебные дела.

Интересно, что Верховный суд предложил исходить из европейских расценок: за волокиту — от 900 до 6 200 евро, а за неисполнение судебных решений — от 1 200 до 4 900 евро.

Может быть, хоть так каждое столкновение с судебной системой перестанет быть риском провала в дурную сутяжную бесконечность.

∗∗∗

Суд в районном городе — блочное здание. На входе — ржавая и кривая вертушка из 4 секций, такие я видела, кажется, в глубоком детстве в парке культуры и отдыха. С умилением смотрю на раритет — однако цепкая и необычайно длинная рука молодого охранника, протянувшись из окна, придерживает вертушку.

— Вы к кому, по какому вопросу и вам на сколько назначено?

У меня договоренность об интервью с председателем суда, и все же мне становится любопытно.

— Допустим, — говорю, — я публика, я просто публика. Вот сейчас идет судебный процесс — поворачиваюсь к стенду с расписанием, — по делу гражданки Иткиной, написано: процесс открытый, видите — подчеркнуто желтым маркером? Я просто публика, обыватель, желающий наблюдать за отправлением правосудия, почему вы не пускаете меня?

Охранник напрягается.

— А Иткина вам кто?

— Никто.

Парень куда-то звонит, встревоженно объясняет: «Она, это, говорит — публика».

— Паспорт давайте.

Записывает данные, бормочет:
— Совсем уже... как в театр. Проходите, второй этаж.

В спину:
— И не задерживайтесь долго... здесь люди работают!