Нынешний кризис выявил несколько интересных подробностей русского национального характера — не столь очевидных в сытое мирное время.

Во-первых, денежка водится у всех — и особенно у тех, кто любит порассуждать о собственной нищете и невостребованности. Во-вторых, как сын грустит о матери, так мы грустим о деньгах: они у нас одни. Я с удивлением обнаружил, что падение индекса РТС в кризисные дни волнует значительно больше, чем здоровье близких и даже свое собственное. «Не могу уйти с работы, не посмотрев, чем открылась Америка», — констатирует работник компьютерного отдела, сидящий через стенку. Уж, казалось бы, ну ему-то какое дело до падения котировок на американских биржах — ан нет, туда же. И третье: как всякая подлинная страсть, стяжательство не подчиняется законам разума — привычные рыночные законы у нас не действуют, отступают перед напором настоящего чувства.

Признаки этого легкого безумия, сродни тому, которое писатель Довлатов нашел в своем герое Эрике Буше, наличествовали, впрочем, всегда. Взять хотя бы самую человеческую составляющую рыночных отношений — куплю-продажу недвижимости. Уже третий год в платных и бесплатных изданиях про недвижимость болтается один уникальный объект — сорок соток реликтового соснового бора в самом востребованном поселке ближнего Подмосковья, название которого известно настолько хорошо, что просто не хочется лишний раз упоминать его всуе. Я отлично знаю хозяйку участка: это умнейший, образованнейший, нежный, честный, милый, бесконечно обаятельный человек, принадлежность к советской элите умело маскирующий легким богемным напылением. И такой же удивительный у нее земельный надел — вековые сосны, папоротники, ландыши, жасмин — настоящее утро в сосновом лесу. Наблюдатели, как выразилась бы газета «Коммерсант» времен В. Яковлева и М. Соколова, недоумевают, отчего такой фантастический объект никак не найдет нового собственника, который быстренько превратит это дивное сосновое утро в темную ночь, где только пули свистят по степи.

А я расскажу. Как только появляется реальный кавалер, претендент на сосны, стороны усаживаются за стол переговоров. Убедившись в том, что намерения у покупателя серьезные и он готов вытащить из кармана аванс, хозяйка сворачивает переговорный процесс — и на следующий день объявляет новую цену, на 10-20 процентов выше той, по которой объект был выставлен. Покупатель бранится, топочет ножонками, шлет виртуальные проклятия в адрес этой «...ной интеллигенции» — и находит невесту, может, и попроще, зато посговористее. И так — уже три года. Я как-то, на правах старого знакомого, почти друга, спросил у хозяйки, зачем она так издевается над своими риэлторами, над покупателями, рискует, в конце концов, собственной репутацией: ведь мир маленький, и рано или поздно об этих фортелях узнает и ближний круг. «Я не позволю загнать себя в нищету», — был ответ. Замечу, что последний по времени загон в нищету должен был произойти путем передачи на руки инсургентке 12 млн долларов США — но враг не прошел и на сей раз.

Такой способ торговли недвижимостью, довольно обычный для российского рынка, имеет и свое название — «до первого покупателя». На руку продавцам играет и российское законодательство, наглухо защищающее старого собственника от притязаний потенциального покупателя. Даже если продавец принял аванс, он может в любой момент «передумать», попросту вернув деньги. Покупатель такой возможности лишен: если передумает, об авансе придется забыть. Во Франции, скажем, покупателю дается неделя на то, чтобы тщательно обдумать свое решение, — в течение этого времени деньги как бы ничьи, они лежат на счету риэлтора или нотариуса.

Казалось бы, Его Величество кризис должен был решительно переломить эту ситуацию, вразумить хозяев, подстегнуть их к точным, выверенным шагам. Заставить прекратить дурацкую игру в «продаю — не продаю». И, конечно же, как ни крути, а снизить цены. Это вообще так просто: спрос упал, предложение выросло — ясные, понятные сценки из «Капитала». Не тут-то было. Сводки с рынка недвижимости совершенно не соотносятся с вестями из финансового мира. Пока инвестбанкиры, просто банкиры, продавцы автомобилей, страховщики и крупные застройщики роняли скупую слезу над биржевыми сводками, продавцы-частники обдумывали, на сколько же повысить цену, чтобы не продешевить. Некоторые даже взяли тайм-аут, чтобы скушать «Твикс»: по примеру Коробочки, решили сначала разведать, что к чему да почем. Предложение затихло, упав на 11 процентов, а затем выплеснулось вновь — с еще менее гуманным «ценником».

За примером далеко ехать не надо. В писательском поселке Переделкино, рядом с Аверинцевыми-Карагановыми-Сидоровыми-Серебряковыми, уже некоторое время стоит бесхозным участок, 27 соток. По моим сведениям, которые обычно точны, как хрономерты с невшательских мануфактур, пару лет тому назад некто Фаина, владевшая землей по счастливому праву наследования, «уступила» (есть такая очаровательная формулировка: не продала, а именно «уступила» — и в ней тоже видно отношение наших продавцов к покупателям) надел большому инвестору. Инвестор выждал некоторое время — и снова выпустил товар на рынок. Участок получается не то чтобы совсем правильной формы — скорее вытянутый, к тому же с частичкой дома, малопригодной для элитного проживания, ожидаемого обычно покупателями земли по 87 тысяч долларов за сотку. И тут грянул кризис. Воспользовавшись удобной, как нам казалось, ситуацией, мы с друзьями сколотили пул для покупки этой самой частички с 7 сотками. И, готовясь к роли спасителей — потому что рынок встал, никаких продаж нет и пока не предвидится, принесли инвестору свое предложение. Инвестор думал минуту: «Хорошо. Я продам вам 7 соток. По 150 тысяч за сотку». «Отчего же по 150?» — совершенно ошалев от такого поворота, спрашиваем мы. «На дворе кризис», — нашелся инвестор.

Эта ситуация напомнила мне историю про то, как Никита Михалков прирезал к своему участку на Николиной Горе соседские сотки. Пришел к соседям, попросил продать немного земли. Те согласились. Начали оформление. Наконец дошли до разговора о цене. Михалков (все-таки не зря его любят женщины и дети!) предложил максимальную по тем временам — 20 тысяч долларов за сотку. «Тридцать», — ответили продавцы. Михалков им: как же тридцать, если цена — двадцать? «Но вам же, Никита, нужны именно наши сотки, — вежливо ответили соседи. — А наши стоят по тридцать». Вот он, русский рынок недвижимости, осмысленный и беспощадный.

Мой сосед сверху, Карл Степанович, — вроде не никологорец, однако приемами ведения боя владеет вполне. За 34-метровую «однушку» он просит 650 тысяч долларов США без торга. Отчего так умопомрачительно много? Оттого, что продает «не просто так — буду покупать виллу в Португалии». Но на рынке-то стагнация, риэлторы в бессрочном неоплачиваемом отпуске. И в Португалии, кстати говоря, — тоже. Не будет ли подвижек? «Смешно об этом даже говорить. Если до января не отдам (именно так: не „не уйдет“, а „не отдам“, тоже характерная примета. — Э. Д.), выставлю за 700. Сам понимаешь, не хочется терять такую вещь за бесценок». И что тут возразишь? Кризис? Пожалуй, нет аргумента комичнее, чем этот.