— В дырявом сюртуке и рваном пальто, в стоптанных сапогах бредет по грязи земский учитель, получающий зарплату в 10-13 рублей в месяц. «Нельзя без сердечного содрогания и нравственной муки смотреть на эту бледную, исхудалую, забитую горькой нуждой фигуру», — писала газета «Тамбовские губернские ведомости» в 1885 году. В следующем году газета «Русские ведомости» опубликует рассказ Чехова «Кошмар», где среди прочего автор помянет и жену земского врача, которая ранним утром — чтобы никто не увидел — полощет белье в проруби. И это — земство?!
— Что, страшно? Это только часть земства — его наемные работники. А чтобы понять, почему так получилось, поговорим сначала о земстве как системе самоуправления…

Мечты Сперанского и реформа, проведенная нехотя
— Я долго ломал голову: зачем Александру Первому понадобилось заказывать Михаилу Михайловичу Сперанскому проект системы самоуправления. Была веками отработанная система бюрократическая: единые законы и порядки на всей гигантской и разнообразной территории империи, в любой ее точке. Скрепы, которые обеспечивали единство страны. Исправно поставляются государству средства и обеспечивается порядок; а что еще нужно? Строгая иерархия: сверху вниз — приказы, снизу вверх — отчеты; как писал Чернышевский, чиновник держит рыло вверх. Все это в основном работает; крымский провал впереди. Я полагаю, в какой-то момент царь почувствовал себя не слишком уютно. Популярность его пошатнулась, а когда вся власть стянута в наивысшей точке, известно, чем кончается такая потеря популярности. Александр искал, на кого бы опереться.

Во всяком случае, он заказал, а Михаил Михайлович блестяще, на мой взгляд, исполнил этот проект системы самоуправления — своего рода контрфорс системе бюрократической, которая, в отличие от той, будет ориентирована вниз, на нужды населения, превращенного в «электорат».

Итак, внизу — волостные думы. Избиратели, вопреки традиции, отбираются не по сословному принципу, а по имущественному цензу: сумел заработать определенную сумму — получай право голоса; не сумел — иди, зарабатывай. На этих собраниях избираются делегаты в уездную думу. Никакого пиара не нужно: все всех знают в лицо, не обманешь… Уездные думы выбирают делегатов в губернию; губернские — делегатов в думу Государственную. Государственная дума обсуждает самые общие проблемы страны и обладает законосовещательным правом: предполагалось, что чиновники представляют думцам новые законы, а те заявляют о своем к ним отношении.

Почти через полвека Александр Второй принимал закон о земстве нехотя, без любви к замыслу Сперанского, и урезал, искалечил его, как мог. Здание земства лишилось фундамента: на уровне волостей его не было. Очевидно, слишком трудно было смириться с неизбежным преобладанием крестьян среди избирателей. Тем самым земство изначально стало чуждой структурой для большинства населения страны.

Здание земства не имело и крыши: оно обрывалось на уровне губернии, Государственная дума не предполагалась, встречи выборных земцев с высшей властью не могли состояться. Верховная власть лишала себя дополнительного независимого источника информации; не случайно Николай Второй впервые услышал о попе Гапоне только 8 января, за день до того, как тот вывел на улицы тысячи людей. Поразительно: земцы создали лучшую в стране (одна из лучших в мире для своего времени) статистику, благодаря которой историки получили четкое представление о многих сторонах российской жизни — власти практически не пользовались ею, предпочитая лукавые цифры бюрократов.

Власть лишала себя и возможности переложить хотя бы часть ответственности за происходящее в стране на плечи выборных, сосредотачивая все недовольство людей на себе. Она лишила себя умных, толковых советчиков, блестящих специалистов: отбор внутри бюрократической системы в основном шел по совсем иным принципам.

Само же земство вынуждено было замыкаться на собственной территории и пытаться решать не столько проблемы, сколько их тяжкие последствия. Более того, на земских собраниях было запрещено рассматривать «общие вопросы». Земцы решали, например, чем конкретно они могут помочь голодающим; но стоило кому-нибудь задать вопрос, почему голод разразился и принял такие размеры, председательствующий должен был немедленно прервать собрание. Если же обсуждение продолжалось, администрация имела право распустить собрание и назначить новые выборы.

Земство в рваном пальтишке
В основном новая система создавалась для того, чтобы строить дороги, школы, больницы, платить учителям и врачам, содержать собственных работников, а заодно и места заключения, крестьянские присутствия, мировых посредников. Государство никаких средств на все это не давало: земство было системой внебюджетной, но обладало правом самообложения.

Земские собрания обсуждали в первую очередь два вопроса: что конкретно строить и где на это взять деньги. Второй вопрос был крайне деликатный.

Помещики никаких денег давать не хотели: мы у ваших врачей не лечимся, детей в ваши школы не посылаем — за что платить? Крестьяне, особенно в самых черноземных областях и особенно после освободительной реформы, пропадали в нищете, еле сводили концы с концами. Мы сейчас просто не представляем себе, как они тогда жили: изба в 4-5 квадратных метров, земляной пол, тут же оправляются, тут же еду готовят. И полчища паразитов: один из командированных в деревню земских деятелей описывает, как ночью вся изба шуршит. Но во многих домах никакого шуршания не было — тараканы вымирали от голода; клопы-аристократы водились не более чем в 4 % крестьянских изб побогаче — зато вши заедали всех…

Отмена крепостного права была проведена воистину безобразно. Землю — от половины до полутора десятин на душу в черноземных губерниях — выкупали у государства, которое прежде само выкупило ее у помещиков. Крестьяне платили и платили, вместе с процентами, вплоть до 1905 года, хотя государство вернуло все свои затраты на эту операцию еще в 80-е годы.

Все земские деятели понимали, что с крестьян надо брать по минимуму. Поначалу быстро нашли выход. Поднимались «новые русские», предприниматели; их никто не любил — ни чиновники, ни помещики, ни крестьяне, ни прогрессивно настроенные образованные люди. Земство имело право обложить налогом любое состояние и любое предприятие на своей территории — вот их и обложили. До 10-15 % прибыли забирали. Те, естественно, возопили — и были услышаны: уже через два года земский налог на предпринимателя был ограничен 0,5 %.

Можете себе представить, как отнеслись крестьяне к новым поборам. Потом, много позже, в конце века земский деятель города Моршанска, будущий кадет Вернадский голосовал против сокращения расходов за счет закрытия земских школ, и его на собрании земской управы поддержали три крестьянина — все представительство сословия, какое было; остальные Вернадского не поддержали. Потом обнаружится, что грамотных в населении страны стало не 4 %, как в 1861 году, не 16,6 % мужчин, как в 1897 году, а 30 % уже в начале ХХ века. Три губернии поставили в 1904 году сплошь грамотных рекрутов, что привело военачальников в крайнее изумление, и о чем тогда много писали. Все это — много позже. А пока сами крестьяне думают не об образовании для детей, а о том, как свести концы с концами…

Что значит — брать с крестьян по минимуму? Это и значит — дырявый сюртук школьного учителя, рваное пальто, стоптанные башмаки.

— Гимназические учителя жили по-другому?
— Никакого сравнения! Граф Уваров, оставшийся в памяти формулой «Православие, самодержавие, народность», был на самом деле прекрасным министром: поднял гимназическое образование на достойную высоту, сделал учителей гимназии людьми обеспеченными, респектабельными, уважаемыми — не зря революционно настроенные персонажи кассилевского «Кондуита и Швамбрании» видели в них классовых врагов. Да и городской врач, особенно если имел подход к дамам, мог как сыр в масле кататься…

Движущая сила прогресса, или русское счастье
— Вот как писатель Глеб Успенский прокомментировал заметку о бедном земском учителе в «Русских ведомостях» того же года: эка невидаль — 13 рублей! По всей стране земским учителям мало платят, что уж тут убиваться. Не из-за зарплаты они страдают, иногда пускают себе пулю в лоб. Просто прежде земский учитель чувствовал за своей спиной общество людей мыслящих, передовых: для него писала литература, о нем писала журналистика — а теперь все его бросили одного с чернильницами и в крайней бедности. Почему так получилось?
— Я уверен, что Успенский прав: не зарплата была самым важным для земского деятеля, земского врача и учителя. Земцы первого призыва были лучшими русскими людьми, идеалистами и энтузиастами, мечтающими о реальном деле, о том, чтобы помочь несчастным. Именно идеалисты и энтузиасты оказались психологически более подвижными, более готовыми откликнуться на реформы, чем консервативное большинство: этих реформы просто повергли в ступор.

Знаете, что такое земский врач? Читали «Записки юного врача» Михаила Булгакова? До ста приемов в день, в крестьянской телеге по всему уезду — все так и было. Да еще такой врач человека выслушает, войдет в его «обстоятельства» (может, они-то и спровоцировали болезнь), постарается утешить.

— Успенский описывает прием земского врача в деревне несколько иначе: «Поставленный в необходимость исполнять неисполнимое (возможно ли что-нибудь сделать одному человеку, с аптечкой в полторы квадратных четверти, для нескольких сот детей, разбросанных на громадном пространстве целого уезда), этот человек, как и всякий русский чиновник, не имеющий силы оторваться от жалованья, создал из своего дела нечто поистине национальное, то есть дела он не делал, потому что не мог, но беспрерывно мучился (или показывал вид, что мучается) и мучил окружающих, подвластных ему людей». Этот врач собрал деревенских баб, орал на них часа два, потом накапал каждой по нескольку капель ревеня и уехал.

— Конечно, и такое было — особенно в глухие 80-е, когда беспрерывные «наезды» на земство повыбивали оттуда много хороших, самоотверженных людей. Но все же и тогда, и позже, до самого конца земское дело стояло на энтузиазме идеалистов и просветителей. И врачи в основном вели себя, как юный врач Булгаков, а не как ошалевший чиновник — хотя было от чего ошалеть.

Сохранилось письмо одного такого врача — нотариально заверенный документ. Молодой человек окончил медицинский факультет Московского университета, получил в городе богатую практику, мог, как цивилизованный немецкий врач, принимать до шести, потом идти домой, в театр, в гости — и какое-то время вел примерно такой образ жизни. Потом все бросил и ушел в земские врачи — смотри выше. Главное не в подробном описании новой своей жизни, это мы себе представляем. Для меня главное в двух фразах: «Ну, старина, наконец-то я счастлив. Наконец-то я чувствую, что моя жизнь наполнена».
У Чехова есть замечательный рассказ «Жена». Главный герой, инженер-путеец, богатый помещик, человек очень рациональный. Он пытается помочь земству, но постоянно недоволен бестолковщиной, которая вокруг него происходит, он следит за каждой копейкой, чтобы она была потрачена по назначению. У него со склада умирающие от голода крестьяне утащили несколько мешков — он заводит уголовное дело. Одна беда — его никто не любит. Жену свою он считает дурочкой, чрезмерно восторженной, слишком не-расчетливой в стремлении помочь всем и каждому; ее легко обмануть — и обманывают; но почему-то при этом выбирают в комитет помощи голодающим. Человек страдает, они с женой расстаются; потом в нем происходит переворот; он возвращается и говорит жене: вот тебе все наше состояние, делай с ним что хочешь. Начинается вакханалия благотворительности. А главное знаете что? — Он теперь счастлив.

История российского земства — очень трогательная история. Как многие реальные трогательные истории, она плохо кончилась. Но все равно, мне кажется, мы с тех пор много потеряли…

Самоуправление в контексте самовластья
— Почему же они, такие прекрасные, остались в одиночестве, как пишет об этом Успенский? Ну хорошо, чиновники — известные враги хороших людей, а куда делась прогрессивная общественность, постоянные читатели «Отечественных записок»? Почему ими перестали интересоваться литература и журналистика?
— Фокус общественного внимания сместился резко влево. То есть сначала власти сыграли резко вправо — и получили ответную реакцию общества.

Когда консервативное большинство очнулось от первоначальной растерянности, выяснилось, что земство идеалистов и энтузиастов никому особенно не нужно. Чиновники постарались спихнуть на него некоторые неприятные свои обязанности: содержание мест заключения, присутствий по крестьянским делам, мировых и уездных посредников и так далее — прежде было обязанностью местного начальства. Но это вовсе не означало, что за все прочее стоило браться с таким рвением и действовать по-своему, хотя бы в рамках своих полномочий принимая самостоятельные решения. Бюрократ априори не любил альтернативную ему структуру управления (самоуправления).

Помещикам внесословное самоуправление вообще казалось нонсенсом — у них было свое, дворянское, и этого должно быть вполне достаточно. Наиболее консервативные из них пытались добиться уничтожения земства; когда не вышло, они стали постепенно выдавливать из земских управ энтузиастов и прогрессистов, занимая их места. Идеология консервативной партии (политических партий в прямом смысле слова еще не было) состояла в том, что крестьяне нуждаются скорее в присмотре, чем в грамотности; что грамота — это неплохо, однако надо очень внимательно следить за самим духом уроков (от этих разночинцев только и приходится ждать революционных призывов). Крестьяне тоже не слишком стремились к свету знаний, тем более, что вскоре убедились: часто как овладеет смышленый крестьянский мальчик азами арифметики — так и ударится в ростовщичество.

Реакция уездных и губернских чиновников становилась все неприязненней. Закон о земстве постоянно обрастал ограничительными уточнениями и прямыми запретами, ставящими новую структуру в зависимость от местной администрации. Чем радикальней становились общественные настроения, тем подозрительней относились чиновники к земцам; в ответ общественные настроения становились еще более радикальными. После убийства Александра Второго давление становится небывало жестким. Губернаторы в любой момент могли подать прошение о введении чрезвычайного положения на территории губернии, им практически никогда в такой просьбе не отказывали. На огромных территориях переставали действовать законы империи, хоть в чем-то охранявшие права человека. Губернаторы теперь могли без всякого суда и следствия закрывать учебные заведения, торговые предприятия, вообще без всяких объяснений административно высылать неугодных в Сибирь на срок до пяти лет. Неугодными чаще всего оказывались интеллигенты. Достаточно было доноса, вроде: «Фельдшер Петров ходил по деревне в красной рубахе и распевал песни революционного содержания»; «Учитель Иванов говорил детям на уроке, что Бога нет», — фельдшер и учитель отправлялись в Сибирь.

— Земство практически ликвидировали?
— Нет; но это было странное существование самоуправления в контексте самовластья.

— Почему общество не выступило в их защиту?
— Потому что все яснее становилось: необходимы серьезные политические изменения, без них усилия земцев казались обществу бессмысленными. «Дом с мезонином» Чехова: красивая, умная молодая женщина, земская учительница, без конца разучивает со своими учениками «Вороне где-то Бог послал кусочек сыра», что кажется герою полной ерундой. Вера Фигнер три года работала земской фельдшерицей, принимала роды, славилась на весь уезд легкой рукой и много позже как-то заметила: если хотя бы часть вознесенных за меня женщинами благодарственных молитв достигнет назначения, мне простятся все грехи.

— Уж она-то могла не жаловаться на бессмысленность своего существования…
— Да, но известно, что было потом… Самое горячее сочувствие — террористам и революционерам; и так шло по нарастающей. Савва Морозов дает огромные деньги на революционную печать. В поезде едет на суд отец одного из террористов, Сазонова, — в купе является делегация светских молодых людей и восторженных дам, чтобы пожать руку человеку, воспитавшему героя. Два крупных негоцианта горячо поздравляют друг друга: такое событие, Столыпина убили!

О земстве снова вспомнили в начале 90-х из-за голода 1891-1892 годов. Голод застал власти врасплох, они совершенно не были к этому готовы. Долго пытались — очень характерно! — вообще отрицать трагедию. Пресса шумела, губернаторы отписывались, царь предпочитал верить губернаторам. Когда уже деваться было некуда, пришлось признать, что население вымирает, растерялись и губернаторы. Они вполне резонно сомневались в эффективности усилий своих чиновников: воруют… Помнили, что крымский провал на львиную долю был связан с тотальным воровством.

Александр Третий терпеть не мог общественные организации — но на сей раз пришлось обратиться к ним за помощью. Комитеты помощи голодающим действовали вместе с земствами.

Но ставку на спасение страны с помощью именно так устроенной системы самоуправления уже никто не делал. Самые активные люди из земства шли в политику. Из них вышел костяк двух наиболее серьезных и осмысленных оппозиционных партий: кадеты и октябристы.

— И на этом земство кончилось?
— Нет, оно кончилось позже, когда земских деятелей, врачей и учителей стали уничтожать физически. В гражданскую войну происходило одно и то же по всей стране: приходили красные — расстреливали библиотекарей, учителей, врачей; приходили белые — расстреливали библиотекарей, врачей, учителей. Белые — за то, что они много лет развращали людей. Красные — за то, что на них нельзя положиться. Большевики окончательно уничтожили всю земскую систему самоуправления, заменив системой советов.

— Как вы думаете, если бы реформа была реализована в том виде, в каком сначала задумывалась, если бы ее не извратили и не подавили бюрократы, это смогло бы кардинально изменить русскую историю?
— Историки не любят рассуждать в сослагательном наклонении. Но я уверен, что в таком случае сегодня мы жили бы в совсем другой стране.