ИНТЕЛРОС > №7, 2008 > Драмы

Драмы


11 апреля 2008

Драмы. Часть 1. Художник Андрей Гордеев-Генералов 

Рейтинг. Российское Федеральное Собрание — самый богатый парламент в мире. Соответствующий рейтинг составила американская редакция журнала Forbes. По подсчетам журналистов, общее состояние российских депутатов составляет 41 миллиард долларов, а всего в парламенте нашей страны — 12 миллиардеров.
Трудно найти более подходящую иллюстрацию тому, что любой рейтинг может больше сказать о манипулятивных приемах, чем о том, чему он посвящен. Что следует из первого места российского парламента в рейтинге самых богатых законодательных собраний мира? Если не знать контекста, ответ очевиден: чем больше у человека денег, тем больше у него шансов попасть во власть: избиратели либо осознанно отдают предпочтение богатому человеку, либо просто попадаются на удочку высокобюджетных предвыборных кампаний кандидатов-олигархов.
На самом деле — все совсем не так. Из двенадцати миллиардеров девять — члены Совета Федерации: Сулейман Керимов (17,5 млрд), Глеб Фетисов (3,9 млрд), Дмитрий Ананьев (2,3 млрд), Сергей Пугачев (2 млрд), Фархад Ахмедов (1,4 млрд), Андрей Комаров (1,3 млрд), Виталий Малкин (1 млрд), Андрей Молчанов (4 млрд) и Вадим Мошкович (1 млрд). Ни к избирателям (верхняя палата парламента формируется из назначенных представителей регионов), ни к парламентаризму, ни, строго говоря, к политике эти люди не имеют отношения; никому не придет в голову на вопрос: «Кто такой Сулейман Керимов?» — отвечать: «Сенатор». Он не сенатор, он олигарх. Просто в России двухтысячных к числу отличительных признаков олигарха относится и сенаторский мандат — ну, традиция такая. Если рейтинг «Форбса» о чем-то и свидетельствует, то только о несовершенстве способов формирования российского парламента.

Нацболы. Одинцовский городской суд Московской области вынес приговор двоим активистам партии Эдуарда Лимонова: Сергею Климову и Владимиру Сидорину — по два с половиной года условно за то, что в марте 2007 года на выборах Мособлдумы нацболы устроили на одном из избирательных участков в Одинцове традиционный для этой партии перформанс — жгли файеры, разбрасывали листовки и скандировали: «Ваши выборы — фарс!» Особенность ситуации заключается в том, что изначально по делу проходили трое обвиняемых, но третий — Юрий Червочкин — был убит неизвестными (соратники Червочкина считают, что побои, от которых он умер, ему нанесли сотрудники подмосковного УБОПа) в прошлом году.
Партия национал-большевиков существовала без регистрации с 1994 года. В парламентских выборах лимоновцы не участвовали, в качестве юридического лица нигде (в договорах аренды, в заявках на митинги и так далее) не фигурировали и потому никаких проблем не испытывали — ну, есть такой кружок сторонников Лимонова, то ли секта, то ли социальная сеть, мало ли что у нас в России существует. Все изменилось в 2004 году, когда началась не прекращающаяся до сих пор цепочка государственных репрессивных мер в отношении лимоновцев.
Среди прочих антилимоновских мер, принятых государством в последнее время, выделяется известная инструкция Росохранкультуры, запрещающая средствам массовой информации упоминать партию Лимонова (заметьте, кстати, — я в этой заметке тоже не называю партию ее традиционным трехбуквенным названием — это чтобы наш журнал не оштрафовали). Предположим, что подобное (исключить партию Лимонова из публичного пространства, сделать все, чтобы общество о ней забыло) и есть цель антилимоновской кампании государства. Но зачем тогда государство — судами, пропагандистскими выступлениями, полицейскими мерами — само постоянно напоминает о существовании этой партии?

Познер. Владимир Познер, главный российский телеведущий, в конце марта выступил с сенсационным заявлением. По словам Познера, в России нет свободы слова.
Строго говоря, в самом по себе заявлении ничего сенсационного нет — об отсутствии свободы слова в последние годы говорят практически все, многие даже используют для таких заявлений легальные российские СМИ (но это обстоятельство не делает проблему менее значимой — сегодня в России действительно можно сказать в телеэфире или написать в газете, что свободы слова нет, при этом для высказываний по конкретным вопросам, задевающим конкретные интересы, и телеэфир, и большинство печатных СМИ действительно практически закрыты). Но когда с таким же заявлением выступает ведущий самой статусной политической телепередачи Первого канала — это значит, что ситуация действительно стала критической. В общем, неудивительно, что слова Познера взбудоражили многих.
Взбудоражившие слова звучали так: «Существовавшие площадки для свободной дискуссии совершенно очевидно исчезли за последние четыре года, — сказал Владимир Познер. — Савик Шустер вообще ушел. Мы все знаем, что есть темы, которые не можем поднять. Есть люди, которых не можем приглашать: если такой человек появится в эфире, то генеральному директору будет несладко, потому что он получит соответствующий телефонный звонок от кого-то — и все. Я просто этого не понимаю, для меня это проявление какой-то паранойи».
Если бы история на этом закончилась, то в эфире «Эха Москвы» и на страницах «Новой газеты» еще бы год люди, специализирующиеся на обсуждении свободы слова, восклицали — у нас, мол, все так ужасно, что даже Познер… Но в очередном выпуске своей передачи «Времена» Владимир Познер объяснил, что его не так поняли: свободой слова он на самом деле называет свободу от пошлости и от насилия, и вот такой свободы, по мнению Познера, у нас действительно нет. А еще у нас нет ответственности журналистов, а «есть воля, вот, что хочу, то и ворочу». «Я очень хотел, — резюмировал ведущий, — чтобы вы услышали мои рассуждения, непосредственно от меня, а то при некоторой существующей свободе вы такое услышали, что не очень соответствует тому, что я говорил».
Тест на сообразительность — найдите в цитате про Савика Шустера и площадки для свободной дискуссии что-нибудь про ответственность и про пошлость или насилие. А если не найдете, то подумайте — не пропорциональна ли степень свободы слова в нашей стране степени цинизма и изворотливости — ну, того же Владимира Познера.
Мне кажется, что пропорциональна.

Терентьев. В Сыктывкаре судят блоггера Савву Терентьева. Неприличное слово «блоггер» здесь — на своем месте. Терентьева судят именно за комментарий в Живом журнале. Комментарий выглядел так: «Кто идет в менты — быдло, гопота — самые тупые, необразованные представители жив(отн)ого мира. Было бы хорошо, если б в центре каждого города России, на главной площади (в Сыктывкаре — прям в центре Стефановской, где елка стоит — чтоб всем видно было) стояла печь, как в Освенциме, где церемониально, ежедневно, а лучше — дважды в сутки (в полдень и в полночь, например) — сжигали бы по неверному менту. Народ чтоб сжигал. Это был бы первый шаг к очищению общества от ментовско-гопотской грязи». Статья, по которой судят Терентьева за это высказывание (двести восемьдесят вторая, часть первая — «возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства»), предусматривает наказание сроком до двух лет лишения свободы. Скорее всего, Терентьева просто оштрафуют, но виновным он наверняка будет признан.
Будет признан виновным — прежде всего потому, что судьи и прокуроры не знают важнейшей закономерности блогосферы: чем громче человек кричит о том, что он будет кого-то убивать, резать, сжигать в печах и так далее, — тем выше вероятность того, что это самый мирный человек, какие только бывают на свете. Классик жанра hate speech в ЖЖ — математик Михаил Вербицкий, который, как к нему ни относись, совсем не похож ни на экстремиста, ни на какого-либо другого врага народа.
Суд над Терентьевым — не первый и наверняка не последний случай, когда прокурорские унтеры Пришибеевы тащат под суд любителя писать что-нибудь типа «Убить всех людей!» в ЖЖ. Рано или поздно все пользователи поймут, что фраза «Убить всех людей!» чревата невиртуальными неприятностями, и русская блогосфера, и без того утратившая в последние годы значительную часть своего первоначального шарма, станет еще более унылой, чем теперь.
Но за нагромождением интернет-тонкостей на второй план незаслуженно уходит само существо вопроса. Вот если отбросить все эти шуточки про печи на площадях — кто сможет аргументированно сказать, что Терентьев неправ в своем ЖЖ-комментарии?

 

Драмы. Часть 2. Художник Андрей Гордеев-Генералов 

Америка. По телевизору — передача «Человек и закон». Выпуск посвящен сорокалетию со дня гибели Юрия Гагарина, и ведущий Алексей Пиманов рассказывает о версиях случившегося с первым космонавтом планеты. Потом резюмирует: мне, говорит он, жаль, что такую передачу никогда не покажут по американскому телевидению; все-таки хочется, чтобы и американцы знали, что в космос первым полетел Гагарин, а Гитлера победили русские.
Это к вопросу о той свободе, которую то теряет, то находит Владимир Познер. Не испытывая к Познеру никакой особой любви, я должен сказать, что его совместный с Иваном Ургантом цикл «Одноэтажная Америка» — хоть и на эзоповой фене, но все-таки сенсационный демарш по меркам нашего телевидения. В России 2008 года говорить по телевизору об Америке человеческим языком и с симпатией — это если не отчаянная смелость, то такой конкретный неформат. Формат же — это как у Пиманова: неважно, по какому поводу, главное — наехать на американцев. Это и рыночно, и политически грамотно. Тренд, как говорится.
Когда в 2000 году вышел нахально-антиамериканский «Брат-2», он воспринимался как глоток свежего воздуха — в девяностые нас определенно перекормили Америкой; в том же двухтысячном мы, русские морские курсанты, попавшие летом в Америку, однажды загуляв, содрали с какого-то дома американский флаг и сожгли его на палубе нашего судна — не потому, что мы были такими хулиганами, а потому, что наше детство прошло под аккомпанемент телевизора, объяснявшего нам, что мы дикари, а Америка — светоч цивилизации и культуры. Сегодня я бы точно не стал сжигать флаг, да и желания пересматривать приключения Данилы Багрова в Америке у меня нет. «Если бы в „Правде“ стали печатать мат, народ перестал бы ругаться матом».

Взрыв. В Москве на улице Академика Королева взорвался дом, погибла целая семья — мать, отец и двадцатилетний сын, — разрушено три этажа, полностью уничтожены две квартиры. Работает оперативный штаб, жильцов расселяют по гостиницам и общежитиям — алгоритм поведения властей в таких ситуациях давно выработан и заучен наизусть, взрыв в Останкине — далеко не первый за последние годы. Москва к катастрофам привычна.
С тем, что это не теракт, соответствующие структуры разобрались достаточно быстро. Основная версия возникла в первые же часы после случившегося: взорвались два газовых баллона с ацетиленом или пропанбутановой смесью, то есть это взрыв бытового газа, но не того, который на кухне, а того, который используется при сварочных работах.
После терактов власти объявляют операцию «Вихрь-антитеррор» или план «Перехват» и усиливают милицейские патрули на улицах. После техногенных катастроф начинаются массовые проверки противопожарной и прочей безопасности. Вечером того же дня, когда случился взрыв на Королева, Юрий Лужков объявил, что уже со следующей недели в Москве начнется массовая проверка соблюдения правил ремонтных работ. «Должна быть жесточайшая система контроля по допуску рабочих. Должны работать только рабочие, имеющие сертификат», — цитируют Лужкова информагентства, и, в общем, уже понятно, как все это будет выглядеть. В срочном порядке вся эта пресловутая «Наша Раша», на которой уже не первое десятилетие держится строительно-ремонтная индустрия лужковской Москвы, будет обложена дополнительными поборами, связанными с сертификацией рабочих и прочей «жесточайшей системой контроля». На качестве выполняемых работ и тем более на безопасности чрезвычайные меры, разумеется, никак не отразятся. Москва двухтысячных — это столица «Нашей Раши», заселенная таджиками и молдаванами, у которых постоянно что-нибудь рушится, взрывается или просто ломается. Порядок в этой Москве навести невозможно — если ее будут строить и ремонтировать только «рабочие, имеющие сертификат», она немедленно рухнет, и тот же Лужков это прекрасно понимает. А потому декларируемые меры по наведению порядка не дадут ничего, точно так же, как и «вихри-антитерроры», как правило, не приносят никакого ощутимого результата.
Спустя пару дней возникла версия, что погибший молодой человек экспериментировал с газом, и даже делал это вроде бы не один, а со своим другом, и оба они были членами ДПНИ, — впрочем, тут же выяснилось, что ГУВД об этом ничего не известно. Очевидно, что версия про ДПНИ должна была возникнуть со всей неизбежностью — в ней есть такая же нужда, как и в «жесточайшей системе контроля», о которой сразу заговорил Лужков. Как в таком положении следствию вообще удается работать, — загадка.

Храмы. Российский клуб православных меценатов выступил со странной инициативой — проектом «Семь храмов в один день». Идея заключается в том, что в спальных районах больших российских городов предполагается ставить «небольшие быстровозводимые храмы», срок возведения каждого — 24 часа, причем, если вдруг в том районе, где стоит быстровозводимый храм, будет построена каменная церковь, храм-лайт может быть перенесен в соседний двор, «и тогда в районе будет уже два храма».
Идея вроде бы вполне правильная. Спальные районы — это, как правило, мрачноватые места, в которых кроме ночных ларьков да автобусных остановок никакой культурной или общественной жизни просто нет. Пьянство, наркотики и молодежные банды, избивающие припозднившихся прохожих. Самое место для храма, который не может не стать оазисом добра и красоты.
Это, конечно, верно, вот только — на мой светский взгляд — нет ничего более суетного, чем быстровозводимые конструкции, некоммерческие проекты и прочая тому подобная дребедень, которой место в газетной рубрике «Деловые новости», а не в сводках новостей какой-нибудь епархии.
Даже когда новый храм возводит прожженный бандит, рассчитывающий на то, что люди станут называть его строителем храма, а не бандитом, — даже такая ситуация вполне оправдана, потому что бандит — он живой, у него есть душа, он кается, и даже если его убьют или посадят, построенный им храм останется памятником его какой-никакой, но душе. Поточное производство, конвейерный метод, быстровозводимые конструкции — это про бизнес, про деньги, про технологии, но точно не про душу. Быстровозводимый храм — это не храм. «Быть сему месту пусту».

Планетарий. «Рейдерский захват» — слишком громкая формулировка, пользоваться ею я поостерегусь, поэтому называйте, как хотите — просто в Московский планетарий ворвался десяток вооруженных граждан, и эти граждане выгнали из здания охрану и сотрудников, а через некоторое время в охраняемый уже этими гражданами планетарий пришел новый его гендиректор, который теперь и будет руководить реконструкцией здания, находящегося в самом центре Москвы, на Садовом кольце.
Споры хозяйствующих субъектов, пусть даже и с применением силы, — история не новая, просто когда один собственник отбирает у другого собственника завод — это одно, а когда вместо завода мы видим учреждение, призванное не зарабатывать деньги, а приближать людей к звездам, — это становится чем-то большим, чем просто спор двух хозяев. Понятно, что для тех, кто сегодня борется за планетарий, он — не более чем объект недвижимости с участком земли в престижном месте, и говорить здесь, по большому счету, не о чем. Но все же — конструктивистский памятник, построенный с единственной целью — популяризовать астрономию и естественные науки — простоял в нетронутом виде в самом центре Москвы все девяностые и почти все двухтысячные. Да, он долго не работал, но его ни разу не захватывали, не пытались снести, в нем не открыли ни казино, ни ресторана — даже если отбросить всю его прежнюю историю, он уже сам по себе стал памятником Москве, сопротивляющейся лужковской эпохе. Когда памятники уничтожают, у них, оказывается, открывается способность вопреки всему жить другой жизнью.
Жалко будет, если новое начальство что-нибудь с планетарием все-таки сделает.


Вернуться назад