Итак, они действительно понаехали. С этим никто не спорит: ни те, кто уверен, что Россию надо срочно очистить от мусора, и тогда она заживет достойно и счастливо, ни те, кто считает, что понаехать должны еще и еще, а как только они понаедут, то наша страна, или что там от нее останется, будет процветать не по дням, а по часам. Кто эти самые «они», сколько их, откуда и когда понаехали, чем занимаются здесь, как и чем живут — все эти вопросы зависли без внятного ответа.

Миграция — зло разной степени опасности — такая позиция тысячу раз проговорена. Все ее положительные стороны, все ее опасности понятны и с бытовой, и с идеологической точек зрения. Другое дело — позиция сторонников наращивания миграционных потоков в Россию. Это крайне активные и влиятельные в последние годы политики, которые говорят о нехватке трудовых ресурсов, о толерантности и мультикультурности, но возникает стойкое ощущение, что на самом деле они работают на уничтожение нашей страны, а единственный по-настоящему весомый их аргумент — регулярные денежные переводы от злобных врагов России. Однако, к сожалению, это не так. Их позиция внятно и четко аргументирована, она опирается на системное представление о геоэкономической модели современного мира. Если раньше решающее значение имело не количество, а качество — технологии, экономическая, социальная и общественная организация, то сейчас, в эпоху открытой экономики и универсальности систем организации производства решающее значение будет иметь именно количественный фактор. Миллиард китайцев все равно произведет больше ВВП, чем сто миллионов пусть и самых замечательных русских.

Исходя из этой концепции, Россия с ее 140 миллионами, не говоря уж про прогнозируемые к 2030 году — 120 миллионами населения, не будет иметь никаких шансов в экономической борьбе с Китаем (прогноз: 1,4 млрд), Индией (1,4 млрд), США (400 млн, а если с Канадой и Мексикой, то все 600), Евросоюзом (500 млн) и даже Бразилией (около 300 млн). А потому, чтобы Россия оставалась значимой и процветающей, она должна стремительно прирастать мигрантами. Опять же, насколько эта концепция обоснована, и нет ли в ее реализации побочных эффектов летального свойства — вопрос отдельный, но это именно концепция развития России, а не исключительно злоумышление против нее.

Впрочем, вернемся к мигрантам и к тому факту, что они уже понаехали. Дело в том, что понаехали они не все сразу, из самых разных мест и с самыми разными основаниями. Мы, собственно, пережили четыре волны миграции: две, которые условно можно назвать переселенческими, и две — гастарбайтерских.

Чемодан, вокзал, Москва
В СССР, при всей его многонациональности (или, возможно, благодаря ей), миграционные потоки были незначительны и управляемы. По переписи 1979 года русские составляли почти 83 % населения РСФСР (1989 года — 81,5), что же касается граждан не коренных национальностей, то их доля составляла около 5 %, а если не считать понаехавшими белорусов и украинцев, то выйдет и вовсе чуть больше одного процента. Впрочем, в переписи 1989 года уже немного другие цифры — 6 % и почти 2 % соответственно. То есть уже в последнее десятилетие в СССР начался очень постепенный, но очевидный процесс естественного миграционного движения. Это же видно и на графике миграционного прироста. В 50-60-е годы как раз русские уезжали из России на окраины поднимать и осваивать местную промышленность и сельское хозяйство (целина), но уже с середины 70-х пошел обратный процесс переселения в саму Россию выходцев из республик. Однако, повторю, это была еще очень мягкая тенденция.

Обвал начался в конце 80-х, вместе с развалом СССР, а точнее, параллельно ему. Республиканские окраины вспыхнули в 1988 году (трагедия в Сумгаите произошла в феврале этого года). В следующие два года практически по всем республикам (дольше всех держался Таджикистан, но зато потом мало не показалось) прокатилась волна массовых беспорядков, жестоких и кровавых. Всем, кто умел слушать музыку улиц, общая картина будущего развития событий довольно быстро стала предельно ясна.

Основную массу первой волны миграции составили русские (евреи, украинцы, белорусы, немцы — все они воспринимались и сами себя воспринимали как русские), жившие в национальных республиках. Кроме русских первую волну мигрантов составила экономическая элита национальных республик. Они имели деньги, видели перспективы, открывающиеся перед ними в России, и понимали, что на родине никаких перспектив нет. Едва ли не 50 % нынешних олигархов — это как раз те самые поуехавшие-понаехавшие (русские, узбеки, армяне, азербайджанцы, грузины, евреи) в конце 80-х. Показательна некогда популярная легенда о Сулеймане, который сидит на ташкентском базаре в драном халате, печет лепешки, а заодно контролирует всю российскую черную металлургию — а как иначе объяснить, что все крупнейшие игроки этой отрасли — выходцы из Узбекистана?

Профессиональную элиту эта волна почти не затронула; единственным исключением стали азербайджанские нефтяники, которые в большом количестве стали переезжать в Тюменскую область, ХМАО и ЯМАО. Нефть на каспийском мелководье уже закончилась, а глубоководные разработки еще никто и не думал начинать, к тому же на ведущие позиции в российской нефтянке к этому времени вышел Вагит Алекперов.

Бегство вперед
Потом развалился СССР, вся хозяйственная жизнь его окраин оказалась парализована, к тому же почти везде началась война, самая настоящая кровавая бойня, длившаяся, то нарастая, то затухая, вплоть до 1994-го, а кое-где и дольше. Однако миграционный эффект эти войны дали не сразу и везде разный. Поток мигрантов в 1991-1992 году увеличился, но все еще оставался в рамках первой волны — из республик уезжают граждане не титульной нации, наиболее активные и предприимчивые. Но уже с конца 1992 года поток мигрантов в Россию начинает возрастать, и стремительно. Причем так уж сложилось, что вторая волна миграции — это, прежде всего, закавказская, точнее — армяно-азербайджанская.

В Армении национальная консолидация вокруг карабахской войны была очень высокой, а потому, несмотря на катастрофическое экономическое положение и полный распад инфраструктуры, уезжали оттуда очень немногие. Но в 1994-м, как только война закончилась, начался массовый исход. Из 3 миллионов 800 тысяч армян за последующие десять лет из страны выехало, по меньшей мере, полтора, а по-хорошему — все два миллиона. По разным данным, в Россию уехало от 500 до 800 тысяч армян.

Иная ситуация была в Азербайджане. Война, во-первых, шла на его территории, во-вторых, мобилизационная политика властей была столь хаотичной и жестокой, что народ начал бежать, и весьма активно. В первую очередь — молодые люди из районов, прилегающих к зоне боевых действий, то есть из азербайджанской глубинки. Причем движение этого миграционного потока было строго направлено на столицы и крупные города России — там было проще хоть как-то устроиться и выжить, не имея никаких профессиональных навыков. Если в 1989 году из всех азербайджанцев, живущих в России, только 6 % проживало в Москве, то в 2002 — уже около 30 % . (У армян немного другая пропорция: в 1989 — 11 %, в 2002 — те же 11 %, они гораздо ровнее распределены по территории России, живут не только в столицах и мегаполисах, но в селах и малых городах.)

Однако пик миграции и здесь пришелся на послевоенный период. Война окончилась, но ситуация, особенно в деревне, оставалась крайне драматичной. Поток же беженцев из занятых армянской армией районов Азербайджана усугублял и без того безнадежную ситуацию до крайности. При этом уехавшие во время войны односельчане уже обосновались в России и жаждали помочь в обустройстве на новом месте.

Чтобы понять этот механизм миграции (целыми селами), надо ясно представлять главную особенность второй миграционной волны. Это было бегство вперед. Мигранты ехали в Россию, по сути дела, на новую войну — за выживание. В России также были разрушены старые социальные и экономические связи, но, в отличие от ее соседей, активно отстраивались новые — этот переходный период создавал для мигрантов коридор возможностей, но это был очень узкий коридор. Основная борьба велась за один ресурс переходного периода — контроль над рыночной торговлей, и она требовала сплоченности. Именно сплоченность, агрессия и жесткость были главным ресурсом понаехавших в борьбе за существование. И они им активно пользовались. Отсюда и желание тех, кто уже обосновался и ведет борьбу за существование, перетащить в Россию своих земляков — выжить можно только вместе, и чем больше будет своих, тем реальнее шансы на успех.

В Грузии политическая и экономическая ситуация была не лучше, чем в Армении и Азербайджане, зато уровень сплоченности и готовность биться в России за место под солнцем (у рынков) были совсем другие. Миграция из Грузии была скорее штучной и частной, и едва ли не большинство грузин в России — это те, кто приехал сюда еще до развала СССР.

Вторая волна так же очень незначительно затронула мигрантов из Средней Азии. Оттуда продолжали уезжать представители элит (не только профессиональных и интеллектуальных, но и криминальных), но массовой, народной миграции не было.

Вольные гастарбайтеры
Третья волна миграции началась еще в середине 90-х, когда вовсю бушевала вторая. В Россию поехали на заработки. Не отвоевывать частичку пространства в новом мире, строящейся России, а просто заработать немного денег и вернуться домой. Потом снова приехать, заработать и вернуться. Российские «немного денег» в Молдавии и на Украине оказывались вполне солидным капиталом, а потому гастарбайтерское движение росло и множилось, достигнув пика в самом начале 2000-х, когда российская экономика стала стремительно расти. Молдаване и украинцы снимались с мест часто целыми селами, однако как снимались, так и возвращались, да и причиной была не сплоченность, а просто желание не оказаться глупее соседа. Эта гастарбайтерская волна была хаотична, люди просто вдруг ехали в Россию и часто не находили здесь никакой работы, или оказывались ни к какой работе не приспособлены (хохлы, как говорил один из тургеневских персонажей, — люди мечтательные).

Расцвет третьей гастарбайтерской волны пришелся на период, когда процессы, бурлящие в 90-е, наконец, оформились и стали приносить результат. В это же время стабилизировалась и вторая волна миграции: приток мигрантов из Закавказья начал стремительно сокращаться, а война всех против всех закончилась. Все заняли свои ниши. То есть, произошло то, что и должно было произойти. Рынки, бывшие некогда средоточием жизни, стали уходить на второй план, на их месте возводились торговые центры, для работы в которых требуется не сплоченная национальная группа, а дешевая рабочая сила. К тому же и сам русский социум начал налаживаться, а задачи выживания сменили задачи улучшения благосостояния. В этой ситуации, чтобы успешно жить в России, мигрантам надо было уже не держать круговую оборону всем селом, а вписываться в русский мир.

Однако описанный выше процесс стабилизации второй мигрантской волны проходил весьма драматично. Как раз на начало 2000-х приходится всплеск громких межэтнических столкновений. Становление национального самосознания не происходит без роста национализма, как побочного эффекта, так что изменение положения и роли сплоченных кавказских групп не могло пройти безболезненно. Другое дело, что пик борьбы с кавказским засильем пришелся как раз на тот период, когда острота проблемы (во всяком случае, в Москве и других крупных городах) начала спадать. Показательно, что милицейские отчеты 2001-2003 годов дают довольно неожиданный результат: абсолютное лидерство по числу преступлений среди иностранных граждан уверенно держат выходцы с Украины, много опережая граждан Армении, Азербайджана и Грузии вместе взятых. Что и не удивительно — граждане Украины приезжали в Россию не жить, а заработать, они не были связаны никакими обязательствами перед диаспорой. А один из самых простых видов заработка — ударить человека по голове ломом у подъезда и отобрать у него кошелек.

Третья волна захлебнулась так же естественно, как и возникла. С 2002 года практически во всех странах СНГ начался экономический рост. К 2004-2005 году ситуация на Украине резко выправилась, в Казахстане (поток казахских гастарбайтеров в соседние районы Сибири был весьма значителен еще в начале 2000-х) экономический рывок произошел еще быстрее. Стремительно улучшается ситуация и в Азербайджане — взрослое население района Гянджи (откуда в 90-х был самый большой поток мигрантов в Россию) с 2005 года увеличилось почти на треть. Если отвергнуть гипотезу, что взрослые азербайджанцы заводятся из воздуха, то следует предположить, что они поуехали из России. Сегодня не ассимилированные в русскую жизнь мигранты на родине имеют куда больше возможностей, чем в России, которая им может предложить только маргинальные и очень малодоходные ниши.

Системный подход — системные проблемы
В общем, существующая ситуация не выглядит критической. Динамика всех трех прошлых волн миграции ясно показывает — в России остаются только те, кто хочет и может ассимилироваться. Что же касается общего миграционного давления (то есть отношения мигрантов к общему числу жителей страны), то оно в России куда меньше, чем в большинстве европейских стран.

В России сегодня никак не более 3,5 % (с учетом всех коэффициентов по нелегальной миграции) населения являются «представителями мигрантских народов» — этот не совсем удобоваримый термин обозначает представителей тех народов, которые воспринимаются коренной нацией как «чужие». Даже если наплевать на какую-либо гражданскую корректность и прибавить к этому числу представителей наших коренных кавказских народов, живущих вне своих республик, то и тут выйдет не сильное увеличение (в не кавказской части России живет не более 13 % представителей этих народов — максимум 700 тысяч). Во Франции «чужих» около 10 %, почти столько же в Великобритании -10,8 % (причем в обоих случаях учитываются только официальные данные). В Голландии и вовсе около 14 %, в Германии всего мигрантов — 18,6 %, но даже если вычесть мигрантов-европейцев (русских, поляков, сербов, итальянцев), то уровень миграционного давления будет не менее 12 %.

Однако проблемы на самом деле есть. Во-первых, четвертая волна — исключительно гастарбайтерская, и исключительно среднеазиатская. В отличие от третьей волны, она организованная и системная. Это целенаправленная политика привлечения дешевой рабочей силы, отсюда и особенности организации этого миграционного потока: практически везде он организован людьми, специализирующимися на «доставке таджикских рабочих рук». Они собирают их, отвечают за них, меняют по своему усмотрению, отсылают домой и «дозавозят» новых. Причем количественно этот поток растет не прекращаясь, и уже вполне может быть сопоставим со второй мигрантской волной. А количество, как известно, переходит в качество. Таджики просачиваются через организационное сито и начинают оседать в российских городах. Пока это не выглядит критично, но продолжение стимулирования этого потока, в котором сегодня заинтересованы в равной мере и бизнес, и власть, может привести к тому, что миграционное давление увеличится до критических для России параметров.

А они у нас ниже, чем в той же Европе, и это вторая, а по большому счету — самая главная проблема. Понаехавшие в России — это не только проблема миграции «чужих», это и проблема миграции своих. Дело в том, что все последние 20 лет стремительно происходит процесс вымывания населения из малых и средних городов и массового перенаселения городов крупных. Россия — самая большая страна в мире — уже начинает бить японские и латиноамериканские рекорды концентрации жителей в крупных городах. Такая концентрация, естественно, порождает высокое давление на социальную инфраструктуру и резко повышает уровень социального напряжения. В этой ситуации миграционное давление резко усиливается. Там, где высокое напряжение, любой шероховатости достаточно, чтобы начало искрить. А мигранты (кавказцы, таджики, узбеки — все равно) — это даже при самых благоприятных обстоятельствах все-таки «другие», а потому будут той самой шероховатостью.

При этом параллельно происходит вымывание наиболее активного и социально адаптированного коренного населения из малых и даже средних городов. В результате адаптационный и ассимиляционный механизм перестает работать, и эти города легко становятся «добычей» мигрантов или, наоборот, центрами межэтнических конфликтов. Опасность китайского нашествия на Сибирь не в том, что китайцев там слишком много — пока совсем не много, - а в том, что там все меньше и меньше русских.

Собственно, если что и угрожает России и русскому миру в ближайшей перспективе, то это не столько понаехавшие мигранты, сколько стремительная сверхконцентрация населения в мегаполисах. И самое печальное, что движение к концентрации — одно из ключевых оснований нынешней экономической и социальной модели.

В заключение хочу еще раз остановиться на двух уже проговоренных моментах. Пример Азербайджана показывает, что растущая экономика страны забирает назад поуехавших оттуда мигрантов. То есть русские, желающие южанам скатертью дороги, объективно заинтересованы в процветании союзных республик. Другое дело — и тут мы возвращаемся к началу статьи, — что без мигрантов наша экономика не выдержит международной конкуренции, мы станем безнадежной провинцией глобализирующегося мира. Из этого, казалось бы, неразрешимого противоречия выход один: не чувствовать себя провинцией и не быть ею. Русский мир — бесконечно больше той территории, что сегодня называется Российской Федерацией. И нынешние понаехавшие замечательно чувствовали себя в нем, оставаясь на своем месте. Любые  внутренние конфликты русский мир разрешал в прошлом, а значит, имеет все шансы разрешить их в будущем.