ИНТЕЛРОС > №13, 2007 > Последние дни панельной пятиэтажкиПоследние дни панельной пятиэтажки29 октября 2007 |
Поздним мартовским вечером две тысячи третьего года я подходил к дому номер двадцать два, корпус один по улице Фестивальной. Ни одно окно в этом доме не горело; был небольшой морозец, и при взгляде на отсутствующие стекла (а местами не было и рам), становилось еще холоднее. В торце дома у первого подъезда стоял экскаватор. В кабине экскаваторщик
Мне хотелось посмотреть на тяжелое, холодное стенобитное ядро,
я видел такое в старом советском фильме. Их уже не используют, сказал
экскаваторщик, ломаем ковшом, ковш берет три верхних этажа, потом нужна
специальная насадка, видите, вон она лежит, насадка надевается вместо
ковша, ею сносятся четвертый и пятый этажи, потом я заваливаю стены,
да никаких усилий, как по маслу, хотя
Новый дом был в двух минутах ходьбы отсюда, на пол-остановки ближе к метро, что в представлении экскаваторщика и означало везение. Общая площадь квартиры в полтора раза увеличилась — тоже повезло. Муниципальная дама, позвонившая в разгар переписи населения с целью опросить нас по телефону, не поверила и уточнила: «Это… комната?» (когда моя жена назвала цифру — двадцать шесть квадратных метров). «Нет, вся квартира», — сказала жена. «А разве так бывает?» Да, конечно, бывает, малогабаритные квартиры в панельных пятиэтажках, и, надо сказать, вполне ничего, очень даже сносно (какой двусмысленный каламбур), и даже во многом прекрасно жить в такой квартире, и я вспоминаю ее — нашу старую квартиру, как в этих небольших квадратных метрах замечательно жилось — довольно часто вспоминаю. Помню, как однажды сломался старый дверной замок, очень некстати;
мы с женой вернулись под утро, хотелось просто залечь спать. Дверь была
прочная — выбить замок не получалось. Мы пошли к знакомой, в соседний
дом, и стали от нее звонить по каким-то телефонам, чтобы нам вскрыли
дверь, но это тоже никак не получалось, уже не помню почему — то ли
Рядом была стройка, я пошел туда и всю дорогу думал, чтобы только лестница была нужной длины и чтобы она вообще хоть
Помню соседа снизу, бывшего повара, а ныне алкоголика Диму, и как
однажды он тоже испытывал наш дверной замок, ритмично ударяя ногой
в дверь. Я тогда
Я до сих пор помню наш ухоженный подъезд, с покрашенными по бокам ступенями; советский аскетический стиль. Опрятный такой подъезд. Разве что цветов на подоконниках не было. Я помню синичек, которые каждую зиму прилетали на окрестные елки и кусты. Однажды жена вырезала из молочного пакета кормушку, после чего стала проводить изрядную часть дня у окна, наблюдая за кормежкой. В новом доме мы заняли квартиру на последнем, четырнадцатом этаже, и синиц мы видели всего один раз — стая долетела до наших и соседских подоконников. Синиц было довольно много, жена обрадовалась — мы вырезали из молочного пакета кормушку, я прибил ее двумя обойными гвоздями к окну. Но синицы так больше и не появились. Слухи о том, что наш дом будут сносить, циркулировали давно. Пятиэтажки сносили по всей Москве уже несколько лет, и жильцы нашего дома были более или менее готовы к тому, что рано или поздно бульдозеры доедут и сюда, на крайний север, на Речной вокзал, на улицу Фестивальная. Тема эта периодически всплывала в разговорах и в местной ховринской газете, которую бесплатно совали в ящик. И однажды это случилось — стал наездами являться военный грузовик, с майором и солдатами, солдаты грузили упакованные в коробки вещи жильцов; потом все погружались в грузовик и уезжали в неизвестном направлении, навстречу новой, просторной и светлой жизни в новых прекрасных квартирах. Сержант, руководивший молодыми бойцами, показал класс — своими силами снес дверную коробку, которая препятствовала выносу шкафа. Это была довольно трудоемкая работа для двоих, но он справился один. Всю оставшуюся черновую работу — вынос мебели и коробок — он перепоручил своим подчиненным. Мне понравилась его фраза: «Слышь, Филимонов, ты шевели батонами, если я из-за тебя мультики пропущу, тебе пиздец!» Сержанта не смущало наше присутствие, он был настоящий пацан, который даже в армии не изменил своим дворовым привычкам — ровно в означенный час смотреть мультики. Эти мультики, они способны примирить со многим; если человек боится их пропустить — это, конечно, не может считаться показателем отменного нравственного здоровья, но что такой человек не пропащий — факт. После перевозки вещей мы какое-то время жили в старом доме. На весь подъезд (да и на весь дом) остались две семьи — мы с женой на втором этаже и мать с дочерью и сыном дочери — они жили в трешке над нами. У семьи была сложная ситуация: они давно стояли в очереди на разъезд в одно— и двухкомнатную квартиры, а им, в связи со сносом дома, хотели впарить такую же, только побольше, трехкомнатную. При переезде в предлагавшуюся трешку их очередь автоматически сгорала. Все для них закончилось благополучно — свои две квартиры они в итоге получили. А мы жили в старом выселенном доме потому, что у меня была аллергия на строительную пыль. В новом доме уже вовсю сверлили бетон, под входной дверью была щель в два пальца, и пол был равномерно покрыт этой пылью. Но это была как бы внешняя причина; на самом деле, мы жили в старом доме, потому что жить там было гораздо интересней. Соседка повесила на распределительный щиток на первом этаже записку,
написанную ручкой на тетрадном листе в клетку: «Живут люди». Правильнее
было бы: «Живут же люди!» Мне действительно было очень интересно жить
в заброшенном доме. По утрам я просыпался от переругиваний мародеров,
которых гоняли местные чоповцы, приставленные охранять дом. Почти все
квартиры были уже вскрыты и разграблены, вплоть до кафеля со стен
и оконных рам. Я шел на работу, спускался на первый этаж, проходил мимо
распахнутой настежь двери в бывшую Димину однушку. С порога открывался
вид на залежи
Я обследовал несколько пустых квартир в нашем подъезде. Во всех квартирах валялся на полу мусор,
Отопление отключили, и мы перестали снимать верхнюю одежду — так и спали в зимних куртках, шапках и капюшонах, поверх всего укрывались одеялами. Из всей мебели у нас осталась высоченная кровать, на которую нужно было забираться по специальной приступке. Кровать была сделана мастером специально под размеры комнаты, поэтому мы решили оставить ее там. Пара складных пластмассовых стульев из ИКЕИ. Старый диван с пружинами, спать на котором было совершенно не возможно. Початая бутылка горилки с медом «Немиров» и початая бутылка настойки «Охотничья». Снятая с петель комнатная дверь была приспособлена под стол. В квартире имелся телевизор. Была немногочисленная посуда, горячая и холодная вода исправно текла из кранов, электричество шустрило в проводах. Никаких посторонних шумов, никто не сверлит, не курит на лестнице, не выносит мусор, не идет выгуливать собаку, не топает ногами, не кричит. Никого нет, красота. По имевшемуся в квартире телевизору
Телевизор был главным действующим лицом в последнем акте нашей выселенческой драмы. Мы уже жили на новом месте. А телевизор
Потом я встречался с электриком еще раз, он принес рычажки для включения конфорок (прежние
При отключенном электричестве мы пожили пару вечеров — зажигали свечи. Потом к нам в дом пришла приятная дама из ЖЭКа, она
В одной из квартир я нашел на полу книжки. Среди нескольких ничем
не примечательных томов лежали сказания Якова Голосовкера про титанов.
Голосовкер доверил некоему приятелю свои сочинения, а тот значительную
их часть — труд всей жизни Голосовкера — потерял. Об этой личной
трагедии Голосовкер сообщает читателю во вступлении к работе
«Засекреченный секрет», и я читал
Я пришел позже назначенного экскаваторщиком времени, и уже
на подходе был слышен характерный звук сносимых бетонных конструкций.
Экскаватор удивительно ловко расправлялся с домом, он упруго приникал
к земле, ковш вгрызался в бетон и отламывал от плит большие
геометрически сложные фигуры. На моих глазах было покончено со входом
в соседний подъезд, мусоропровод разлетелся на части, точно был собран
из пластика, лестничные пролеты тяжело, рушились вниз. Все происходило
Я сделал несколько снимков и пошел обратно, не стал смотреть, как будут сносить наш подъезд вместе с квартирой номер шестьдесят с индивидуально спроектированной кроватью, со старым диваном, со снятой с петель дверью, разрисованной татуировщиком Мишей Склифом, с рекламным плакатом фильма «Любовное настроение», приклеенным скотчем к стенке прихожей, с паркетом в елочку, который издавал особенный старый запах после помывки его теплой водой, и с кормушкой для птиц, которые летают на высоте второго этажа, а на высоте четырнадцатого — нет, увы. Вернуться назад |