ИНТЕЛРОС > №5, 2008 > Славяне меж собою

Славяне меж собою


17 марта 2008
Москва — Варшава

В Польшу едут поездом — если только вы не мясной магнат, активно закупающий польскую свинину после отмены эмбарго и в связи с обязывающим положением вынужденный лететь на самолете. Ехать двадцать часов — то есть, побросав свои чемоданы под полку вечером, вы приедете назавтра в середине дня. Путешествующему россиянину хочется думать, что Польша — это что-то вроде Прибалтики, ночь — и ты там, в столице одной из бывших провинций Российской Империи. Жертва этой иллюзии, он с утра еще полдня лупит глазами в окно, давясь в тамбуре сигаретным дымом.

В Польшу едут поездом — и поэтому пейзаж за окном меняется постепенно: сначала бедная чистота Белоруссии, затем промасленный ангар в Бресте, где долго меняют колеса, потом, после еще двух пограничных контролей, начинают мелькать вывески на латинице. «Минск Мазовецкий» — читаете вы на вывеске за полчаса до прибытия в Варшаву. Восточная часть страны выглядит так, будто не Западная Белоруссия до войны была частью Польши, а наоборот — Войско Польское недавно отвоевало эти земли у Лукашенко и еще не успело навести порядок.

Русскому и белорусу в Варшаве не должно быть неуютно — надпись по-русски подскажет, где выход в город, а в самом городе спрошенный по-русски поляк ответит знакомыми «направо» и «налево». Город, разбомбленный немцами в войну почти до основания, напоминает широтой улиц и архитектурой Москву в районе Кутузовского, а полным отсутствием старины — Минск. Так у россиянина вдруг рождается сантимент по отношению к тому, что в своем отечестве он полупрезрительно считал артефактом победительного совка: сталинская архитектура, каковой Польская Народная Республика заделала бреши от фашистских бомб, теперь облегчает нашему человеку адаптацию к чужому краю — равно как и язык, часто позволяющий по отдельным словам догадаться, о чем идет речь. В 90-е здесь была еще одна общеславянская примета — русская мафия, самая лихая и отмороженная во всей Европе. Но благодаря экономическому росту, который отмечался в России и Польше последние 7 лет, русскоговорящие уличные грабители либо пересели в кресла сотрудников вполне легальных фирм, либо окончили дни в придорожных канавах. Как на место итальянцев в Нью-Йорке пришли евреи, так на место российской мафии в Варшаве пришла белорусская.

Варшава — Москва
Поляков принято считать записными русофобами. На самом деле они Россию ревнуют: слишком много связано с восточным соседом, слишком много перекинуто мостов. Едва вы заговариваете между собой по-русски в поезде, как охочий до вагонных дискуссий попутчик средних лет вспоминает весь свой школьный вокабуляр и рассказывает вам, что он сам из Львова, а прадед — из Санкт-Петербурга, у жены родня из Харькова, а внук на четверть украинец. Русское кино на рекламных биллбордах, русские книги в любом крупном магазине. «Ваши стояли на том берегу Вислы, пока немцы наших добивали», — говорит старенькая варшавянка. Она не хочет вас обидеть — ее брат был пятнадцатилетним солдатом Армии Крайовой и погиб во время Варшавского восстания. Не заводите с ней исторических дискуссий — за последние 60 лет у нее не было времени ознакомиться с необходимой литературой. Поймайте такси, и у водителя будет играть группа «Пятница», и он будет тихонько подпевать: «Я солдат, недоношенный ребенок войны…» «Вы говорите по-русски?» «Не, пан, алэ ж то еньзик украиньски!» Тоже лучше не спорить.

Для русофобов поляки слишком заинтересованы тем, что у нас происходит: оставив на пятнадцать лет без работы целую армию учителей русского в 90-х, теперь они в срочном порядке высылают им повестки явиться обратно. Множатся специальные школы, в которых учат русскому и бизнес-русскому; общеобразовательный лицей, в котором есть курс нашего родного языка, может смело ремонтировать пару лишних классов — отбоя от абитуриентов не будет. После вступления Польши в Евросоюз и торжественного распиливания шлагбаумов Запад полякам вдруг резко наскучил — зато долетающие с Востока звон золота и бульканье нефти не только приятно щекочат зарабатывательные железы, но и будят общее, не связанное с меркантильными поводами любопытство. Кафедры российской филологии и россииведения в университетах завалены заявлениями о приеме. Из одной только Варшавы в Москву за последние 3 года приехало работать 20 000 человек.

Все это проходит под фоновое бурчание представителей старшего поколения поляков. Не тех, что с удовольствием говорят по-русски, ностальгируют по конкурсу советской песни в Зеленой Гуре — а тех, кого называют «мохеровыми беретами». Слушатели ультраортодоксального католического радио «Мария», даже во времена Польской Народной Республики не прекращавшие еженедельно ходить в костел, теперь припоминают России все хорошее, чем запомнился им СССР — сосланных в Сибирь и Казахстан жителей Гродненского края, Катынский расстрел — и желают скорейшей смерти Войцеху Ярузельскому. Относительно России у них в голове царит полная каша: медведи на улицах, водка из горла — своими представлениями о теперешней жизни бывшего сюзерена они напоминают американских обывателей времен холодной войны. При всей озлобленной маргинальность людей этой породы они умудрились избрать право-патриотических и глубоко русофобских президента и правительство. Коалиция ультрапатриотов с ультрапопулистами не дожила до очередных выборов — нынешний, далекий от идеалов прогрессизма президент сам распустил стаю своих сторонников и на свою голову объявил внеочередные выборы. В результате которых проснувшаяся молодежь привела к власти либералов-прагматиков, берущих в своей политике пример с российского геральдического орла — одна голова нового правительства договаривается с Москвой о потеплении в отношениях, другая — уговаривает Америку как можно скорее построить на территории Польши третий позиционный участок противоракетной обороны НАТО. В головах их избирателей творится примерно то же самое — они связывают будущее своей страны с Евросоюзом, а свое собственное — с работой на Востоке. Так здесь обозначают Россию.

Москва — Прага
В Прагу обычно прилетают самолетом. Поездом сюда добирались в 90-х, когда посмотреть на Карлов мост уже хотелось, а денег на авиабилет еще не было. Поездка занимала от полутора до двух суток и сулила от четырех (через Польшу) до шести (через Украину) встреч с пограничными контролями, так что к концу пути на пражский Главный вокзал вместо свежего туриста обычно вываливался синюшный мизантроп. Теперь из Москвы сюда прилетают — отстояв в очереди для неграждан Евросоюза.

Дорога из аэропорта отражает ту противоречивую эволюцию, какую эта маленькая страна прошла за последнее время — трасса от терминала Ружине идет мимо мрачноватых одноэтажных автосервисов, медленно перерастающих в невысокие жилые дома, а затем — в шеренги достопримечательностей. «Пристегнитесь», — говорит гид. «А то что?» — спрашивает озорник-россиянин. «А то 450 евро», — отвечает водитель. Российский турист почтительно умолкает. Штрафы здесь сумасшедшие — чешская местная власть верит, что астрономическая величина наказания способна удержать любого от антиобщественного поведения. Размах санкций компенсируется избирательностью их применения — за обман клиента пойманные с поличным таксисты должны платить около 8000 евро, однако если вы воспользуетесь услугами таксомотора, вас все равно, с вероятностью 98 %, надуют. Ловить хапуг с шашечками на живца здешние полицейские начинают только после окриков из МВД, случающихся от силы раз в год.

«Во всем, что не касается денег, чехи очень толерантные люди», — таким зачином открывается путеводитель «О Чехии и чехах», написанный американцами и продающийся украинскими гастарбайтерами на каждом шагу Праги. Впрочем, найти в Праге чеха ничуть не легче, чем француза в Париже: развеселая цветастая молодежь на улицах и в парках Старого города — это немцы, поляки, голландцы и русские. Представители коренной национальности начинают попадаться в радиусе километра от исторической части Праги. «Здесь можно по-русски то разговаривать?» — спросил я у своих знакомых, которые переехали сюда еще в 90-е. «Ну, можно. Только не в день Независимости и не в годовщину ввода войск». На пути из окраинной гостиницы в туристический город вы видите родное — привычки улыбаться на улицах просто так и демонстрировать дружелюбие без повода у чехов нет. Равно как и вступать в открытые конфликты — вас в крайнем случае проводят долгим и тяжелым взглядом. «Мне кажется, они не очень расположены к русским», — сказал я своим местным друзьям. — «Они ни к кому особенно не расположены».

В действительности это не так. Считается, что тут недолюбливают соседей-поляков, ненавидят цыган и старательно не замечают русских, но есть одна страна, по поводу которой у чехов наблюдается большое, непреходящее и, кажется, невзаимное чувство. Это США; европейские культурные ценности в соревновании с американскими проигрывают всухую. Собственно, даже черчиллевы идеи единой Европы чехам до поры до времени были глубоко безразличны — раньше Евросоюза эта страна стремилась вступить в НАТО. Голливудские блокбастеры собирают в кинотеатры несколько сот тысяч человек — для страны с населением в 10 миллионов это очень серьезный показатель. Доходит до смешного — даже форма стражей порядка здесь как будто пошита костюмерами фильма «Полицейские Лос-Анжелеса»; патрульные выглядят как актеры массовых сцен, вышедшие на натуру повживаться в роль.

Прага — Москва
В чем-то, однако, мои друзья правы — чехи к русским не относятся. Никак. У них нет ни любви-ревности, ни записной западнославянской фобии. Лет десять назад, когда вместо виз с указанием места назначения россиянам ставили в паспорт штампик на границе, была почва для сильных чувств — соотечественников было видно за версту: они громко ржали над чешскими выражениями «Prosim pozor» (внимание, пожалуйста) и «Rychle Obcerstveni» (фастфуд). Теперь же опознать русского в толпе можно только, если он заговорит на родном языке — внешне же он стал неотличим от других восточноевропейцев. И обслуживают в кафе и ресторанах его так же, как и всех остальных — с совковым раздраженно-усталым безразличием или, наоборот, с холодной угодливостью немецкого полового. И штрафуют в метро точно так же — сколько бы вы не доказывали хмурому контролеру на смеси русского и английского, что вы компостировали билетик в пасти электронного крокодильчика на станции, альтернатива у вас такая: заплатить 400 крон штрафа или объясняться с полицейскими в участке. Чехи устали от туризма, и, как и было сказано, ни к кому особенно не расположены, и в этом вы равны с голландской студенческой парочкой, которую сцапали вслед за вами. Разве что они приехали сюда без визы, а вы стояли за ней в холодной очереди на улице Фучика и чуть было не получили отказ; накануне вступления в Шенген чешский МИД добирал введенную по ЕС норму отказов за счет посольства в Москве.

То же и в повседневной, нетуристической жизни. Если раньше тему угрожающего Востока и дружественного Запада невротически будировал первый президент независимой Чехии, драматург Вацлав Гавел, то при сменившем его Вацлаве Клаусе, мудром дипломате и крепком хозяйственнике, таких разговоров почти не услышишь. Почти — потому что в медиа некий заносчивый тон по отношению к России все-таки присутствует. Однако сами чехи связывают это с тем, что на газетно-журнальном рынке здесь, в полном соответствии с заповедями ультралиберальной непротекционистской экономики, господствуют эффективные немецкие собственники. Для которых русские с их деньгами — в лучшем случае конкуренты, в худшем — враги. Впрочем, сами чехи на русских с деньгами смотрят вполне прагматично — им нравится, что наши автосалоны закупают их «Шкоды» (производством которых, как известно, владеет «Фольксваген»), а наши рядовые покупатели совсем не брезгуют «Старопраменом» и «Велкопоповицким». Как только в России запахло деньгами и стабильностью, все смышленые здешние бизнесмены достали с чердаков свои тетрадки по русскому языку времен ЧССР, а озабоченные туристическим продвижением своих городов главы муниципалитетов вспомнили о том, что в России у них есть города-побратимы, и начали быстренько восстанавливать отношения. Но в этих отношениях никакой сердечной привязанности — одна прагматика.

Варшава — Прага
У русских, конечно, имперское мышление — любой турагент расскажет вам, что эти две страны у их клиентов идут через запятую. Причем возникают они в разговоре, когда выясняется, что Маврикий и Лондон на майские праздники расхватали более энергичные менеджеры среднего звена. Нерасторопному трудоголику-отпускнику следовало бы знать, что роднит эти две страны только пристальный взгляд внутрь его, россиянина, кошелька, который резко растолстел за последние пять лет. А так это два мира, стоящие спиной друг к другу, две равноуважаемых семьи, родство которых наблюдается только в корнях некоторых слов. Сплошной парадокс: богатая углем, землями и имеющая выходы к морю Польша с пассивным недоумением пьяной матери наблюдает, как ее дети-граждане, пользующиеся отменой виз и разрешений на трудовую деятельность, разъезжаются по всему Евросоюзу на сезонные работы (по показателям экономической эмиграции Польша скоро опередит Украину!), да там и остаются. У малютки Чехии роль природного ресурса играют вылизанные до блеска и восстановленные до неправдоподобия архитектурные достопримечательности. Но от эмиграции она не страдает — наоборот, приглашает к себе гастарбайтеров.

Польша поправляется от затяжного экономического кризиса — и поэтому даже в малых городах, изрядно обшарпанных и нечистых, сквозь бледность выздоровления просвечивает румянец надежды и пульс жизни. Обстановку в похожих на свадебные торты районных центрах давно уже поправившей свои дела Чехии лучше всего описывает емкое слово nuda — скука (один из популярных местных фильмов так и называется: Nuda v Brno). Полякам до нас всегда есть дело — они обижаются на поговорки о курице не птице, ждут извинений за Катынь и Харьков, обсуждают, как будет относиться к Польше новый российский президент, отдают первые полосы событиям на Украине. Их юго-западным соседям куда интереснее, что происходит еще западнее — например, сколько составил годовой доход земли Баден-Вюртемберг или кто выиграл праймериз в штате Вайоминг. Необходимость обсуждать новости с Востока воспринимается чешскими медиа как некая унылая необходимость.

Впрочем, скучно было не всегда. Лет десять назад, когда Чехия еще отходила от последствий Варшавского договора, на улицах Праги было очень даже весело. Хиппи, карманники, полицейские, уличные торговцы, сотрудники расположенной здесь штаб-квартиры радио «Свобода» — все они говорили: «Прага — это восточноевропейский Амстердам», имея в виду количество сходящихся в один водоворот энергетических линий. Это сравнение, в известном смысле, и сейчас верно, но только с формальной точки зрения — если раньше встретить драгдилера можно было разве что в укромном городском саду, то теперь — у центральной станции метро Mustek; они даже не шифруются. В остальном же здесь форменное Карлсруэ — за границами туристического города в 23.00 ложатся спать. Ну да, nuda.

Все очень просто — России и Польше, двум бывшим империям, как двум джентльменам, всегда найдется, о чем поговорить. О 1612 году — настоящем и хотиненковском. О Катыни — настоящей и вайдовской. О европейской демократии и оранжевых революциях. О мире римском и византийском, о бабушке из Львова, о дедушке в Казахстане. О Кеслевском в кино и Станиславском в театре. Тема для разговора найдется сама. Оглянуться не успеете, как обменяетесь с попутчиком электронными адресами.

Ну, а c чехами поговорить можно тоже. О Кундере, о Грабале, о Менцеле и Формане — на приеме в посольстве. И о пиве — c попутчиками в поезде, любезно не припоминающими вам 1968 год, — ведь во всем, что не касается денег, чехи очень толерантны. Ах да, еще о Кафке. Ничего страшного. Чехия просто далеко. Двое суток пути. Не шутка.


Вернуться назад