ИНТЕЛРОС > №3, 2008 > Евгения Долгинова. Фашист прилетелЕвгения Долгинова. Фашист прилетел18 февраля 2008 |
I. На удивление здравая реакция, однако на каждый роток не наденешь намордник. Примерно в то же время я прочитала в одном из федеральных СМИ заметку интеллигентной девушки (специально оговорено: профессорской внучки) о том, как она не любит бедных, потому что в детстве они воровали у нее фломастеры, а нынче просто хамят — от сантехника до учителя — и, главное, бездельничают. Нормальный щебет дурочки, но тон! но апломб! но святая уверенность, что никто не одернет! — так и вышло, никто не возразил. А тут и певица Лолита интервью дала. «Бедным быть стыдно! — говорит. — Любой бедный при желании станет обеспеченным — при наших-то возможностях!» И дала рецепт: «Для этого надо развиваться, идти к цели, как шел Михаил Ломоносов!» Лолита — большой мыслитель и добрая женщина, но кто знает, вдруг в момент речи ей просто стало душно в новом бюстье. Потом как-то всколыхнулись медийные поля, тема новой русской бедности пошла в расход, обсуждали ее так же пылко, как эвтаназию, аборты и смертную казнь, — и точно так же заболтали до самых кишок. Но интонация задержалась. Масскульт, медиа, реклама вменяют российской бедности новую семантику: из горя-злосчастья шьют вину и преступление. II. Впрочем, «сами виноваты» не всегда упирается в совок, чаще — в «ментальность», в мифологию русской лени и неумелости, Емели на печи и обломовщины; грамотные могут ввернуть кусок из Проппа. Однажды наблюдала в вокзальном зале ожидания многослойную деревенскую старуху, она смотрела кабельное ток-шоу (с рефреном «Народ не умеет работать») и тихо качала головой, как бы соглашаясь со своим же внутренним монологом. Я прикидывала: с полвека трудового стажа, одинока, артрит, наверняка печень. Повернувшись ко мне, кивнула на экран и задумчиво, почти без обиды, спросила: «Зачем они это все?» А в глазах стояло тоскливое: фашист прилетел. III. Хорошо бы, только надо почаще озвучивать эту черту. Средний по стране прожиточный минимум — 3713 р. Цифра, которую хочется спеть. А 3715 — они над чертой, они уже не бедные? А 3720, наконец? Плюс громадная дифференциация по регионам. Официальная черта бедности во многих регионах России — та глубокая нищета, при которой еще можно не умереть с голоду, но уже можно умереть из-за недостатка сторублевого лекарства. В социологии есть понятие «вторичной бедности» — возникающей в результате неразумного потребительского поведения, несомасштабных доходам трат («банкрутство», как называла одна коммунальная дама утрату единственного шифоньера, вынесенного за алкогольные долги супруга). Похоже, и сегодня значительную часть бедняков трудоспособного возраста составляют те, кто стали жертвами внушенных потребительских стандартов. На питерских биллбордах не напрасно писали «Стыдно быть Бедным». Бедный — это имя собственное, прежде всего Чужой, Чужак, Изгой. Чтобы не быть записанным в другой биологический вид, молодому карьеристу надо очень сильно потратиться на представительское соответствие — от дресс-кода в костюме до посещения правильных кабаков. Невписавшийся — плачет. Как говорил один новообращенный пиар-менеджер, занимая в долг, чтобы закрыть другой долг: «Лучше пусть они заподозрят меня в СПИДе, чем в бедности». Какие ресурсы, какие духовные и физические силы, какое творчество расходуются на имитацию достатка! Глаза скошены от вранья — это ладно, но куда же они скошены наедине с собою, ведь у человека всего одна переносица? По пальцам пересчитать тех, кто этим не занимается, — и старые знакомые, еще способные признаться в том, что испытывают нужду, кажутся родными до слез. IV. Это при всех прочих благоприятных. При неблагоприятных — все гораздо жестче. Новообретенная бедность пьет из двух чаш: гордыни и смирения, — и не поймешь, какая полнее. Это самозамкнутая, интровертная система, обостряющая чувство одинокой независимости, сужающая мир до размеров квартиры или маршрута «дом-работа-магазин», если работа есть. Практически все благотворители, с которыми случалось разговаривать, признавались, что за помощью активно обращаются «средние» и довольно редко — действительно бедные, те, кто на грани голода, кому и хотелось бы помочь, да искать приходится через собесы и общества инвалидов. И легко бы предположить, что виной тому — «коммуникативная некомпетентность», скудость социального опыта, при которой найти инстанцию и грамотно сформулировать запрос — интеллектуальная задача повышенной сложности. Но нет, утверждают благотворители, именно образованные люди, именно те, у кого есть духовный стержень, — образованные матери-одиночки, семьи с инвалидами, интеллигентные многодетные семьи. — до последнего дюйма надеются на себя или, самое большее, на ближний круг. Если надо купить инвалидное кресло — проще продать дачный участок, чем пойти с протянутой рукой. «Лагерный канон „Не верь, не бойся, не проси“ в крови у них, что ли», — задумчиво говорит филантропическая дама, растерянно глядя на две тысячи рублей, принесенных молодой матерью ДЦП-шного мальчика в качестве какой-никакой компенсации за путевку в лагерь. Волевым жестом — пришла, положила, ушла, догоняли — не догнали. И не очень-то утешишься, резонерски цитируя Конфуция: «Стыдно быть бедным и занимать низкое положение, когда в государстве царит закон; равно стыдно быть богатым и знатным, когда в государстве царит беззаконие». Стыдно у кого видно, как выражались советские школьницы, — а у школьниц нынешних совсем другие представления о добре и зле. Иммунитета нет — стыд бедности слишком легко переходит в непроглядный ужас жизни. Как это случилось, например, в Челябинске три года назад. 28-летняя Марина Еремеева ушла с двумя малышами от мужа, спивающегося художника. Когда-то талантливого, когда-то любящего. Оформила в собесе пособие — по 80 рублей 50 копеек на каждого. Потом узнала, что у младшего, двухлетнего, с огромным трудом оправившегося от родовой травмы, идет интенсивное разрушение костей и требуется лечение — очень срочное и очень дорогое. А денег не было совсем. Никаких. Она забрала детей из сада, накормила их обедом, наполнила ванную. Запустила мальчиков и, по словам милиционера, «утопила их как котят». Написала записку: «Жизнь — поганая, я устала от такой жизни. Не хочу, чтобы мои дети так жили, поэтому оставить их не могу». Повесилась на батарее. В куртке ее нашли 30 копеек. Больше не было ничего. Самый высокий уровень бедности в России был зарегистрирован в 1993 году: 33,5 %, то есть треть всего населения страны. В дальнейшем происходит снижение (до 22,4 %) в 1994 году, а затем небольшой, связанный с банковским кризисом 1995 года (так называемый «Черный вторник») рост доли бедного населения (24,7 %). Нового экстремума эта цифра достигает в 2000 году (28,9 %). Более 50 % от общей численности бедных составляют т. н. семьи «работающих бедных». То есть основная причина тяжелого положения — отсутствие постоянной работы у трудоспособных или же низкий уровень оплаты труда. Однако среди крайне бедных «работающие бедные» представлены мало. Большинство бедных семей в количественном отношении составляют полные семьи с детьми — от 50-60 % от общего числа. На них приходится 70-80 % дефицита дохода — так на языке социологов обозначается недостаток средств для выхода из категории бедных. Семьи без детей составляют около 20 % от общей численности бедных, и на них приходится 13-16 % дефицита доходов. «Традиционно бедные» (многодетные и неполные семьи, а также семьи одиноко проживающих пенсионеров) составляют примерно 30 % от общего числа бедных. Один из самых высоких рисков бедности — у детей до 18 лет. При этом семьи пенсионеров не учитываются в категориях «повышенного риска бедности», так как являются основными участниками льготных программ. Самый высокий уровень бедности — в семьях с инвалидами, не имеющими трудового стажа (а их 56,1 % в общей группе семей с инвалидами) — и получающих социальную пенсию. При этом есть риск бедности у семей с инвалидами 3-й степени (1-й группы), получающими трудовую пенсию по инвалидности, либо по государственному пенсионному обеспечению. Таких семей в этой социальной группе примерно четверть. Вернуться назад |