Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Русская жизнь » №24, 2008

Драный ты козел

Борис Кустодиев. Праздник в честь III Коминтерна на площади Урицкого. 1921
 

 

I.

Лет восемь тому назад (то есть давным-давно), программа «Сегоднячко» проводила опрос в прямом эфире. Тема — «Часто ли вы дома скандалите, и можно ли извлечь выгоду из домашнего скандала?». Подумайте, мол-де, дорогие телезрители, и пришлите нам ответы на пейджер. Процедура по тем временам самая рутинная; каждый выпуск «Сегоднячко» сопровождался этаким легким ощупыванием общественного мнения, плеском социологического весла; однако далеко не всякий плеск я и записывала, и сохраняла. А вот опрос того вечера в записях у меня остался. Уж очень удачным мне показался набор ответов.

Исчерпывающе удачным.

«Хорошо и правильно организованный скандал — это полезная вещь. Вадим».

«После каждого скандала нужно пить молоко. Юля».

«Поругаться — святое дело. Иначе семьи не будет. Павел».

«Каждый скандал приносит что-нибудь интересное. Есть что послушать и есть на что посмотреть. Аноним».

«После скандала всегда хочется кушать. Юля».

«После скандалов с женой я облысел, падают волосы. Рома».

«Моя жена питается энергией скандалов. Без скандала не может лечь в постель. Только поэтому терплю. Игорь».

«Я хотел извлечь выгоду из скандала. Начал сильно скандалить, разорался и от напряжения обкакался. Вот такая выгода получилась. Николай Александрович».

«Мне 65 лет. Я живу в Малоярославце. Я поссорилась с мужем 5 лет тому назад. Прожили мы с ним 41 год. Раньше он меня не пускал в хор. А сейчас я хожу и получаю огромное удовольствие. Вот моя выгода от ссоры. Алевтина Владимировна».

«Я всегда испытываю чувство радости после скандалов, хоть это и странно. Анжела».

Чего ж тут странного, Анжелочка. Все очень понятно.

Перед нами, как любили писать в молодой демократической прессе, «весь спектр мнений». Анжела по типу личности сходна с женой Игоря; Юле и Роме неплохо было бы отыскать друг друга и пожениться — самой судьбой предназначено им совместное тихое счастье. Слабоваты по части покричать. Николаю Александровичу спасибо за высокую честность. Но его бы тоже — добрым дедушкой в дом к Юле и Роме. Не умеешь — не берись. Алевтина Владимировна (по случаю), а домашний политтехнолог Вадим (по размышлению) обнаружили прелесть организованного и обдуманного скандала — этот тип семейного интриганства, скажу я вам, редкость в наших широтах.

Самое интересное мнение принадлежит, конечно же, Анониму. Итак: «Каждый скандал приносит что-нибудь интересное. Есть что послушать и есть на что посмотреть». Ну что ж. Нечасто встретишь откровенного человека, честно рассматривающего семейный скандал в качестве мощного и удобного информационного носителя (всякая война является самым быстрым способом транспортировки новых идей). И уж совсем редко кто признается, что домашний ор служит для него источником развлечения. Признается-то редко кто, а живут в атмосфере «артистического» скандала очень и очень многие.

Крик — это жанр устного народного творчества. Есть былина, сказка, анекдот, матерная частушка, сплетня. А есть — крик. Ругань как обрядовая песня: «Ой, да что б тебя, драный ты козел, ты опять вчера в гараже сидел...»

А есть же еще и «молчащие» семьи. В них скандал — чистый источник информации. Как газету почитать.

Знаю я немало семейств, в которых домашние молчат неделями, если не годами. И никакой ссоры, просто говорить как будто бы не о чем. Конечно же, хозяйственные темы обсуждаются, а вот спокойно поговорить друг о друге (или друг для друга) не выходит. Нет навыка абстрактной беседы. Тяжело и бесплодно проворачивается механизм семейного общения. «Как у тебя прошел день, дорогой?» — «Как обычно, дорогая!» А дальше-то что? Или, допустим, такой вариант этого же академического диалога: «Ну, что?» — «Чего — что? Нормально, что...» И все. Нет понятного, естественного, привычного повода высказать свое мнение. В «молчащих» семьях крик, — как гудок паровоза, звонок телефона. Сигнал перед сообщением, несущая волна беседы.

Ну и, наконец, — «скандал-карнавал», самый яркий и полнокровный тип семейной сцены.

К скандалу-карнавалу чаще всего (осознанно и неосознанно) прибегают семьи скучающие, не умеющие себя занять ничем, кроме «дела». Но все дела переделаны, на дворе вечер. Телевизор, конечно... Скучно друг с другом! Бесконечна скука совместной жизни, а жизнь вообще-то ведь трудная. Тяжелая, и работать приходится много. Как же не выплеснуть тяжесть, как обойтись без крика, без бесчинства, без «разрешенного» стыда. Домашняя ссора как корпоративная вечеринка, как карнавал. Наконец, как первомайская демонстрация! Про демонстрацию я услышала совсем недавно, на скромной встрече «старых подруг». Сидела за столом усталая дама, одна из тех, что живет женской наблюдательной скукой, и говорила вовсе не о ссорах с мужем, а так, обо всем. Устает, а дети еще невзрослые. Как передохнуть, где отдушина? И вдруг говорит: «Как же я скучаю по первомайским демонстрациям!» Тут же хор подружек: «Ты что, ополоумела?» «Нет, девочки, нет, вы послушайте. Вы поймите, о чем я...» Даме между сорока и пятьюдесятью. Застала майские шествия отроковицей, студенткой-вечерницей. И начала рассказывать — как любила с утра накрытый стол и общепринятую, нестыдную, легкую выпивку спозаранку. Вокруг хохот: «Так вот по чему ты скучаешь!» Еще одна попытка: «Нет, девочки, нет! А на заводе-то у нас что было! Иной раз всю ночь красили серебрянкой пятиметровый макет наручных часов „Слава“...». Опять хохот — всю ночь? С кем? Дама отмахивается, чуть не плачет. Снова пытается что-то добавить, рассказать. А понять-то в чем дело нетрудно — она скучает по бесчинствам. Первомайская демонстрация ведь была классическим карнавалом. Единственным, к слову, который в нашей стране реально прижился и ежегодно возвращался во всей своей полноте и прелести. Прекрасна была сама казенность, «организованность» шествия. Она снимала с «гуляющих» личную ответственность: «Что ж, мы как все...»; «Как сказали, так мы и сделали...» А что сделали-то?

Навертели двухметровых гвоздик бумаги. Сколотили и обили кумачом колесные платформы, смастерили исполинские гайки и фрезы, фанерные макеты станков с ЧПУ, построились в колонны от заводов и районов, поперли с этой бредятиной на Красную площадь. Ну, и разве ж не чудесно такое официальное действо, разве не равно оно разрешению на безумства, на глум и блуд? Всем немного стыдно и бесконечно радостно. Все вполпьяна. Возбужденные, раскрасневшиеся лица, дрожащие на устах неудержимые улыбки.

Вот и хорошая семейная сцена — освобождение от рутины, очищение, встряска. Освященная традицией стыдобища. Можно топать ногами и махать руками. Голос дает петуха. Проораться, чтобы смыть неловкость и тоску малообъяснимого с точки зрения внутренней логики сожительства. Изжить стыд через стыд.

В артистическом скандале слова не имеют никакого значения. Главное — звук, белый шум. Крик. Как элегантно писал Набоков: «Безнадежные попытки перекричать тишину, что гораздо труднее, чем даже попытка Лира перекричать бурю».

II.

Куда как другое дело семейный скандал, замешанный на словах, на смысле. «Самое страшное, когда ругаются шепотом, — говорила мне приятельница, — в начале семейной жизни я жила со свекровью, так вот она ругалась шепотом. Ничего страшнее этого шипения я в жизни не слыхала. Никому не посоветую так себя вести с близкими. Когда я слышу советы психологов „разговаривать во время ссоры как можно тише“, „не распускаться“, „не допускать себя до крика“, я всегда думаю о тщете всякого стороннего совета. Психологи — дети, малые дети. Ерунда вся эта внутренняя дисциплина. Очень дешевое спартанство».

Мне не хотелось бы создавать типологию обдуманного семейного тиранства. Тихое мучительство все-таки не скандал. Скандал — взрыв, событие, столкновение. Домашние деспотии создаются обычно в маленьких семьях, силами старших родственниц — матерей и свекровей. Это жестокие игры неврастеничных властных женщин. Так ли уж распространен этот тип? Пожалуй, довольно распространен. И все-таки хрестоматийная семейная скандалистка — чаще всего женщина растерянная, ничего заранее не обдумывающая. Просто — не очень счастливая. И вот таких женщин — ох как много. Летними воскресеньями, ближе к полудню, во многих домах открыты окна.

Сидишь иной раз на детской площадке и слушаешь, как дом звенит на несколько женских голосов. Воскресный обед — важный инструмент семейного влияния. Через час во двор выйдут оглушенные дети, размаянные, тихие; отойдут минут через пятнадцать, забегают. Они еще не огрызаются — у них же вся жизнь впереди. Однажды добрая бабушка на лавочке спросила вот такого оглушенного пятилетнего мальчика: «Ты один? А что мама с папой делают?» Мальчик как мог старательно ответил: «Мама пьет у папы кровь!» Семья гольяновских вампиров. Можно снимать изящную кинокартину.

Собственно говоря, к изящной кинокартине я и подбираюсь. Посмотрела я модный фильм «Сумерки» — про любовь «простой девушки» и юноши из семьи вампиров-вегетарианцев. Фильм снят по роману американской писательницы Стефани Майер, ставшему мировым бестселлером. Про эту самую майеровскую «Сумеречную сагу» пишут, что успех ее сравним разве только с успехом «Гарри Поттера» Джоан Роулинг. Миллионы читателей одолели сагу Стефани Майер (смею думать, скорее читательниц) — потому что книжка-то очень плохая. «Девочки, книга для вас». Типичный любовный роман для подростков, начинающийся знакомством героев в школьной столовой, а кончающийся не ночью любви, не свадьбой — а выпускным балом. Это классические приметы совершенно определенного жанра, который отдан на откуп дамам, обладающим обыкновенно одним безусловным достоинством — плодовитой непосредственностью. В общем, лирическая штучка про первую любовь.

Я рыдала весь фильм. Рядом со мной сидела женщина лет тридцати пяти и плакала как дитя. Мы сморкались по очереди. А дочка ее, лощеная тинейджерка, тянула мою соседку за рукав: «Мама, стыдно, мама, перестань. Я сейчас уйду!»

Как-то неприятно разъяснять чувственное впечатление. Однако впечатление-то у меня не чувственное. Сформулировать его можно приблизительно таким, набоковским же, образом: «А мы, помнится, в лапту играли, в снежки. А жизнь и прошла».

Фильм-то, прямо скажем, так себе фильм, да есть в нем какая-то чистая нота.

Я думала о том, почему именно «школьные» романы так оглушительно популярны в последние годы. Мы чувствуем себя обобранными, вот почему. Может быть, именно в ранней юности было пропущено что-то самое главное? Все ведь, как водится, ждали чуда, а никакого чуда не произошло. Чрезвычайный интерес вызывают книги о чудесных школах — не с волшебниками, так хоть с вампирами...

Еще я думала о том, почему этот фильм так безбожно ругают критики. Легко догадаться — потому что про него еще не написала ни одна девица-кинокритик.

У Платонова в записных книжках есть запись: «Мальчик — гений: все хотят вырасти и стать летчиками. А он говорит: хочу вырасти и жениться». Вот такой бы мальчик должен был бы написать о «Сумерках». Замечали ли вы внутреннюю стесненность и неловкость зрителя-мужчины, вынужденного смотреть удачную мелодраму? Что ж, понятно почему — по уши влюбленный юнец на экране по большому счету вид имеет далеко не героический. О, конечно, сколько силы в его прекрасной слабости, но попробуй докажи гольяновскому мужику, сдуру забредшему на сеанс, что молодца и сопли красят. Ведь даже счастливый в любви мужчина не выглядит победителем. Он же трогательный. На глазах раздосадованного зрителя, свой же брат-герой, брателло, взрослый пацан, публично мечется в рассуждении, как бы угодить девчонке. У него печальные ищущие глаза, он бледен; на него смотреть стыдно! Он уязвим, раздет и громко взволнованно дышит, когда целуется. В боевиках мужчина никогда не пыхтит как паровоз, когда целуется — там только партнерши голос подают. Какой мужчина захочет публично припоминать время своего жениховства — постыдное время, проведенное на женской половине жизни? Кроме того, хорошие фильмы «про любовь» только в женщин вселяют светлую печаль. Женщина печалится, что с ней чего-то важного, прелестного так и не произошло, а мужчина раздражается, когда ему напоминают, что, возможно, он сам это «самое важное» и не сделал. Начало любви — все еще мужская работа. Трепетно ждать у кромки волн любимого — дело хорошее; но, скажем, закупать тряпки немыслимого красного цвета, фрахтовать корабль, нанимать музыкантов и все такое прочее — все-таки мужчина же должен, нет?

В общем, проплакали мы весь фильм со случайной моей соседкой и вышли из кинотеатра вон. Ночь сверкала бриллиантовыми огнями, заплаканная дама бешено кричала на свою дочь (пошто мешала смотреть), а я рыдала о том, что жизнь короткая, и в ней очень мало любви.

Очень мало любви. И очень много не то что бы несчастных, но и далеко не счастливых женщин. Даже вполне благополучных, и замужних, и с работой, и с детьми.

Однажды успешнейшая владелица службы знакомств говорила мне: «Вот что я думаю — у девушек и мужчин одинаковая психология, а у женщин — другая. Девушки ищут любви, и мужчины тоже. И девушки, и мужчины верят, что их должны любить. Потому что и тех, и других так часто обманывают. Девушкам врут, что любят, когда испытывают только теплоту, желание, а мужчинам врут, что любят — когда от них чего-нибудь да нужно. А женщины смотрят на вещи трезво, они знают, что никто их так уж особенно и не любит. Они привыкли обходиться без любви».

Привыкли. Только по воскресеньям, во время семейного обеда, очень громко кричат на детей и на мужа. Это такой способ справляться с печалью. С помощью скандала-карнавала.

Архив журнала
№13, 2009№11, 2009№10, 2009№9, 2009№8, 2009№7, 2009№6, 2009№4-5, 2009№2-3, 2009№24, 2008№23, 2008№22, 2008№21, 2008№20, 2008№19, 2008№18, 2008№17, 2008№16, 2008№15, 2008№14, 2008№13, 2008№12, 2008№11, 2008№10, 2008№9, 2008№8, 2008№7, 2008№6, 2008№5, 2008№4, 2008№3, 2008№2, 2008№1, 2008№17, 2007№16, 2007№15, 2007№14, 2007№13, 2007№12, 2007№11, 2007№10, 2007№9, 2007№8, 2007№6, 2007№5, 2007№4, 2007№3, 2007№2, 2007№1, 2007
Поддержите нас
Журналы клуба