ИНТЕЛРОС > №12, 2008 > Филины

Филины


24 июня 2008

Некоторое время тому назад я увлеклась идеей документального театра и сделала записи нескольких пьяненьких бесед. В окраинной распивочной, в «Елках-палках» и в кафе «Пушкин»; втайне я надеялась, что разговоры получатся совершенно одинаковыми — независимо от суммы счета.
Мне казалось, что хотя бы атмосфера разговоров должна быть схожей, печальной и нежной, как у Леото: «... крик этого филина в ночи! Какое блаженство, блаженство грусти, тайны, одиночества, жалости к бытию».
Однако все получилось по-другому. Мои филины, я бы сказала, кричали довольно жизнерадостно. Общая же тема вышла такая: одно из главных удовольствий жизни, это удовольствие «побухать и по... здеть». Причем второе — чуть ли не важнее. Главное — поговорить! Разница обнаружилась лишь в том, что если посетители рюмочной склонны были говорить обо всех как о себе, то величественные виверы из дорогого заведения — о себе как обо всех. Вместо свидетельств тайной власти водки получились свидетельства тайной и мощной власти бесцельного, бесконечного, беспомощного, беспощадного ВРП (великого русского пи... жа).

Стоячка. Художник Игорь Меглицкий

Стоячка
Первая запись сделана в летнем кафе возле одной из автобусных остановок в окраинном районе. Перед нами — несколько высоких стоячих столиков возле павильона, тент и заборчик. На заборчике и в дождь и в вёдро сидит с пьянешенькими подругами Сивая Лена — позор микрорайона, шленда и крикунья. Но как ни странно, не эта компания никудышек (излюбленное местное определение) задает в заведении тон. Местечко славится особой атмосферой — постоянные клиенты распивочной организовали нечто вроде семьи, живущей коллективной беспечностью, но и коллективным порядком. Так получилось, что женщин среди завсегдатаев больше, чем мужчин. Заведение облюбовали продавщицы двух торговых рядов, расположенных поблизости. Продавщицы составляют большинство верхнего, благополучного «семейного» круга и патронируют неприкасаемый, скандальный женский кружок.
Наконец, в «семью» входят и дамы старшего поколения — в былом старушки-бутылочницы. В последние два-три года, когда собирательство перестало приносить существенный доход, пожилые дамы просто «встречаются» в кафе, придавая собранию домашнюю, респектабельную атмосферу. Место стало поистине знаменитым. Очевидно, все завсегдатаи дорожат заведением — оно им необходимо для диалога с жизнью.
Продавщицы утешаются сравнениями с жизнью «неприкасаемого» кружка, и эта редкая снисходительность позволяет всмотреться в жизнь спившихся дам.
У никудышек есть свои корпоративные настроения — они гордятся тем, что могут себе позволить жить как «хотят», а не так, как «нужно». Что жизнь их «отпустила». Опьянение так же трудно описать, как боль или эротический катарсис. Очевидно, это ускорение. От ускорения мышления до ускорения старения. Никудышки — люди уже нездешние. Местность, откуда они приносят к равнодушному прилавку распивочной свои пустые бутылки и банки — страшная страна абсолютной бешеной свободы, в которой можно прожить год или два.
Беседы в стоячке строятся особым образом. Сначала идет вступление в разговор. Только что кончился рабочий день, продавщицы медленно возвращаются с войны. Они воевали с покупательницами. И воевали самым тяжелым образом — держали глухую оборону, редко-редко позволяя себе перейти в наступление. Они тяжело опираются на свои столики, готовясь расслабиться. Нужно уже приступать к беседе. И сразу же начинать с задушевных тем, как бы отодвигая день и переводя «еще не праздник» в «уже праздник». Сначала поспешает эпическая часть беседы, во время которой каждая из собеседниц как бы наново завоевывает свое место в застольной иерархии. Эпическая часть — это борьба за лидерство. В кружке мужчин вечер начинается с армейских баек, в женском кругу дамы быстренько освежают воспоминания о двух главных героических днях — свадьбе и деторождении.
Разговор еще неровный, нервный, а тема героико-задушевная, так что столкновения неизбежны.
Могучая река вечернего разговора берет свое начало с малой капли, из чистого «Истока» или «Путинки», глотка очаковского «Джин-тоника». Влага не покрывает еще дна. Дно жизни еще открыто, обнажено.
— Мне, например, прокалывали пузырь!
— Какой, мочевой?
— Да ты что, дура? Ну этот, детский, ну какой там?
«Да ты что, дура?» — обязательное для начала разговора присловье. Потом машина общения пойдет ровнее.
— А у меня на свадьбе платье было такое нежненькое, сливочное. И сама я была такая девочка...
— Так ты что, замуж девочкой выходила?
— Да ты что? Ты что — дура?
А вот за столиком дамы постарше. Хотя темы у них другие, работа притирки идет тем же самым чередом:
— В четырех стенах сижу. Только в сберкассу хожу и вот сюда. А так хоть с рассадой начинай разговаривать.
— А зачем тебе рассада?
— Привыкла. Как без рассады-то?
— А куда ты ее высаживаешь?
— Никуда.
— Ты хоть под окнами сажай.
— Кому? Соседям?
— Себе!
— Себе я в ящик сажаю. А так совсем бы дома скучно.
— У меня три метра кухня... вот там можно с ума сойти...
Три метра пола и четыре стены.
— А ванна есть?
— У кого?.. У меня?..
— У меня!
— А, ну да, это обязательно...
— Лежачая?
— Кто?
— Ванна — лежачая?
— Не, она на ножках таких стоит, как у всех. У всех же на ножках.
— Ну, ты совсем дура. Ты в ванну лечь можешь?
— Не могу. Спина не сгибается.
— Тьфу, ебты. Ванна сидячая у тебя или лечь можно?
— Чего ты, б... ь, привязалась? Тебе помыться, что ли, негде?
— Ну, ты дура совсем. У меня смеситель японский!
Чуть позже главной темой разговоров становится великое судилище (судятся люди, судится жизнь) — и беседа приобретает вкус, живость, интерес.
— А ты в окно смотри, все повеселее, — советует семейная пожилая дама одинокой пожилой даме.
— Я смотрю. Все вокруг ремонты делают, выносят коробками. Прям не стесняются перед людьми свои вещи выворачивать. Соседи палас вынесли — ну такой загаженный! Как же они с ним жили? И ведь не с пола сняли. Со стены.
— А откуда знаешь, что со стены?
— Знаю. Там такой темный квадрат от чеканки. Чеканка у них на ковре висела, я видела.
А от главного столика доносится чистый голос самой Авторитетной Продавщицы — она разговаривает со своей подругой. И уже приступила к судилищу.
— Она насквозь фальшивая, лживая вся. Напоказ живет. Поехала в марте с дочкой в Египет — триста долларов путевка на двоих. Там разве за триста долларов нагуляешься? Лучше уж дома сидеть, не позориться. Самолет без мест у них был — кто первый влез, тот и сел. Они на обратном пути сидели на полу в самолете. От гостиницы ходили до моря три километра. Все в пыли на обед приходили. Это мне дочка ее рассказала. А она — ничего не рассказывает. У нее все прекрасно. Сует под нос фотографии, такая с понтом под зонтом — «мы с дочей под пальмой», «я в купальнике возле бассейна».
— Загорели?
— На солнце-то, конечно, солнце-то некупленное.
— Ну, это ж главное. Что с собой привез, то и твое.
— Да я ничего не говорю. Врать не надо, вот что я говорю. Или купила себе шубейку из хомячьих жопок. Смотреть не на что — одни нитки. Из хвостиков и жопок шуба, кусочки такусенькие, даже не лапки. А на мамином безднике к богатой братиной родне приставала: «Вы, мол-де, не подскажете, как летом за натуральными шубами ухаживать? Боюсь, мою шубу моль поест!» Тьфу! Я ей говорю: мажь свою шубу вазелином! Ты что, не знаешь, как за жопами надо ухаживать? А вообще-то нитки не портятся, не расстраивайся. А она мне что?
— Что?
— Ты, говорит, Тамара, пьешь, потому у тебя ничего и нету. А чего у меня нету? В квартире чистота, всегда обед с супом. Одета хорошо, дочь одеваю хорошо.
— А она сама-то выпивает?
— Нету. Не пьет. У нее родители пили, так она гнилая насквозь. Короче, меня аж трясти начало. Я говорю: у меня побольше твоего есть, у меня друзья-подруги есть, а тебе обновку показать иной раз некому. Зачем она нужна тогда — если не для кого? Веришь, зимой у нее напарница заболела (они в смену уборщицами на Госзнаке работают), ей и поговорить больше не с кем! А похвалиться-то охота. Так она по соседям ходила. Звонит в дверь, ей открывают. А она врет: «Газом, — говорит, — что ли, в подъезде пахнет? Вам газом не пахнет?» И крутится перед дверью в этой шубе своей.
— Да, друзья — это главное.
— На людях жить надо, вот что. Вот мы постояли, мне и хорошо.
— А где та подружка твоя, веселая такая? Как она, помнишь, пела: «Та-та-та, ыыыыыыыыы... Да-да... ыыыыыыыыы, хоп-хирьеп, динь-динь, и там еще блин-блин-блин». Я аж плакала, прям аэропорт Тушино потек. Как хорошо пела!
— Отпела она свое-то. Зашилась она.
— Ох ты! Был друг, да и пропал. А чего?
— Да вот сынишка у нее как раз пропал. У нее сынишка же маленький. Полгода ему было тогда, сейчас, значит, год. Полгода назад она пошла с ним гулять и с девчонками за гаражами выпили они. Самое большее часа три простояли. Начали, еще утро было, и вроде постояли так нормально, выпили, и все. А потом она просыпается, темно за окном. Смотрит — она дома, в кровати, а ребенка-то и нет. Ни коляски, ни ребенка.
— А муж?
— Часов семь было вечера. Муж еще с работы не пришел. Она на улицу, бегает, плачет. А там мороз, темно, все с работы возвращаются. А в милицию идти страшно, такой выхлоп у нее.
Позвонила матери, плачет: «Мама, я Ваню потеряла!» А мама ей говорит: «Вот скажи мне сейчас, что зашьешься, дура сраная, а то чует мое сердце — никогда больше сына не увидишь. Так и знай: материнское сердце — вещун. Зачем, — говорит, — я тебя только рожала, пять килограммов ты была, всю меня наизнанку вывернула, лучше б я вместо тебя пять литровок водки родила, все равно в тебе кроме водки ничего нет. Мы б с отцом те литровки давно бы выпили, и забыли бы, а так уже тридцать лет ты нам нервы рвешь».
Ну, она орет, конечно, в ответ: «Зашьюсь, зашьюсь!»
Слушай, а я только сейчас сообразила — ребенок же три с половиной весит обычный, ну ребенок, когда рожаешь, — значит, мы что, по семь поллитровок в себе таскаем? Без стекла? Не, мужикам это не понять...
— Да погоди ты, что с мальчиком-то? Нашли?
— Он же у матери ее был. Мать-то в полдень где-то звонила ей по телефону. Слышит, что она на улице и уже никакая. Мяучит чего-то. Тогда мать-то приехала и внука увезла. А она уже дома была к ее приезду, спала уже. До квартиры, ничего не скажу, сама дошла. А как и чего — не помнила, конечно. А так она очень хорошая, и Ваню своего очень любит. И муж у нее почти непьющий. И семья хорошая. Машина у них с мужем, ремонт. Вот она полгода уже не пьет.
— И чего делает?
— Чего делает? Живет. В лес они ходят, я видела.
— Сколько сил у нее, наверное, новых.
— Вот тут ты, подруга, не права. Когда бросаешь пить — силы уходят. Им же неоткуда приходить. Пока из пряников энергию нажжешь — зае... ся. А тут от одного стакана прям выхлоп из . Прям летишь.
Возле стола появляется Сивая Лена, уважительно говорит Авторитетной Продавщице:
— Извиняюсь, что не попрощалась.
— Так ты ж здесь. Чего тебе прощаться?
— Я ссать уходила.
— А...
Авторитетная Продавщица смотрит на Лену с доброжелательным интересом: не будет ли сегодня скандала, зрелища? Но Лена отворачивается и бредет к своему заборчику.
— Так мы что говорили-то?
— Про бросить пить.
— А ты слышала про женщину из Подольска? Мне рассказывали — ей приснилось какое-то слово, одно слово. И она на следующий день ни капельки не смогла ничего выпить. Организм не принимает, изо рта выливается. В газете писали, что она вспомнить это слово не может, а если вспомнит, то всю Россию спасет.
Подруга Авторитетной Продавщицы вздыхает:
— А что это может быть за слово? Разве что — «пи... ец».
— Нет, она говорит — слово хорошее.

Ровное место. Художник Игорь Меглицкий

Ровное место
А сейчас декорации другие — самое обычное московское заведение. Как сказали бы наши герои — «кормушечко». Относительное уединение. Обычный счет — в тысячу, самое большее в тысячу двести рублей на человека. Это если — с водкой. За столом — старинные, школьные еще друзья — Серега и Бор, Инна, жена Бора, и безымянная девушка, подруга Сереги. Все члены компании принадлежат к одному кругу — офисной интеллигенции.
Серега: О, потолстел!
Бор: Поправился. Лицо поправилось.
Серега: Бароны стареют, бароны тучнеют...
— Постарел. Пока ехали, два раза нас какой-то чмонстр из 34-го региона подрезал. Так что ты думаешь, даже не подумал догнать его или там отомстить.
— Медом им здесь намазано? И так уже ползаем по центру, как насекомые.
Голоса мешаются, слышен ровный праздничный гул начинающегося застолья, выкрики бражников, предвкушающих удовольствие.
— О, кушаньки подано!
— Кто первый тост?
— Да ладно тебе...
— Мы не якуты, что бы пить молча!
Девичий недовольный голос: Девушка, я просила половинку супа...
Кто-то из друзей кричит: Молодости хочется! Жизни! Давайте пьянку устроим! Затопим по-черному!
Инна, супруга Бора: Охолонись, дружок!
Бор: Серега, я хочу самку человека!
Слышны шлепки, натянутый дамский смех:
— А я тебе кто?
— Ты самка сверхчеловека!
Серега: Что поделать, если я больше всего на свете люблю бухать и пи... деть. Вот отними у меня это — что от меня останется?
Бор: А вот скажи, если бы так случилось, что нам бы не на что было пивка выпить, вискарика, водочки там — ты бы технический спирт пил?
Серега: Разговоры тогда были бы другие. Технический спирт — это сила. Его выпить, как на родную землю сесть. Но вообще — вопрос. Помнишь Вольского, который в Нью-Йорке сейчас. Мне про него Сима такую историю рассказала... Короче, на что мы способны, чтобы накатить. Приехали к нему погостить мама с папой. И возникла у Вольского проблема: где выпивать ежедневную дозу. Пьет он граммов триста в день, по вечерам.
Бор: Ничего страшного, кстати.
Серега: Нормальный парень, кто говорит. Но вокруг же Манхеттен, вот в чем проблема. Дома, значит, родители не одобряют, а в местных барах тоже не особенно накатишь. Там один раз нальют, второй плеснут, а на третий раз бармен тут как тут: итс о кей, да итс о кей. Остограммиться не дадут спокойно, а триста — вообще никак. Так он знаешь чего придумал? После первого же дринька клал голову на руки и сидел так минуту-другую. Бармен тут же: все в порядке? «Нет, — говорит, — ничего у меня не в порядке. У меня сегодня папа умер». Бармен тут же заводит свой кленовый сироп: «Держись, дружище, возьми себя в руки, твой старый бизон глядит на тебя сквозь дырочку в облаках, бла-бла». Сто грамм обеспечены. И вот он выпьет, высморкается, молча покивает головой: мол, спасибо, мудрый черный гондон, ты мне очень помог в трудную минуту, и — в следующий бар. Тут главное — не позабыть, где уже был. Так весь Нью-Йорк и обошел за тот месяц, что родители у него гостили.
Бор: Да... У Стогоффа, помнишь: «Кто не дрочил в день смерти дедушки, пусть кинет в меня камень»?
Девичий голос: Ф-Ф-Фууу
Серега: А помнишь, Бор? «Водка лишь открывает врата внутрь, но не обеспечивает безопасности пути и не гарантирует достижения цели. Путь водки заказан для женщин. Mannerbund, „мужской союз“, „пьяное братство“ должны существовать в тайне от жен и девиц, в оппозиции им».
Серега: А как же? «Пить с женщиной — это низость. Лишь те, кто спят с мужчинами, пьют с женщинами, а те, кто спят с женщинами, пьют с мужчинами».
Девушки (с шутливым негодованием): Чего ж вы с нами выпиваете?
Серега: Бор, мы разве выпиваем? Вот этот жалкий графин называется — выпивка?
Бор: Добавки?
Инна: Боря!
(Через час.)
Серега: Да я за тридцатку в месяц ложусь на работе, на! Я лежу там, нах... Ладно, ладно, уваливайте. Чтоб тебе, Бор, на дороге ни гвоздя, ни палки.
Бор (кивает на Инну): Да это ей чтобы ни палки. Машину-то она поведет.
Серега: А знаешь, что я сегодня сделаю? Приеду домой, напьюсь и позвоню в три часа ночи другу! Для чего еще друзья существуют?
Бор: Это кому?
Серега: Тебе, нах...

Высота

Высота
Дорогое место. Два вивера сидят за столиком. На столе — ноутбук, бумаги; алмазные огни бродят в водочном графине. Наши бульвардье (Иван и Филипп) — рекламщики из приличного агентства. Иван — начальник группы.
Филипп: «После пятидесяти жизнь только начинается» — как, нравится?
Иван: Ничего. А я не мог это где-то слышать?
Филипп: Не знаю. Идеи носятся в воздухе. Но на баню это никто не вешал. И в наружке не использовал. Я еще думал насчет широты и долготы. «Сорок градусов русской широты».
Иван: Нет, широту уже «Славянская» использовала. У них было — «Широту русской души измерить нельзя».
Филипп: Ах, да. Слушай, я тут нашел прикольную афганскую пословицу: «День для сильных, а ночь — для слабых».
Иван: Хорошая. Только не в духе времени. Я бы сказал — очень не в духе. А вот тебе индонезийская, вполне, кстати, описывающая, что с нами случится, если мы не сделаем работу: «Когда обезьяны объедаются, страдают белки на нижних ветках».
Филипп радостно смеется.
Иван: Ладно. Нашел что-нибудь про женские водки?
Филипп: Времени почти не было. Навскидку пока. Так... Российская винно-водочная компания считает неверным стереотип, согласно которому женщины предпочитают водку пониженной градусности с ароматическими добавками... Вот что они говорили: «Это то же самое, что предлагать женщине автомобиль, который не может набрать скорость более 30-40 км/ч, да еще и должен пахнуть цветочками». Мило. «Дейрос» запустил новый бренд — водку «Дамская». Рецептура традиционная, зато бутылки с бабочками. Так... проводили исследования... выяснили, что женщины — это 35 % покупателей водки в России. Бла, бла, идеальный напиток для девичника, целевая аудитория — женщины от 25 до 45 лет со средним уровнем достатка. В Березняках Пермской области 8 марта проходила акция: «Для женщин шестой литр водки — бесплатно!» Прелестно, на мой взгляд... Новосибирский ликеро-водочный завод «Каолви» выпустил водку «Бабий бунт», часть зонтичного бренда «Загадки русской души». В зонтик еще входит водка для молодежи «Русские горки» и для зрелых людей «Дело чести».
Иван: Креативщики.
Филипп: Ага. Ну и еще к относительно женским причисляются водки с названиями, имеющими статус неформальности, близости и, в ряде случаев, родственности. Как то: «Долгожданная», «Зятек», «Катюша», «Крестница», «Лебедушка».
Иван: Не густо.
Филипп: Так времени же не было!
Иван: А ты сам чего придумал? Учти, нужно лучшее название женской водки. Нужно найти слово, одно слово, — но что бы ее захотелось пить. Хочется выпить, я хочу это выпить. Ты хочешь это выпить?
Филипп: Я всегда хочу это выпить. Ну, я придумал «Разводка» и «А ну-ка, отними!» Шаловливо, по-моему.
— Исключено. Водка — это не смешно.
— Не смешно?
— Над водкой нельзя смеяться. Клиент не поймет. Он зашитый. Потом водка — это в любом случае серьезно. Так... Давай просто говорить, говорить о чем угодно... трендеть. Водка — это тренд? Сама по себе? Это покупка чего? Покупка свободного времени. Выпил, и свободен.
Филипп: Выпила и свободна.
Иван: Выпила и свободна. Кому ты нужна, когда выпила? Выпила, и иди себе, поболтай с подружками. Сейчас главный тренд не любовь, а дружба. Водка «Одноклассница». М-да.
— Может быть, «Вдохновение»? Что-то с балетом?
— «Что-то с балетом» к женской дружбе не имеет никакого отношения. Найди-ка мне, дружок, синонимический ряд на «подружку»
Филипп: Секундочку... Читать?
Иван: Не томи.
Филипп: Наперсница, приятельница, метресса, названая сестра, однокашница, побратимка, приятелка, товарка, компаньонка, шерочка, машерочка... баба, бабец, бабёшка, бабища, жена, женщина, п.. да (с ушами).
Иван: Какое хорошее название!
Филипп: Спутница, кобыла, посконщица, мужичка, разбаба, маруха, фефела, предмет, дульсинея, обоже, присуха, закадычка...

Уж дело близится к утру, и диктофон давно отключился, и время идти на работу, а в «Пушкине» все слышится гогот неутомимых бражников.


Вернуться назад