ИНТЕЛРОС > №28, 2012 > О НАЗВАНИИ «РУССКИЕ В ЛАТВИИ» И «РУССКАЯ КУЛЬТУРА В ЛАТВИИ»

Сергей Мазур
О НАЗВАНИИ «РУССКИЕ В ЛАТВИИ» И «РУССКАЯ КУЛЬТУРА В ЛАТВИИ»


01 февраля 2012

1. «Русская культура в Латвии – легитимная форма политической борьбы»

          В 2009 году с полагающимся со времен Бронислава Малиновского годичным циклом для этнографических исследований в Ригу прибыл доктрант Phd факультета антропологии Калифорнийского университета в Беркли антрополог Александр Беляев. Выбор темы «Русские в Латвии» он объяснил двумя разновременными впечатлениями: конфликтом интерпретации истории, о котором узнал еще в отрочестве, и сравнительно недавним поведением скандального латвийского афроамериканца, показанного в одной из телевизионных передач и кричащего в камеру: «нас русских притесняют».
          «Меня это потрясло, – в интервью высказался Александр Беляев, – потому что никогда не думал, что чернокожий может идентифицироваться как русский. И я начал думать о том, что такое русский за пределами России. Наверное, в этом улавливалась и какая-то личная заинтересованность, так как все выходцы из России вдруг становятся русскими, когда они приезжают в Америку или Канаду или, я уверен, в другие страны».

          «Русские в Латвии», «русская культура в Латвии» – широко распространенное название, используемое в публицистике в названии общественных организаций, политических партий, выставок, книжных изданиях. Географическая привязка русских в данном случае к Латвии делает объект исследования политической единицей. Неудивительно, что одно из наблюдений американского антрополога Александра Беляева свидетельствовало о том, что молодежь в Латвии к русской теме обращается на специально организованных мероприятиях: на собраниях, семинарах, конференциях, не обсуждая русские вопросы в личном общении. «Русские в Латвии», как принято говорить, стали частью политического дискурса.
          Характерно в этом отношение суждение российского социолога Александра Бикбова: «Я думаю, правильно понял, что русская культура, поддержание русской культуры сегодня в Латвии является наиболее легитимной формой политической борьбы. Иначе говоря, выражаясь собственно в политических терминах – русский образованный слой, носители русского языка, русской культуры не могут иначе выражать себя в политическом пространстве как движение, как партии и как политическое образование. И характерное отличие рижской ситуации от российской заключается в том, что в сохранении этой культуры участвуют разные слои населения: и предприниматели, и, так скажем, политики, которые не обязательно имеют отношение к культуре как таковой, и преподаватели. Я имею в виду университетских преподавателей и школьных учителей, которых сам вопрос о русской культуре объединяет в большей степени, чем содержательная канва отдельных инициатив. Вопрос о русской культуре, таким образом, становится еще одной возможностью для кооперации всех русских, живущих в Латвии».

          Таким образом, два исследователя, независимо друг от друга выделили социальный феномен, который можно обозначить «национализм и сообщество». Культура здесь инструмент националистически настроенных акторов. Смысл их деятельности в том, что они стремятся политическими средствами создать сообщество в условиях противостояния государству.
          Насколько это возможно?

          2. Исследовательские проекты русских в Латвии и русской культуры в Латвии общества SEMINARIUM HORTUS HUMANITATIS

          Латвийское общество SEMINARIUM HORTUS HUMANITATIS с 1999 года провело несколько исследований о русских и русской культуре в Латвии.

          В рамках проекта 2010 года общества SEMINARIUM HORTUS HUMANITATIS «Кто делает русскую культуру в Латвии» было сделано заключение о связи понятия русская культура в Латвии с национализмом. Русская культура в Латвии – есть проявление национализма, сформировавшегося в специфических политических условиях XX века. На заключительной дискуссии, состоявшейся в Русском центре Балтийской Международной Академии 10 апреля 2010 года, специалист в культурной антропологии, доктор музыковедения Борис Аврамец сделал вывод о том, что научное сообщество не в праве сводить культуру вообще к национальной, русской культуре. Невозможно использовать в качестве единственного основания один из очень многих аспектов, будь то этническое происхождение, будь то язык общения в семье или с коллегами.
          В выступлении докторанта РГГУ Алексея Романова словосочетание «русская культура» или «национальная культура» «… в смысловом отношении кажется оксюмороном, то есть насколько культура и национальность могут быть соединяемы? Дело в том, что национальная культура появляется как возможное словосочетание по смыслу именно в XIX веке, в эпоху романтизма, до этого никакой национальной культуры нет».

          Участники дискуссии высказали мнение, что без знакомства с современными теориями общества, нет оснований для анализа ситуации в Латвии. Так, если для Ю. Хабермаса «Общество состоит из легитимных порядков, посредством которых участники коммуникации регулируют свою принадлежность к социальным группам и обеспечивают солидарность», то нарушения социальной интеграции, проявляющиеся в аномии и социальных конфликтах, свидетельствуют о неспособности построить в обществе систему социальной солидарности. К тому же идеология национализма ограничена ХХ и XXI веком и не способна описать более ранние явления культуры.

          3. Довоенные (до 1914 г.) русские и их культура не описываются в понятии национальная культура

          Об особенностях довоенной русской культуры (имеется в виду Первая мировая война) существует несколько точек зрения.
          Переводчик, издатель Балтийского Архива и исследователь русской культуры в Латвии Ю. Абызов (1921-2009) придерживался взгляда о приносном, колониальном характере русской культуры в Латвии: «Разумеется, никакой отдельной, самостоятельной, самодостаточной русской культуры в Латвии не могло быть, и нет. На наш взгляд – подчеркиваем это – магистральная культура любого края зависит от того, кто пахарь на этой земле. Русского пахаря здесь не было, ведь Латгале входила в состав русских губерний. Немцы были всего лишь землевладельцами, а истинным хозяином, пахарем, был латыш, связанный с землей множеством корней, поверий, обычаев, мифов, почти органической слиянностью. Поэтому латышская культура имела свой вековой субстрат, тогда как у русских такового здесь не было. Квазисубстратом была питательная сила Российской державы, которая внедряла притязания на край, часто поэтизированные и, как правило, основанные на праве силы».

          Б. Инфантьев (1921-2009) не считал русскую культуру в Латвии колониальной и полагал, что наряду с латышской, русская культура принадлежала автохтонному населению. Она проявлялась в таких традиционных формах как язык (балто-славянское языковое единство), в идентичности латышских и русских этнопсихологических структур (ментальностей), в мифологии, в более позднюю эпоху – в фольклоре. Б. Инфантьев отдавал предпочтение термину балто-славянская культура, т.к. он описывал и русских, и латышей, и поляков, и евреев, и украинцев, и белорусов. Лишь эпоха индустриализации положила предел функционированию традиционной культуры в Балтии, а создание латвийского государства сделало русскую культуру частью политического ландшафта страны.
          Юрий Иванович Абызов – публицист, переводчик и общественный деятель, один из создателей Латвийского общества русской культуры в Латвии утверждением о колониальном характере русской культуры в Латвии пытался повернуть русское население «лицом к культуре». Собственных исследований у Юрия Ивановича не было. Б. Инфантьев был, прежде всего, исследователем. Концепция о балто-славянском языковом единстве в его статьях подкреплялась соответствующими лингвистическими методами исследования и компаративистским методом изучения фольклора.
          Понятие «русский» Б. Инфантьев стал использовать для целей изучения балто-славянского культурного наследия, анализируя фольклорные мотивы и особенности восприятия «русского» с момента сложения дайн. Согласно Б. Инфантьеву, «русских» от «латышей» на материале фольклора можно отличать условно. Это обстоятельство обусловлено единым языковым образованием восточно-балтийских племен, нарушенным лишь с первых веков второго тысячелетия. Основанием для различения служат используемые в латышских хореических четверостишиях – дайнах, формировавшихся в XIV – XVI вв., слова «krievs». Как известно, происхождение слова « krievs» возводят к древнейшему названию племени кривичей. Однако в дайнах это слово имело два значения: во-первых, оно указывало на русского (русского, украинца, белоруса), во-вторых, на военного человека царской армии (от солдата до генерала) независимо от национальности.

          В публикациях, посвященных русским в Латвии XX столетия, у Б. Инфантьева неизменно присутствует политический контекст. Так, в статье «Русский язык и русская культура в Латвии в 20-е – 30-е годы» Б. Инфантьев оценивает русскую культуру через отношение господствующей нации: «Если в 1919 и 1920 годы еще решался вопрос, что Латвии сулит будущее, то в 1921 году это будущее уже определилось, и латыши – теперь уже непрекословно господствующая в Латвии нация – могли начинать подумывать и о своих отношениях к культурам меньшинств, в том числе и к русской культуре. Прежде всего, к русскому языку. Барометром в этом деле можно было считать ежегодно проводимые Министерством просвещения опросы учителей и родителей о том, какой язык – русский или немецкий – следует считать в латышских школах первым иностранным… Дискуссия эта с самого начала сопровождалась многочисленными полемическими выступлениями педагогов, деятелей культуры, политиков… И оказалось, что русский язык подвергся злобному политическому осуждению и правых, и левых политических сил. Правые усмотрели в русском языке «большевистскую пропаганду»… С другой стороны, левое крыло латышской культуры видит в русском языке «отрыжку русского монархизма»…

          То, что жизнь русских людей еще в начале XX века определялась не национализмом, а другими критериями видно по целому ряду исторических и литературных документов. Так описание провинциального русского г. Режицы писателем Юрием Тыняновым (1894-1943) в «Автобиографии» вводит в мир «русской Америки»: «Город был небольшой, холмистый, очень разный. На холме – развалины Ливонского замка, внизу – еврейские переулки, а за речкой – раскольничий скит. До войны город был Витебской губернии, теперь латвийский. В городе одновременно жили евреи, белорусы, великорусы, латыши, и существовало несколько веков и стран». Модернизация затронула Режицу после постройки в 1836 году шоссе Петербург-Варшава и прокладки в 1862 году вблизи него Северо-Западной и Московско-Виндавской железной дороги. Другую страну представляли режицкие староверы, по словам Ю. Тынянова похожие на суриковских стрельцов из XVII века: «…старики носили длинные кафтаны, широкополые шляпы: бороды были острые, длинные сосульками».
          Весь этот уходящий мир исчез после бурных событий XX века: революций, волн национализма, унификации, предпринятой в 1-й Латвийской республике, Второй мировой войны и советской модернизации.

4. Феномен восприятия русского в XX веке

          Крупнейший специалист в области русской культуры Борис Андреевич Успенский, рассматривающий в семиотической перспективе исторический процесс как процесс коммуникации, полагал, что культура начинается с самоосмысления: «Культура связана вообще не столько непосредственно с объективной действительностью (в данном случае – с действительностью географической), сколько с осмыслением этой действительности: именно осмысление этой действительности, авторефлексия, формирует культуру». В статье «HISTORIA SUB SPECIE SEMIOTICAE» Б.Успенский авторефлексию связывает с наличием «некоторого языка в широком семиотическом смысле» и текстов, выражающих аспект коммуникации в сообществе.
          Весь вопрос состоит в том, что у русских в Латвии подобных текстов осмысления нет. А что есть? Есть вторичный идеологический информационный материал как со стороны русских, так и со стороны латышей, формирующих восприятие русского как части политического пространства. По словам российского социолога Александра Бикбова в создании этого политического пространства участвуют разные слои населения, как русские, так и латыши: «и предприниматели, и, так скажем, политики, которые не обязательно имеют отношение к культуре как таковой, и преподаватели».
          Этот универсализм включает в одну группу не только разные слои населения, от чиновника до рабочего, но носят как бы вневременной характер. Тексты, написанные на исходе XX века, в общих чертах схожи с текстами, появившимися в 20-е годы того же столетия. В качестве примера приведем две публикации Альманаха «Русский мир и Латвия», в которых высказана оценка русских со стороны латышского писателя Виктора Эглитиса и письмо латвийскому писателю Мариной Костенецкой от рабочего завода Виктории Витолы.

I.

          Противопоставление русского как лишенного признаков цивилизованности – латышскому, воплощающего таковые свойства характерно для творчества Виктора Эглитиса (1877-1945), особенно в его книге «Латыш в России», 1920.
          «Русский – не «муж чести». Он берет все, что не привязано. Слуги хозяевам «глаза изо лба крадут». Торговцы один другого обманывают, растаивая в сердечных излияниях – уверениях в любви и преданности с поцелуями. И чтобы все это лучше провернуть, русские до того изрядно напиваются. Поэтому к священнику-трезвеннику они относятся с недоверием, будучи в полной уверенности, что он их обманет, обкрадет.
          Что-то в этом роде приписывается и нашим вецпиебалгцам, и неудивительно: ведь и их генеалогию выводят из русских.
          Латышу Россия вообще кажется преисполненной разных чудес. Там пропадали неизмеримые богатства природы, а люди, не способные проснуться от своих злословий, и сплетен, мечтаний, снов, наслаждений, ненужных споров и взаимных подсиживаний, терпели невозможную у нас нужду или утопали в золоте и бриллиантах. С одной стороны, это была типичная страна железнодорожных рабов, мучимых и истязаемых судьбою людей, которые своих мучителей почитали за благодетелей, почтительно целовали их руки, считая спасителями и благодетелями, или же в своем отчаянии вдруг восставали, разрушали целые города и округа. Но, с другой стороны, казалось, что для использования земли собственников, фабрикантов, купцов, чиновников, где для спекуляции не было ничего невозможного… Они могли перевозить по своему усмотрению; поезда отпускать и задерживать – тысячами товарных поездов; и девятикратно поднимать цены на наши товары… На некорумпированнные степени кадров латыши со своими неимоверными честолюбивыми отношениями к трудолюбию были вынуждены в этом своеобразном мире рабов и господ приспосабливаться, и им была необходима вторая интуитивная сноровка, чтобы не погибнуть…

II.

          Марина Костенецкая – латвийский писатель. В ее архиве хранится свыше 3000 писем читателей. Письма, опубликованные в Альманахе «Русский мир и Латвия», отражают время конца 80-х годов, получившего в историографии название Атмоды.

11 марта 1989 года. Автор письма – Виктория Витола из Риги, рабочая завода.
«Уважаемая тов. Костенецкая, достойная дочь этой Балтийской земли!

Извините, пожалуйста, за стилистические ошибки, ведь я всего лишь рабочая, слесарь по профессии. Но молчать дольше, не поделиться с Вами своими мыслями не могу, если не хочу до конца жизни испытывать угрызения совести. Я работаю в мужском коллективе, а это значит, что в нашей среде происходит много серьезных разговоров, и мало женских глупостей (как уж это бывает на заводах). Большей частью мои товарищи записаны в паспорте как русские. Но некоторые говорят: «Я советский», а другие еще откровеннее: «Я сам не знаю, какой национальности себя считать. Какое мне дело, какие вам там законы обсуждаете». В худшем варианте можно было бы сказать «великорусский шовинизм», ведь эти люди действительно балтийские русские, в их жилах течет минимум половина крови не русской, а самых разных других национальностей. Эти несчастные не переняли ни культуру, ни традиции ни одного народа. Самым близким своим я пытаюсь сказать: «Будьте детьми этой земли, примите ее как свою истинную и единственную родину, поймите, что оскорбительно называться «русскоязычные», нельзя плевать на народ, название и язык которого вы приняли…

          Говорят, что грузины пострадали не меньше других народов. Но кого сегодня ненавидят на Кавказе, в частности в Грузии? Русских! В любом случае, гораздо больше, чем Сталина. Кого осуждают, кого считают виновником всех в Средней Азии? Местную власть, игнорирующую советское законодательство? Нет, русский народ! Кого ненавидят малые, вымирающие народы? Русских! А кто утратил больше всех веками накопленных ценностей культуры и благочестия, у кого больше всех уничтожена история, причем бесценная, многовековая? Именно у русского народа! Что произошло с насильственно переселенными народами? Дети с молоком матери впитали тоску по утраченной родине, которую у них отобрали русские. Прибалтику от фашистского ига освободила Советская Армия, в которой были солдаты всех советских народов и народностей, а организовать депортации приказали и воплотили их в жизнь русские! В каждом народе есть индивиды, которые вступили в смешанные браки с русскими. Произошло провозглашенное Сталиным «слияние народов», и это были отнюдь не отдельные браки, которые всегда заключались действительно по взаимной любви и уважению. И – вот оно! Растения селекционируют по науке, так же с научным подходом скрещивают животных, но человек ведь самое высокоразвитое и сложное существо… Как средство для ослабления русского народа используются «отщепенцы» (любимое выражение И.В. Сталина) из порабощенных народов – наиболее слабохарактерные экземпляры, которые собственную бесхребетность скрестили с великорусским шовинизмом, породив таким образом «русскоязычную массу советского народа». Цель уже почти достигнута. Русский народ остается уже в жалком меньшинстве в своем Отечестве, а по всему Союзу кочует русскоговорящая толпа, обманчиво выдавая себя за народ…

          Думаю, что священным долгом Вашего вновь организованного Общества русской культуры должно стать спасение одурманенных Интерфронтом людей. Следует всеми доступными средствами помочь им осознать разницу между душой русского народа и пустым чванством «русскоязычных». Если им и удастся уничтожить латышей и остатки еще какого-нибудь небольшого народа, то это ведь только усугубит моральное разложение советского народа. Такой народ и такую империю ничто не спасет от раздробления и распродажи страны теми же вождями «русскоязычных» – продадут тому, кто больше заплатит. Интерфонт борется за то, чтобы русский язык был главенствующий в республике, и при этом злится, когда сторонников Интерфронта называют оккупантами и мигрантами. Я понимаю, что простому человеку, которому всю жизнь внушали, что он интернационалист и освободитель, каждый латыш, в первую очередь, и любой балтиец, так же как и Вы лично, видится предателем, коль скоро решается говорить правду. Конечно же, следует ограничить права мигрантов, прибывших в Прибалтику и, в первую очередь, в Латвию за последние годы. Они ведь засланы сюда организованно, чтобы ослабить активность процессов перестройки в Прибалтике. По правде сказать, если исходить из понятий нашего собственного взгляда на международную юрисдикцию, они не оккупанты, а колонизаторы земли. Причем стоящие ниже немецких баронов, которые со своим «рабочим скотом» все же были способны объясняться на его языке и заставляли своих крепостных честно и старательно трудиться, а не уничтожать безответственно все необходимые для жизнеобеспечения природные ресурсы вокруг себя. Мол, это место мне не родина, не будет здесь воздуха, воды, хлеба – поеду уничтожать следующую область Советского Союза.

          Может быть, Вы поймете мои мысли, которые я попыталась высказать в письме. Все это я вижу в своих товарищах по работе и не могу им помочь. Желаю, чтобы Бог помог Вам и Вашим соратникам вернуть русскому народу его душу и свет, а тем, кто не способен быть русским, найти свое возможное место в другом народе и культуре.

          С глубоким уважением Ваша латышская сестра Виктория Витола.

          Сравнивая документы, источники 20-х и 30-х гг. XX века с громадным публицистическим материалом конца XX и начала XXI века, видишь в них единый язык описания. Документы можно свободно поменять местами, но и уже в другом социокультурном контексте они будут выполнять туже самую идеологическую функцию. Идеология национализма находится вне коммуникативного контекста реально существующих сообществ, выполняя функцию рационализации деятельности институтов посредников, о которых писал Касториадис.

5. Русская культура в Латвии – политический курьез

          У Бориса Федоровича Инфантьева в его «Мифе о русских в латышской литературе» помещен фрагмент остросюжетного романа Эрнста Арниса (1888-1943) «Любви сужденные судьбы» («Mīlai lemtie likteņi»),( 1929 г.). Герой романа – бывший политкаторжанин Гарьгрива после приключений в России оказывается в Латвии. Он видный чиновник получает от бывшей любовницы Ивонны Райской предложение познакомиться с настоящими монархистами, которые вот-вот соберутся в Латвии на свое совещание.

          Когда мы называем термин «монархизм», то представляем, что речь пойдет об охранительном направлении, целью которого является установление и охранение монархии и приверженности к монархическому образу правления.

          После распада Российской империи монархизм проявлялся в Латвии в ностальгических настроениях части русского населения в 20-е и 30-е гг.

          На деле же в романе все обращается в авантюрную историю: «Совещание происходило с соблюдением строжайшей конспирации где-то в Курземе, в заброшенной мызе посреди дремучей лесной чащобы. Тщательно проверяются документы, в том числе и «председателя латвийских монархистов», каким на короткий срок пришлось стать Гарьгриве. Разговор происходит на немецком языке, которым все присутствующие хорошо владеют. Сообщения «делегатов», в оценке Гарьгривы, «были пустыми и незначительными. Все свидетельствовало о том, что у этих господ нет никаких связей с народом, который они представляли, хотя все стремились подчеркнуть, что таковые имеются». В конечном итоге выясняется, что участники совещания, выдававшие себя за монархистов, оказываются фальшивомонетчиками и кокаинистами.

          Публикация Б. Инфантьева выделяет типичную ситуацию функционирования политического сообщества, которое по сути таковым не является. Поведение русских, собиравшихся в политическом клубе монархистов, определяется привычным авантюризмом и жаждой легкой наживы.

          Это типичная ситуация одновременно представляет модель для подобного рода идеологических концепций, оказывающихся действенными только в определенных условиях, в случае с названиями «русские в Латвии», «русская культура в Латвии» – в контексте политического противостояния.
          Ситуация, описанная Б. Инфантьевым, представляется казусом. Почти таким же как монархизм известного литературного героя Остапа Бендера.
          Но там, где культура становится идеологемой, она воспринимается не более чем политический курьез. За двадцать лет существования независимой Латвии русские политики существенного ничего не достигли: нет ни русского образования, нет серьезных аналитических журналов, нет и сообщества. По Касториадису «социальный процесс – это непрерывное созидание новых структур, это самосозидание и онтологический генезис все новых и новых миров».
Там, где нет социальных отношений, возникает соответствующий политический ангажемент. Что мы и видим на примере русских в Латвии и так называемой русской культуры в Латвии.

Беляев А. «Русскость» – вопрос, в котором я быстро разочаровался//Альманах № XXIII «Русский мир и Латвия: Проблемы перевода в диалоге социокультурных парадигм», Рига, 2010, с. 164.

Бикбов А. Ситуация в Латвии и России по отношению к русскому вопросу принципиально отличается// Альманах № XXIII «Русский мир иЛатвия: Проблемы перевода в диалоге социокультурных парадигм», Рига, 2010, с. 159.

Публикации о русской культуре в Латвии:

– Альманах № XI «Русский мир и Латвия: Русская культура вне метрополии» Рига 2007 г.: Кошкин И. Судьба языка и культура, Гаврилин А. Русская культура и православная церковь Латвии; Аврамец Б. Русская музыка в культурной жизни Латвии; Хаенко С. Русское искусство в Латвии; Груздов М. Русская культура в Латвии и театр; Крук С. СМИ и гуманитарная культура; Розенвалд Ю. Русская культура и политика; Гуданец Н. Об особенностях литературного процесса в Риге в последней четверти XX века; Бука С. Русская культура в Латвии и образование; Инфантьев Б. Отношение к русской культуре в Латвии в 20-е и 30-е годы XX века; Маркина И. Русская культура в Латвии: культурная люмпенизация или гуманитарная культура? И др.

– Альманах № IX «Русский мир и Латвия: Феномен языка и право» Рига 2007 г.: Диманте И. Языковые проблемы в Латвии: ситуация с русским языком; Мазур С. – К вопросу о формировании языковой ситуации в Латвии; Тюрин П. Заключительный Postskriptum к дискуссии о языке; Романов А. Язык в трех ликах образования.

Публикации о русских в Латвии:

– Альманах № XVI «Русский мир и Латвия: Феномен восприятия русского» Рига 2008 г.: Ковальчук С. Неокантианец А. Вейдеман; Диманте И. Язык документа в Латвии – русская версия; Полчанинов Р. Февраль-июль 1944 г. Рига и др.

– Альманах № XXI «Русский мир и Латвия: Русская интеллигенция» Рига 2010 г.: Мазур С. Биографический очерк Б.Ф. Инфантьева.

– Альманах № XXVII «Русский мир и Латвия: Борис Федорович Инфантьев» Рига 2011 г.:

Исследование. Кто делает русскую культуру в Латвии? (Доклад Б. Аврамца и А. Романова)// Альманах № XXIII «Русский мир и Латвия: Проблемы перевода в диалоге социокультурных парадигм» Рига, 2010, с. 111.

Фурс В. Философия незавершенного модерна Юргена Хабермаса. Минск 2000, с.114.

Абызов Ю. – Феномен культуры русских Латвии// Русские в Латвии. Выпуск 3. Из истории и культуры староверия. Рига. 2003, с. 304.

Балто-славянские культурные связи. Лексика, мифология, фольклор. Рига 2007, с. 41.

Инфантьев Б. Образ русского в латышском фольклоре// Русские в Латвии. История и современность. Рига 1997, с. 75.

Инфантьев Б. Русский язык и русская культура в Латвии в 20-е – 30-е годы// Альманах № XXVII «Русский мир и Латвия: Борис Федорович Инфантьев» Рига 2011 г., с. 82-83.

Тынянов Ю. Автобиография// Юрий Тынянов писатель и ученый. Воспоминания. Размышления. Встречи. М., 1966, с. 9-20.

Там же, с. 9.

Успенский Б. – Русская интеллигенция как специфический феномен русской культуры// Успенский Б.А. – Этюды о русской истории. – Спб. 2002, с. 394.

Там же, с. 77-88.

Инфантьев Б. – Виктор Эглитис о русских и России//Альманах № XXVII «Русский мир и Латвия: Борис Федорович Инфантьев» с. 214-215.

Мазур С. Писатель в обществе: Марина Костенецкая и ее письма читателей // Альманах № XXV «Русский мир и Латвия: Три школы внимания. Рига 2011, с. 137-142.

Публикатор Мазур С. – Письма Марине Костенецкой // Альманах № XXV «Русский мир и Латвия: Три школы внимания. Рига 2011, с. 157-158.

Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. Двенадцать лекций. Издательство Весь мир. М., 2008, с. 337.

Инфантьев Б. – Среди рижских монархистов и кокаинистов//Альманах № XXVII «Русский мир и Латвия: Борис Федорович Инфантьев» с. 212.

Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. Двенадцать лекций. Издательство Весь мир. М., 2008, с. 339.


Вернуться назад