Стихи Александра Сенкевича — один из сюрпризов в путешествии по необъятным просторам русской поэзии. Как неожиданный встречный в звездную ночь. Что он там нашептывает? Молитву? Слова покаяния?
           Но как бы там ни было, он стремится сказать несказанное. На сей раз — на языке поэзии.
           «Стихи Александра Сенкевича — удивительный симбиоз традиций высокой классики Серебряного века русской поэзии и восточного, прежде всего индийского, спиритуализма» — пишет Олег Торчинский (Московская правда, 13 августа 2002 года).
           На редкость единодушны в своих оценках многие крупнейшие печатные издания соседнего государства: неординарное явление, для многих оно становится настоящим открытием.
           Поэзия Александра Сенкевича нередко сравнивается с непреходящими достижениями — от Николая Заболоцкого и Давида Самойлова до Александра Кушнера и Олега Чухонцева. Любознательный читатель воспримет это без объяснений.
           Александр Сенкевич дебютировал в поэзии — с прозорливым напутствием Арсения Тарковского — в 1967 году. В оставшуюся треть века он стал известным ученым-индологом, переводчиком и исследователем современной индийской поэзии, автором многих статей и книг. Иные из них удостоились внимания даже самых высоких руководителей Индии.
           Профессор, доктор филологических наук, он особенно интенсивно обращается к поэзии, литературе в преобразующейся России. Выходят в свет его поэтические книги: Случайная игра (1994), Чувство бытия (2002), увлекательный роман-исследование о всемирно известном в XIX веке мистике Елене Блаватской, долго не признаваемой на родине, Семь тайн Елены Блаватской, ведется работа над другими произведениями в самых разных жанрах: прозаических, поэтических, драматургических.
           Но сейчас я говорю о поэзии Александра Сенкевича. Она насыщена тончайшим художест-венными подтекстами, глубоко уходит корнями в стихию родного языка, в стихию России. К тому же она может пленить нас светом и красками близкой балтийским народам Индии. Но, может быть, еще больше — свидетельствами живительного и естественного соприкосновения культур в годы упорного подспудного горения, когда то тут, то там внезапно вырывается грозное пламя. Наверное, излишне добавлять, что автор — знающий, эрудированный человек. Важнее другое: нигде эта эрудиция не тяготеет ни над поэтической строфой, ни над читателем. Его поэзия есть и остается самым личным документом человека, свидетельницей его переживаний и мировоззрения.
           Можно ли перемешать, сплавить россий-ские снега с солнцем Индии? Оказывается, можно: общее — свет, белизна, белый свет...
           Белое — вот основа, преобладающий цвет в рисунках, живописи, графике Александра Сенкевича. Этот цвет преодолевает мешанину темных тонов существования, изнанки бытия, даже превратности любви, омрачения природы (Никак не отвяжусь от мысли...):
                      ...смешать в глазах и снег, и солнце
                      и просветлеть от белизны.
                      Или в Балладе о красках:
                      Вдруг молчаливо, как пески,
                      цвета сомкнутся в белом.
           Не трудно найти еще и еще примеры чуть ли не в каждом его стихотворении. Речь, конечно, не только о цвете, но и о настрое человеческой души на величайшие противоречия бытия. Как в звездной бесконечности, так и в нашем микрокосме:
                      Не приведи, Господь,
                      чтоб уцелела плоть,
                      а светлая душа,
                      как темный снег, сошла.
           Снег, пена водопадов — несомненно, белый цвет, небытие, отмирание — черный. Так во многих местах.
           Жизнь, смерть, природа, любовь, ее утрата, исчезновение — основные слова в поэзии Сенкевича. Они сродни вниманию к бытию и былому у латышских поэтических сверстников — военных и послевоенных детей. Да, и к истории. Поэмы, циклы, стихотворения Сенкевича очень русские — Легенда об Иване Грозном, Девятнадцатый век и другие — могли бы быть написаны и латышским поэтом, настолько они общечеловеческие.
           И вот — жгучий современный вопрос: а что, поэзия и сегодня — лицо новой Латвии, Украины, Литвы, Молдовы, Грузии, Польши, Венгрии и т.д.)
           Нигде я не нашел (и не найти, наверное) более правдивого отражения нашего житейского и бытийного мирочувствия, чем в поэзии. В поэзии любого народа происходит самопроверка, новое возвращение к корням — в поисках общих истоков человечности. Не вижу здесь никаких непреодолимых рубежей между молодыми и тронутыми сединой опыта. Конечно, если этот опыт есть.
           У Александра Сенкевича он богатый. Приведу лишь несколько примеров живой, неутихающей боли в душе человека, переступившего рубеж нового столетия. Если бы от меня что-то зависело в деле образования в соседних странах, я бы непременно включил в школьные учебные программы стихотворение Сенкевича в три строчки:
                      Выпускали...
                      Выпускали стрекоз...
                      Выпускали стрекоз на мороз.
           Короче и точнее, наверное, невозможно выразить целую историческую эпоху и судьбы миллионов.
На редкость емок и перефраз в Подражании М.Ю. Лермонтову уже о новейшем времени:
                      Прощай, забитая Россия,
                      страна бандитов и бомжей...
           Среди многих одобрительных отзывов в российской периодике наиболее емким и точным представляется очерк поэта Лазаря Шерешевского Отзвуки земного бытия (Московский Парнас. Независимый альманах. Выпуск второй. М., 2003).
           Отмечая высокое мастерство Александра Сенкевича, своеобразную смесь реалистичности и импрессионизма в его поэзии, Шерешевский вновь и вновь подчеркивает ее чуждость «статике, законченности, закругленности».
В ней проявляется душа, «мечущаяся в поисках истины и красоты», это «гимн одухотворенному существованию».
           Вот оно, неотложное для нас всех, — подключиться к сети такого одухотворенного существования. И тут приходит на помощь поэзия Александра Сенкевича. Но не станем лишать читателя радости дальше читать самому, наверняка узнавая и черты Латвии.
Что еще? По-моему, поэзия Александра Сенкевича все необходимое говорит о себе сама.
           Как переводчик могу лишь добавить, что поначалу значительная часть поэтических произведений Александра Сенкевича представлялась вообще непереводимой. Еще один ее хороший признак. Но все-таки — я уже переводил и М. Лермонтова, и А. Блока, и В. Ходасевича, и М. Цветаеву, и О. Мандельштама, и нашего современника А. Кушнера, и других. В конечном счете надо поблагодарить многих, кто переводит на латышский язык кое-что из соседней поэзии чуть ли не со времен Пушкина. Их опыт все еще помогает.
Похоже, ключ нашелся и к тому, что, казалось бы, отомкнуть невозможно.
Пусть оценит читатель. Рига, 2003-2004 гг. (No krājuma Nejauua spēle, 1994)