Kathy Peiss, Zoot Suit: The Enigmatic Career of an Extreme Style. University of Pennsylvania Press, 2011. 248 pp
 
Кэти Пейс начинает свою книгу с любопытного наблюдения: попу­лярное понимание одежды как маркера групповой идентичности в политическом дискурсе, связанном с борьбой и сопротивлением, осно­вывается на предположении, что «эстетическое поле подчинено поли­тическому» (с. 8). Историки, изучающие зут-сьют, пишет она, «слиш­ком легко усваивают военную метафорику и трактуют эстетическое в духе сопротивления политической власти» (с. 9). Поскольку «обнаружить четкие связи между экстремистским стилем и индивиду­альным или коллективным оппозиционным чувством сложно, если не сказать невозмож­но» (с. 10), Пейс убеждена, что феномен, ко­торым стал зут-сьют, уместно рассматривать вне политических рамок, «в тесной связи с хореографией сексуальной привлекатель­ности, неопределенностью гендерной иден­тичности, конфликтом между поколениями и поиском удовольствия» (с. 13). Также для Пейс существенно, что вопрос этот стал предметом внимания ученых, чего едва ли можно было ожидать, если бы речь шла о чисто полити­ческом сюжете.
Точка зрения, которую в этой связи занимает Пейс, одновременно и свежа и значима для дальнейшего изучения практик выбора одежды в сообществах американских эмигрантов (по преимуществу мексиканцев и афроамериканцев, но также филиппинцев и японцев). Пейс не пер­вая, кто исследует отношения (или отсутствие таковых) между куль­турой и политикой. Генри Гейтс-младший и Джин Джейрретт (2007) в своей литературной антологии рассмотрели разницу между так на­зываемой «культурной политикой» и «политической культурой». С их точки зрения, историки слишком часто «приписывают афроамери- канской культуре, особенно в части социального поведения и художе­ственных практик, определенность политической позиции, — что, на взгляд политического историка, есть проявление „антиисторического" или даже агиографического подхода» (Gates & Jarrett 2007: 6).
Что думает Пейс о подобных замечаниях? Судить можно по ее воз­ражениям на комментарии историка Робина Келли к автобиографии Малколма Икс. В дни, когда «он жил в мире зут-сьютеров и уличных жуликов, сленга и джиттербага», Малколм Икс был прекрасно осведом­лен о «сложностях афроамериканской политики», отмечает Пейс, но «не считал уличную жизнь политически весомой» (с. 10-11). Развивая эту точку зрения, Пейс отказывается видеть политическую подоплеку в известной истории о том, как Малколм Икс купил свой первый зут- сьют — в кредит по причине отсутствия денег (с. 31). «Зут много чего значил тогда, — утверждает она, — но едва ли имел политический смысл для тех, кто его носил» (с. 44).
Келли думает иначе. «В то время как сам костюм не задумывался как прямое политическое заявление, — пишет историк, — он стано­вился таковым в социальном контексте, в котором он был создан и в котором его носили» (с. 11). В самом деле, трудно воздержаться от по­литического прочтения автобиографических анекдотов, сочинитель которых занимал столь заметное место в политической истории и сам себя считал значительной фигурой. Впрочем, в конечном итоге дово­ды Пейс убеждают. Она пишет, что зут-сьют «указывал на множество социальных различий, на принадлежность кругу друзей или ровес­ников или местной общине, на вызов условностям и нормам респек­табельности» (с. 74), то есть не всегда и не обязательно подразумевал политический подтекст.
Это не значит, что Пейс полностью удалила из книги политическую линию. Социальные вопросы, имеющие отношение к зут-сьюту, были слишком разнообразны. Рассмотрим, к примеру, то, как Пейс описы­вает «упрямство должностных лиц Лос-Анджелеса», когда те столкну­лись с массовыми драками «зут-сьютеров» с расквартированными в городе американскими военными моряками и морскими пехотинца­ми. Отказываясь видеть в упор расовые конфликты, сопровождавши­еся растущим количеством насилия, эти должностные лица, согласно Пейс, «не хотели замечать многочисленных свидетельств дискримина­ции, расовой предубежденности и социального напряжения» (с. 123), исключали «связь общественного недовольства с расовым вопросом». Местные журналисты быстро подхватили эту тему. К примеру, Los Angeles Times заявила, что «именно их странный костюм, а отнюдь не цвет кожи, провоцировал проблемы»; вторил этому и независимый журналист: бунт «в действительности не был расовым; лишь по не­счастному стечению обстоятельств большинство носящих зут-сьют — американцы мексиканского происхождения или чернокожие». Даже члены городского совета Лос-Анджелеса, казалось, думали, что «уда­лив знаковый костюм, удастся прекратить атаки моряков на шпану в зут-сьютах» (с. 122-123).
В то же время Пейс довольно последовательно утверждает, что «было бы неправильным считать зут-сьют знаком обособленных аут­сайдеров, стилевой приметой низшего класса обездоленных и ущем­ленных меньшинств» (с. 54). Этот тезис блестяще продемонстрирован в одной из последних глав, где рассматриваются культурные эквивален­ты зут-сьюта, которые носили разнообразные молодежные группы за пределами Америки, в том числе и в Европе. Пейс убедительно пишет об огромной популярности всего «американского» в мире в середине ХХ столетия (с. 170). Впрочем, она замечает тут же, что британский и другие модные центры обладали своими собственными сферами вли­яния, тому свидетельством — стиль гамбургских «свинг-бойз», кото­рые вдохновлялись как британскими, так и американскими образца­ми (с. 166). «Появление на публике в таких нарядах порой требовало определенной смелости, готовности пойти на риск, утверждая себя и свои желания, — пишет она, — в Южной Калифорнии как нигде, но и в других местах тоже».
Перевод с английского Екатерины Демидовой
 
Литература
Gates & Jarrett 2007 — Gates H. Jr., Jarrett G. (eds). The New Negro: Read­ings on Race, Representation, and African American Culture, 1892-1938. Princeton, NJ; Oxford: Princeton University Press, 2007.