ИНТЕЛРОС > №30, 2013-2014 > Элизабет Хёрли: феномен селебрити, мода и конвертированная в торговый бренд индивидуальность

Ли Баррон Габитус
Элизабет Хёрли: феномен селебрити, мода и конвертированная в торговый бренд индивидуальность


04 марта 2014

Ли Баррон (Lee Barron) — специалист в области культурологических исследований, занимается изучением различных аспектов популярной культуры; в сферу его интересов входят современная музыка, кинематограф, телевидение и феномен селебрити. Статьи Ли Баррона публиковались в Journal of Popular Culture, Chapter and Verse, International Review of the Aesthetics and Sociology of Music и Disability & Society, а также в сборниках Speak to Me; Music, Sound and Horror Cinema; и Popular Music and Film.

Статья впервые опубликована в журнале Fashion Theory: The Journal of Dress, Body Culture (2007. Vol11.4)

 

Покойтесь с миром, супермодель и кинозвезда. В наши дни у всех на языке вертится другое горячее словечко — «селебрити».
Смит (Smith M. 2004)

 

Мы имеем дело с экономикой культурной продукции, но и она подчиняется своей специфической логике.
Бурдьё (Bourdieu 1984: 1)

 

Введение

Размышляя над тем, какие качества присущи селебрити середины 1990-х годов, Джеймс Грэм Баллард высказался довольно нелицеприятно: «Мы привыкли преклоняться перед такими людьми, как Кеннеди; сегодня мы суетимся и распыляемся, уделяя абсурдно много внимания персонам вроде Полы Йейтс и Элизабет Хёрли. Но при чем тут Эли­забет Хёрли?.. <.. .> Очевидно, система подвержена энтропии, энергия иссякает. Вполне вероятно, что и эпоха настоящих селебрити близится к концу» (Vale & Ryan 2004: 80).

Однако прогноз Балларда оказался несколько недальновидным, учитывая как саму природу феномена селебрити, так и особенности личности Элизабет Хёрли. В 2005 году, как и ранее, в 1994-м, она ока­залась в центре пристального внимания массмедиа, и оба этих знаменательных момента, которые разделяет чуть более десяти лет, обязаны своей знаменательностью исключительно ее умению превратить в ин­формационный повод некий предмет гардероба. В 1994 году это было переделанное черное платье от-кутюр; в 2005-м — купальник-бикини, в котором она анонсировала собственную коллекцию одежды для пла­вания и пляжного отдыха. Чтобы передать, насколько прочно Элизабет Хёрли занимает место в современной культуре, Бауйер пишет: «[Масс] медиа настолько одержимы [персоной] Элизабет Хёрли, что едва ли проходит день, чтобы она не появилась в каком-нибудь журнале или газете»; а также называет ее «ослепительной куртизанкой, которая пленяет папарацци как ни одна британская женщина со времен прин­цессы Дианы» (Bowyer 2003: 15, 254). Однако большинство репортажей и очерков, появлявшихся в средствах массовой информации, не имело практически никакого отношения к профессиональной деятельности Элизабет Хёрли. Их сюжеты почти всегда, за очень редким исключени­ем, были сосредоточены на описании образа жизни «профессиональ­ной селебрити» (BBC News 2002). Действительно, серия новостных ре­портажей, освещавших выход ее модной линии, по времени совпала с посвященной сорокалетию звезды публикацией от 10 июня 2005 года.

Эта весьма пространная статья была целиком и полностью посвяще­на ее профессиональной деятельности. Центральное место в ней зани­мал вопрос о том, каким образом многогранная карьера Хёрли привела ее в мир моды, где она прочно обосновалась, к настоящему моменту превратившись из просто модели, демонстрирующей изделия других производителей, в дизайнера, создающего и самостоятельно реклами­рующего собственный оригинальный look (визуальный образ). Зано­во переосмыслив замечания о моде как таковой, высказанные Бурдьё и особенно Крейк, я утверждаю, что сегодня Элизабет Хёрли выступа­ет в роли авторитетного поставщика специфического «габитуса», ис­пользуя в качестве передаточного звена или «носителя» линию одеж­ды и аксессуаров Elizabeth Hurley Beach, запущенную в производство в 2005 году, — собственную именную линию, которая дает ей возмож­ность одновременно представлять и «парадный фасад», и «оборотную сторону» предприятия. В этом отношении Элизабет Хёрли являет собой симбиоз моды и воплощения, фигуру, неразрывно связанную с изо­щренной высокой модой, но также дизайнера, создающего и продви­гающего на рынок собственный «исполненный вкуса look». И хотя мое намерение, по-видимому, несколько выбивается за пределы концепту­альных границ, в этой статье я хочу исследовать методы, приемы и пути, которые позволяют осуществлять организаторские и посреднические функции силами одного человека — в данном конкретном случае си­лами единственной звездной персоны, небезосновательно претендую­щей на роль законодательницы мод. Поскольку, если судить по успеш­ности и долговечности созданной Элизабет Хёрли линии (а вещи под маркой Elizabeth Hurley Beach продаются практически во всех уголках Земли, где есть магазины, торгующие эксклюзивной одеждой), она соз­дала востребованный рынком и легко узнаваемый бренд, для которо­го и основой, и строительным материалом послужили исключительно ее собственный имидж и расхожие представления о ее персоне. Таким образом, благодаря маркетинговым приемам и широкой поддержке в средствах массовой информации Elizabeth Hurley Beach представля­ет собой не только линию шикарной одежды и «гламурных» аксессу­аров, но также своего рода сборник инструкций, указывающих, как правильно носить вещи «от Элизабет Хёрли», чтобы хоть немножечко почувствовать себянастоящей Элизабет Хёрли.

 

Элизабет Хёрли: актриса становится моделью

Среди публичных персон найдется совсем немного тех, кого средства массовой информации превратили в селебрити в буквальном смыс­ле в один прекрасный день, — тех, чей момент культурного триумфа можно датировать с той же безошибочной точностью, что и моменты славы Элизабет Хёрли. Первый из них пришелся на 1994 год, а точнее на день премьеры фильма Майка Ньюэлла «Четыре свадьбы и одни похороны», куда Хёрли явилась одетая в платье от Версаче, детали которого были сколоты между собой при помощи английских була­вок. Уже на следующий день ее фотографии с премьеры появились на первых страницах газет; и этот факт еще более поразителен тем, что к самому фильму она не имела никакого отношения. Адам Смит так прокомментировал это событие: «Возможно, в первый и в послед­ний раз в истории кинематографа женское платье определило пово­ротный момент карьеры» (Smith A. 2001: 88). Хотя к тому времени она уже имела некоторый актерский опыт и успела кое-где сняться (самой

заметной ее работой была роль в телевизионной драме 1988 года «Кристабель» режиссера Дениса Поттера), именно этот эпизод биографии возвел ее в статус селебрити, который в одночасье достиг таких высот, что даже этого, единственного события было бы достаточно для того, чтобы убедить всех в том, что Элизабет Хёрли непременно станет не­отделимой частью популярной культуры и заставит произнести в свою честь «триллионы слов» (Derrick & Muir 2003: 320). Кроме того, это был момент, который навсегда, неразрывными железными узами связал имя Хёрли с миром моды.

После премьеры фильма «Четыре свадьбы и одни похороны» она словно по волшебству превратилась в узнаваемую во всем мире фигу­ру и стала образцовой иллюстрацией классического определения по­нятия «селебрити», некогда сформулированного Дениэлом Борстином: «. персона, известная благодаря своей широкой известности. [до­стигнутой] за счет дифференциации собственной индивидуальности на фоне индивидуальности своих конкурентов по публичной арене» (цит. по: Turner 2004: 5). Впрочем, если верить Элизабет Хёрли, сама она не придавала какого-то особого значения тому платью от Версаче:

«Мне и в голову не приходило, что вокруг него могут поднять та­кую шумиху. С чего бы? Я носила сексуальные платья всю свою жизнь. Когда вся эта история стала набирать обороты, я была в Каннах, и мне обо всем сообщал мой агент по связям с прессой, так что у меня были некоторые представления о том, какую кашу я заварила, но... все это так глупо» (Shone 1994: 34).

Исходя из формулировки Борстина, платье от Версаче можно на­звать инструментом, который Хёрли использовала для своей культур­ной дифференциации. Однако кроме того, она умело воспользовалась дальнейшей поддержкой сочувствующих «игроков», вовлеченных в этот процесс. Как подчеркивает Эванс (Evans 2005), чтобы прочно утвердиться в статусе селебрити, недостаточно просто обладать «ха­ризмой» (или всецело положиться на собственную харизму); селебрити — это, скорее, некая питательная среда, созданная усилиями «объ­единенных общими интересами медиа», в число которых входят пресса, кинематограф и телевизионные программы. Как высказался Роджек, селебрити — это «искусственные порождения» культуры:

«Их влияние на публику может казаться сугубо личностным и не­произвольным. В действительности все селебрити аккуратно манипу­лируют тем, что можно назвать цепочками притягательности. Никто из селебрити сегодня не добьется желаемого публичного признания без помощи культурных посредников, которые направляют селебрити, выстраивая их поведение на публике по законам сцены. «Культурные посредники» — это обобщенное название, которое распространяется на агентов, журналистов, маркетологов, промоутеров, фотографов...» (Rojek 2001: 10).

Для Элизабет Хёрли такими культурными посредниками стали, в первую очередь, папарацци и Версаче — в ее истории они сыграли роль агентов, которые открыли дорогу для развития проистекающих из сложившейся ситуации культурных возможностей. Вот как высказался Эндрю Энтони о роли агента Кенсингтон из фильма «Остин Пауэрс», до сих пор считающейся ее главным кинематографическим успехом: «.ее утвердили на эту роль, потому что ее имидж уже ценился на рын­ке (хотя эта ценность была изрядно раздута), благодаря тому что она уже играла роль любимой музы папарацци. Она была звездой, пода­ющей надежды как фотомодель, задолго до того, как стала подающей надежды кинозвездой» (Anthony 1999: 145). Однако с конца 1990-х го­дов, руководствуясь весомыми финансовыми соображениями, Элизабет Хёрли начала прибирать к рукам еще и роль собственного менедже­ра и окончательно утвердилась в ней в 2005 году. Тёрнер утверждает:

«Помимо прочего, селебрити делают деньги ради удовлетворения своих личных интересов. Селебрити может выстраивать свой образ публичной личности, относясь к нему как к коммерческому активу; и профессиональный выбор селебрити, в принципе, всякий раз дол­жен быть подчинен этой цели. От того, как высоко оценивается этот актив — как далеко распространяется слава селебрити, — зависит, на­сколько велик накопленный селебрити потенциал» (Turner 2004: 34-35).

И карьера Элизабет Хёрли прекрасно вписывается в постфордовскую философию «вечной инновации» (Kline et al. 2003). С середины 1990-х годов она вовлечена в строго детерминированный процесс синергетического взаимодействия, который обычно протекает на корпоративном уровне (Murray 2005; Tunstall & Palmer 1991).

 

(Продолжение читайте в печатной версии журнала)


Вернуться назад