Элина Войцеховская — PhD, писатель, эссеист, филолог-славист, литературный переводчик, по первому образованию — математик. Автор многочисленных литературных, культурологических, журналистских и академических публикаций на русском и французском языках.

 

«Фрида! Фрида! Фрида!» — прокричал ей в уши чей-то назойливый, молящий голос.
М. Булгаков

 

Васильковый цвет Синего дома (Casa Azul) — родового гнезда семьи Кало, свитого, как водится с оплотами постоянства, незадолго до рож­дения героини настоящих записок, — достоверно передается современ­ными фото и киносъемками. Меж тем, черный ножной протез, мель­кающий в фильме «Фрида», мало похож на свой прототип, красный и расписной. Создателей фильма не в чем упрекнуть: фильм вышел в 2002 году, когда гардероб Фриды Кало еще находился под семью замка­ми. Платья и украшения можно было скопировать с фотографий и (авто) портретов, протез же, этот скорбный интимный предмет туалета, не под­лежал парадному тиражированию даже в столь радикальном случае.

После смерти Фриды Кало в 1954 году ее муж Диего Ривера пере­дал Синий дом правительству для устройства музея, но распорядился на пятьдесят лет замуровать в дальней комнате все носильные вещи. Сундуки с платьями, украшениями и ортопедическими приспособле­ниями были вскрыты только в 2004 году. Начиная с 2012 года немалая часть коллекции выставляется в экспозиции Синего дома и никогда его не покинет — такова вторая часть распоряжения Риверы. Предла­гаемые заметки инспирированы возможностью увидеть коллекцию, а заодно служат удобным поводом изложить кое-какие соображения не только по поводу этномоды, но и теории моды вообще, а заодно и эстетической философии, ибо, по многим причинам, речь пойдет не только об одежде.

Искусство как трансформация страданий — стандартное заключе­ние для биографической статьи о Фриде Кало, но в нашем случае те­зис может быть принят разве что в качестве изначального. Цели этих заметок — гораздо более прикладные и одновременно амбициозные: предложить объяснение, почему гардероб Фриды Кало был именно та­ким, каким он был. Тема обширна и достойна гораздо более подробно­го исследования. Здесь мы сможем только набросать тезисы.

В трактовке облика Фриды Кало можно впасть в две противополож­ные крайности, обе крайне поверхностные. Можно вообразить, что на­ряды ее типичны для мексиканки первой половины XX века. Либо же, понимая, что состоятельные местные дамы одевались все-таки по па­рижской моде, завести речь о стилизации в духе «Ваня в кучерском армячке». Первому подходу мы уже уделили достаточно времени, попросту упомянув его. Второй подход легко сводится к первому, с ого­воркой, что речь идет об аутентичных народных костюмах, перенятых демофильствующей местной знатью. Кое-какие элементы и даже от­дельные предметы мексиканской народной одежды, особенно из штата Оахака, конечно, использовались, но все же ситуация гораздо сложнее, потому что речь идет о чрезвычайно нетривиальной фигуре.

Основательная монобровь над горящими углями глаз — образ уз­нается сразу. Сегодня Фрида Кало воспринимается как один из сим­волов Мексики, и здесь трудно провести черту между свободой воли и изуверством обстоятельств. Следует помнить, что мексиканская ци­вилизация относительно юна. Мексика освободилась от колониаль­ной зависимости только в 1821 году. В начале XX века мексиканский национальный характер только формировался, богатейшая мезоаме- риканская культура находилась в забвении и мало кого интересовала. Фрида Кало явилась не просто каноном, она стала исторически первым женским мексиканским каноном. Рамки дополнительно раздвигаются, если вспомнить, что Мексика — самая, пожалуй, культурологически любопытная страна в Латинской Америке.

Испанская католическая модель немало матриархальна, но, в силу своей общности, недостаточно специфична в мексиканском случае. К тому же революционеры редко бывают свободны от атеизма, если понимать его как отторжение традиционных мировых религий. Ин­дейский же пантеон насквозь маскулинен. Видимо, неизбежным было явление мексиканского женского канона, мексиканской первожрицы. Если принять, что древние ацтекские боги на время очнулись от сна и искали новых пророков — жертв, Фрида Кало выглядит идеальным кандидатом.

Магдалена Кармен Фрида Кало Кальдерон (Magdalena Carmen Frieda Kahlo y Calderon) родилась на пересечении культур, о чем сви­детельствует хотя бы ее имя. Победила, безусловно, материнская ли­ния, испано-индейская, особенно автохтонной своей частью. Страсть к доиспанским артефактам и истории была новинкой, потому что большинство мексиканских сеньоров считали своей прародиной Ис­панию и хотели бы забыть о своих индейских корнях. На автопор­трете «Две Фриды» одна Фрида — в испанском кружевном платье, другая — в народном (индейском) костюме попроще, по жилам обе­их плывет та же, смешанная кровь. Происхождение отца, еврея из Австро-Венгерской империи, кажется, не оказало выраженного вли­яния на выбор ориентиров.

На портрете (кисти дочери, конечно) изображен светловолосый человек, похожий одновременно на Рильке и мексиканского импера­тора Максимилиана Габсбурга, оглядывающий свое обширное, чисто женское, вороновой масти семейство не очень уверенным голубым взо­ром. В этом взгляде — весь трагизм и надрыв Австро-Венгрии. «У дья­вола — голубые глаза», — скажет дочь в стихах, ибо, разумеется, она писала не только картины. Дьявол, надо полагать, есть дьявол покорности и бездействия. Что же все-таки досталось от отца? Артистические наклонности (Гильермо Кало был фотографом и немножко художни­ком) и европейский аналитический ум, взгляд на местные реалии — безусловно лояльный к окружающим деталям, но с четким осознанием того, что есть что-то другое.

Огненного коктейля в жилах оказалось недостаточно для выпавшей роли. Новый мексиканский канон, едва ли не богиня — практически Франкенштейн, собранный из кусков.

По последним исследованиям считается, что проблемы с опорно- двигательным аппаратом у Фриды Кало начались с самого рождения. Речь идет о spina bifida (расщепление позвоночника) в слабой фор­ме — это врожденный дефект позвоночника, приводящий, в частно­сти, к слабости ног. В шесть лет прибавился полиомиелит, в результате которого одна нога навсегда осталась тоньше и короче другой. И на­конец, в 18 лет случилась страшная автокатастрофа, от последствий которой Фрида Кало страдала всю жизнь.

Телесное совершенство и телесное убожество — опасная тема. Прак­тически во всех мировых цивилизациях от жрецов и царей требовалась физическая безупречность. Это требование зафиксировано, в частно­сти, в Ветхом Завете. «Скажи Аарону: никто из семени твоего во все роды их, у которого на теле будет недостаток, не должен приступать, чтобы приносить хлеб Богу своему.» (Лев. 21, 16-17). В числе этих те­лесных пороков названы слепота, хромота, уродство и др. (ст. 18-20). Крупные шрамы на теле тоже не способствовали доступу к сакраль­ным функциям.

В относительно демократических обществах требовать физического совершенства от публичных персон считается неприличным, но в на­роде же, как правило, живет интуитивное неприятие уродства («Бог шельму метит»), а в высших сферах дефекты, по возможности, все-таки маскируют (вспомним хотя бы президента Рузвельта, скрывавшего свой паралич). Как же получилось, что увечье Фриды Кало не только не отворачивало от нее ни современников, ни вдохновенных потомков, но и дополняло образ, вызывало жалость и дополнительный интерес?

Рискнем предложить следующее объяснение. Требования телесного совершенства к царям и жрецам (то есть публичным персонам) фор­мулируются уже устоявшимися цивилизациями. В цивилизациях но­вых, даже и с многотысячелетними компонентами, не обходится без стыков и швов, в том числе физических, поэтому такие ограничения сняты — их попросту некому высказать. Адепты и ревнители возник­нут гораздо позже.

Каменные истуканы чак-мооль часты в Мексике; они являют собой лежащие на спине статуи с поджатыми руками и ногами и перепуган­ными лицами. Это вестники небес; когда они низвергаются на землю, то падают на спину и не могут встать из-за гравитации, давления зем­ной атмосферы и невыносимой боли. Не исключено, что прямохож- дение — исключительно человеческий удел. В европейской мифоло­гии чак-моолей можно отожествить с ангелами во всем, кроме двух немаловажных отличий: никакой легкости передвижения и никакого априорного обещания добра.

Увечье наступило именно тогда, когда медицина была уже настоль­ко прогрессивна, чтобы вытянуть пациентку из царства теней, но и на­столько убога, чтобы не залечить травмы как следует и не избавить от боли. Смерть есть инициация, инициация есть смерть. В данном слу­чае перед нами безусловный и абсолютный пример смерти. Авария, уничтожающая способность стоять прямо, чтобы вывести на истинный путь. Уничтожающая возможность иметь детей телесных во славу пе­стрых двумерностей.

Авария могла бы изуродовать лицо или руки, но нет, она ударила по опорно-двигательному аппарату и репродуктивным органам. Ни­что не мешало проводить дни, часы, месяцы наедине с мольбертом, за­одно продумывая фасоны нарядов для редких, но ярких выходов в свет.

Одежда — очень серьезное решение и очень серьезная проблема любого интеллектуала-творца, претендующего на глобальность мыш­ления. Пропуская через себя множество эпох, трудно находить гармонию в моде дня, как стандартной, так и необычной. Итак, что может быть ближе к телу человека, чем его собственная мексиканская выши­тая рубашка? И почему необходимо надеть именно такую рубашку, а не что-то смахивающее на легковесную, не отягощенную теориями и трактовками сиюминутную моду?

Знакомство с самыми новомодными художниками Европы и Аме­рики, обилие романов с диапазоном любовников от Жозефин Бейкер до Троцкого, склонность к алкоголю, наркотикам и сквернословию — радикальное богемное поведение гармоничным образом должно было привести к радикальному гардеробу.

Возможны два вида гардеробного радикализма — стремление впе­ред, к ультрановизне, или же назад, к истокам. Избран был, несомнен­но, второй вариант. Какими, собственно, могли быть эти истоки, если речь шла о новой цивилизации, образованной слиянием двух главных линий, испанской и индейской, с бесчисленным количеством вариа­ций и мелких примесей. Старые этнографические схемы выделяют 18 разных типов метисации: Espanol con India — Mestizo, Mestizo con Espanola — Costizo и так 18 раз. Постепенно детали забылись, при­сутствие индейской крови ощущалось, но уже не поддавалось класси­фикации. Как здесь искать костюмные истоки, когда и генетические уже не очень ясны? Разумеется, до прихода испанцев мезоамериканские матроны не носили ни длинных юбок с оборками, ни вышитых кружевных блуз.

Какова была одежда доиспанской эпохи? Думается, на своих бесчис­ленных murales Диего Ривера достаточно точен в деталях: до прихода испанцев аборигены обоих полов дефилировали, как им положено по званию, полуголыми, в холодную погоду прикрываясь сарапе (мек­сиканскими прямоугольными пончо) из волокон агавы.

Мужская народная мексиканская одежда в какой-то мере сохрани­лась вплоть до эпохи Фриды Кало (те же сарапе). Что же касается жен­ской народной одежды, она полностью сформировалась адаптацией национальных эстетических понятий к католическим канонам. В го­сподской дамской моде кринолины плавно сменялись турнюрами и т.д., вслед за последними новинками из-за океана. Народные же мексикан­ские женские наряды, в течение как минимум пары сотен лет до рож­дения Фриды Кало, сводились к сборчатым юбкам, вышитым блузам и пестрым шалям. Все эти предметы одежды были «подсмотрены» у жен колонистов и приспособлены к доступным материалам и, как сказано, народным эстетическим традициям. Костюмный радикализм Фриды Кало состоял в том, чтобы вернуть народный костюм, в свое время ин­спирированный патрицианской модой, назад в салоны, предваритель­но подвергнув его необходимому облагораживанию.

Страна Мексика приучает не делать большого различия между ре­формой и революцией. Немного найдется стран, испытавших настоль­ко продолжительные и кровавые революции. Еще меньше найдется стран, где одна из главных столичных улиц названа именем Реформы. Когда возникает мировоззрение, претендующее на новизну, в круг его допустимости всегда попадают детали, обломки прежних теорий, фи­лософий, предметов.

Попытаемся перечислить и умеренно откомментировать кое-ка­кие детали вечности, проникающие в революционность облика Фри­ды Кало.

 

Золото

Серьги, браслеты и ожерелья, присутствующие на фотографиях Фри­ды Кало, в большинстве своем так огромны и нарочито грубоваты, что могут удостоиться наименования побрякушек. Но это чистое золото, частенько усыпанное драгоценными камнями. В самом большом оже­релье по виду — добрый килограмм золота. у Фриды Кало, как из­вестно, было множество проблем, но бедность не входила в их число. И все-таки не граничит ли такое откровенное выпячивание богатства с дурновкусием, в стиле огромных «голд» на шеях нуворюсов в эпоху первоначального накопления? Достаточно заглянуть в этнографиче­ский музей, чтобы ухмыльнуться подобному предположению. Грубость формы соответствует старым ювелирным техникам и царским прототипам тысячелетней, быть может, давности. Форма в данном случае важнее массы, а содержание еще важнее. Золото — солнечный металл, издавна символизирующий Солнце с его чудесным сиянием и слепя­щим блеском, живительным теплом и испепеляющим жаром. Мезо-американские цивилизации были цивилизациями золота. Это зрелый металл, требующий моральной готовности для того, чтобы носить его. Деликатные современные интеллектуалки, брезгующие золотом, чего- то явно недопоняли и, возможно, никогда и не поймут.

 

Оборки

Попробуем обойтись без Делёза. Оборка есть выход из двух измере­ний, доказательство того, что ткань стала тонкой и что появилась игла. Античность не знает швов и, соответственно, не знает оборок. Оборка — тканевое излишество, в Раннем Средневековье — чуть ли не символ богатства, в Новейшее время — признак простонародности, либо же цивилизации. Мексиканские крестьянки радостно освоили оборки, как только присмотрелись к нарядам испанских колонисток. Меж тем, оборка крестьянки с гор, неохотно переходящей с науатля на испанский, и оборка высокоученой сеньоры из Мехико — это со­всем разные оборки. Оборки Фриды Кало — третья, не то четвертая итерация в колониальном списке.

 

Вышивки

Вышивка появляется тогда, когда высвобождается время от тяже­лой физической работы и когда одежда перестает быть случайной. Принты и роспись по ткани в традиционных западных костюмах использовались с осторожностью. Фрида Кало рисует по собственным гипсам, но не по одежде. Кроме того, вышивка предполагает строгую продуманность рисунка, но никогда не может быть штамповкой, даже если речь идет о машинной вышивке.

 

Длинные юбки в сборку

Длинными юбками проще всего скрыть то, что показывать не следу­ет, но бывает множество фасонов длинных юбок. Минимальный крой, свободное распределение ткани — именно юбки в сборку выглядят естественным продолжением античной бесшовной моды и наилучшим образом показывают достоинства ткани.

 

Длинные волосы

Если длинные юбки можно списать на необходимость маскировать увечья, длинные волосы не несут никакой функциональности. Стоит взглянуть на детские и юношеские фотографии стриженой Фриды, где- то с бантом, где-то без, чтобы понять: длинные волосы были взрослым сознательным решением, отходом от будничной моды. Повторяется логика оборок: длинные волосы с прямым пробором, выращенные из короткой модной стрижки, — совсем не те длинные волосы, которые не были стрижены никогда. Новый переход к короткой стрижке в слу­чае Фриды Кало означал кризис, попытку саморазрушения.

 

Дорогие ткани

Так же как благородные металлы, дорогие качественные ткани — вос­точные шелка или тонкая европейская шерсть — говорят о достоин­стве своего обладателя и о его нетривиальном статусе. Чем проще фа­соны, тем лучше выглядят такие ткани.

 

Мужской костюм в качестве женского

Мужской костюм всегда современен и внеисторичен на протяжении последних лет 150. Ширина лацканов, брюк, расположение карма­нов — детали второстепенные. Суть во вписывании фигуры в жесткий прямоугольник. Узкие рамки мужского костюма — полное отрицание всего богатства линий и колеров костюма женского. Фрида Кало наде­вала мужской костюм в самые тяжелые, но «прямостоящие» моменты жизни. Мужской костюм Фриды Кало — outfit бесстрастного денди, которому дела нет до ацтекских фолк-мотивов.

 

Корсеты, протезы, ортопедическая обувь

Эти печальные предметы туалета, призванные латать раны, нанесенные судьбой, и удерживать тело в вертикальном положении, отличаются от стандартных необычайным качеством выделки и... красотой. Корсеты сделаны из прекрасной тонкой кожи — это обстоятельство еще можно объяснить требованиями удобства. Но разукрашивание собственного протеза, скрытого под длинной юбкой, — именно это действо раскры­вает сущность эстетических убеждений: красота должна твориться не только напоказ, но и для себя. Любой используемый предмет, даже скорбный и функциональный, обязан быть декоративным.

 

Коммунизм

По эстетике — вполне ацтекская квазирелигия. Солнечный культ, кро­вавый и вызолоченный, не гнушающийся гекатомб. Мексиканский ком­мунизм гармоничен, хотя бы потому, что не реализован на практике. Разумеется, как это часто бывает, пламенными коммунистами в Мек­сике нередко становились очень состоятельные люди, вроде четы Ривера. Прекрасно вписывается в схему и явление в Мексике Троцкого — антипода Сталина, и его принесение в жертву. (Орлиные носы одного и другого — вполне в духе ацтекских канонов.) По крайней мере одно покушение на Троцкого было совершено мексиканскими художниками, а после второго такого покушения Фрида Кало почему-то вынуж­дена была скрываться.

На этом закончим — на том, что тайны Синего дома и его прежних владельцев все еще выглядят неисчерпаемыми, на том, что дом этот стоит полета через океан, не говоря уже о других мексиканских дико­винах. И на том, что устоявшийся trade mark не всегда ассоциируется со стандартом и вульгарностью.

Современным кутюрье случалось соединять брови манекенщиц над переносицей черной тушью и окутывать их худосочные тела оборками, шалями, бусами и пр. Хорошо это или плохо? Никакое повторение не может не быть поверхностным, даже если в нем и есть мудрость кано­на. Повторение фасона поверхностно вдвойне: нетривиальная фило­софия искалеченной музы-вдохновительницы мало кого интересует, визуальные смыслы теряются, колебания колониальных маятников между патрицианскими и плебейскими полюсами сводятся лишь к вы­кройкам и мануфактуре.

И постскриптум, граничащий с интродукцией: статья была задума­на в полной темноте, в самолете, задержанном в Мехико по причинам электроаварии, но багаж все-таки был загружен в межконтинентальное чрево. В цветастой сумке автора опять не было ни одной мексиканской вышитой рубашки, но было немало амулетов.

 

Литература

Войцеховская Э. Мексиканские дневники. Топос, 2003. Ч. 1, 2.

www.topos.ru/article/1771.

www.topos.ru/article/1776.