Юлия Демиденко – искусствовед, заместитель директора по научной работе Государственного музея истории Санкт-Петербурга, автор ряда статей по вопросам костюма и моды, в 2004-2005 годах — автор и ведущая программы «Мода на все» на 5-м канале СПбТВ, куратор выставки «Память тела» (в соавторстве с Е. Деготь. 1999­2003: Санкт-Петербург — Нижний Новгород — Москва — Красноярск — Вена — Хельсинки) и «Мода и социализм» (Москва, 2007).

 

Неизбежный конец всего живого — смерть — страшит и ужасает, за­вораживает и ко многому обязывает. В разных культурах со смертью связаны пышные обряды и торжественные ритуалы, в основе которых не только свойственные каждому времени представления о причинах смерти людей, о загробном мире или его отсутствии, об устройстве мира, о высшем предназначении человека, но и — вполне земная ие­рархия, сложная система социальных связей, и кроме того — понима­ние долга, красоты, не говоря уже о самых разных способах выраже­ния любви, признательности, горя. Похороны и траур издавна были публичной демонстрацией не только и не столько личных чувств, от глубокой любви, привязанности, просто симпатии до безысходного горя и психологического потрясения, сколько религиозной и сослов­ной принадлежности, семейных традиций, классовых и корпоратив­ных союзов, обозначения своего места в социальной иерархии и в этом смысле — незыблемости социальных устоев.

Всерьез изучать погребальную культуру как самостоятельный вид человеческой деятельности стали сравнительно недавно, причем боль­шую роль здесь сыграли музеи, традиционно в западной культуре выполняющие еще и функцию исследовательских центров. Музеи по­гребальной культуры есть в Париже и в немецком Касселе, Националь­ный музей похоронной истории действует в американском Хьюстоне, свои музеи смерти и похоронных обрядов — в Сан-Диего и Спрингфил­де. Существует Европейская ассоциация музеев смерти, объединяющая специалистов из многих городов, в том числе из Базеля, Будапешта, Вены, Гамбурга и Лондона. В 2010 году первый такой музей открылся и в России — в Новосибирске.

И все же смерть по-прежнему пугает и настораживает, все, что свя­зано с ней, окружено зоной молчания, так что не приходится удивлять­ся, что траурный и погребальный костюм крайне редко становится те­мой специальных исследований и даже профессиональные историки костюма и моды старательно обходят его стороной¹. А уже одна только классификация костюмов, связанных так или иначе с концом челове­ческой жизни, заслуживает самого пристального внимания, поскольку особые одежды предназначались не только для покойного, но и для его близких, и для священнослужителей, участвующих в обряде погребе­ния, и для участников траурных церемоний, причем это могли быть одежды не только для людей, но и, к примеру, для входивших в погре­бальную процессию коней.

 

Костюм погребальный, прощальный и траурный

 

Погребальный костюм имеет самое прямое отношение к всеобщей истории костюма. Ведь все наши представления о костюме древних на­родов основаны на изучении именно погребальных облачений — того, что сохранилось в древних некрополях, будь то скифские курганы, египетские пирамиды или европейские могильники эпохи бронзы. Так что вся история костюма вплоть до античной эпохи есть не что иное, как история погребального костюма. Как вид одежды он появился до­статочно поздно, и его история состоит больше из вопросов, чем из от­ветов на них. Строго говоря, усилия современных историков костюма по реконструкции гардероба первобытных племен или народов Древ­него Востока, или даже античных греков можно сравнить с попытка­ми исследователя составить представление о моде сегодняшнего дня по ассортименту магазина погребальных принадлежностей. В общих вопросах силуэта и формы он вряд ли ошибется, а вот детали почти наверняка будут истолкованы неверно.

Одной из основных задач древнейших погребальных костюмов, вероятно, было защитить покойника от злых сил или духов, а мир живых — от возвращения в него умершего. С этой целью в могиль­никах каменного и бронзового веков тела щедро посыпали красной охрой. Следы красной охры широко распространены по всему све­ту: на территории Финляндии, в Байкальском регионе, на Украине, в Африке. В других случаях покойных «расписывали» той же самой охрой, вероятно, с теми же целями². Однако подобный «грим» — уже элемент костюма. К следующим относятся многочисленные украше­ния, в изобилии встречающиеся в захоронениях самых разных эпох и народов.

Вполне возможно, что и многочисленные украшавшие одежду зо­лотые нашивки, встречающиеся в могилах знатных и богатых людей более позднего времени, играли ту же роль оберега³. Вплоть до середи­ны XX века у многих народов, населявших, например, Урал и Сибирь, сохранялся обычай обшивать погребальный костюм множеством бу­син и подвесок для отпугивания злых духов. Неокисляющееся золото нередко выступает своего рода «синонимом» огня и того же красного цвета, кроме того, оно издавна связано с солярными культами. Харак­тер изображений на золотых пластинках и бляшках, в изобилии най­денных в могилах скифов и сарматов, греков и саксов, подтверждает это предположение: здесь встречаются миниатюрные олени, различ­ной формы розетки и многокрылые «гении», так или иначе связанные солярной мифологией. Все они также имеют символическое значение и если не оберегают напрямую усопшего, то отражают космогониче­скую систему древних, четко определяя в ней место покойного. В од­них культурах покойник забирал с собой все, что окружало его при жизни, не оставляя ничего наследникам; в других — ему изготавлива­ли особый погребальный набор украшений и утвари, иной, чем в мире живых. В Китае по сей день печатают специальные «деньги мертвых» или «похоронные деньги», предназначенные для сжигания, чтобы обе­спечить покойному достойное существование на том свете. В русских деревнях издавна женская похоронная одежда принципиально отли­чалась от той, что носили в жизни: в ней сохранялись формы более архаичного костюма, покроем она напоминала старинные мужские рубахи, шилась из домашнего некрашеного холста, ткань для нее не резали ножницами, а разрывали, вместо любых застежек использовали завязки⁴. Да и современные похоронные фирмы предлагают родствен­никам покойных вещи, предназначенные исключительно для прово­дов в последний путь, но никак не для использования в повседневной жизни. В частности, покрой и пошив современных погребальных ко­стюмов⁵ имеет свои особенности: в них, как правило, делают более вы­сокий глухой ворот (чтобы скрыть следы болезней и медицинского вмешательства) и значительно более длинные рукава, поскольку появившееся на заре христианства правило складывать руки усопшего на груди неукоснительно соблюдается и сегодня. Между тем находки, связанные с богатым погребальным костюмом, дают еще и пищу ис­следователям, занимающимся социальными связями и развитием ин­ститута собственности. Сокровища гробницы Тутанхамона, пышный наряд «золотого человека» из Казахстана V-IV веков до н.э. — всего лишь самые известные из примеров такого рода.

Практически все древние народы непоколебимо верили в загробную жизнь в различных ее видах или же в воскресение усопших. Собствен­ное тело в этой жизни после смерти нередко было также необходимо хозяину, как и различная домашняя утварь, которой соплеменники по мере возможности снабжали покойника. Именно поэтому во всех ча­стях земли практиковали различные способы сохранения останков — от естественного мумифицирования в особых природных условиях до сложных многодневных способов бальзамирования⁶. Помимо знаме­нитых египетских мумий, надо упомянуть и обнаруженные на другом конце света мумии доколумбовой Америки, древних обитателей Канар­ских островов, горного Алтая, Синьцзяна и других регионов.

В ряде случаев сам погребальный костюм должен был предохра­нять останки от неотвратимого воздействия времени — именно в этом была его основная функция. Найденная во время строительных работ в 2011 году в китайской провинции Цзянсу женская мумия, погребенная в эпоху Мин, была тщательно завернута в льняные ткани, пропитанные воском, поскольку считалось, что это один из эффективных способов за­щитить тело от тления. Одно из самых известных в мире погребальных одеяний — нефритовый костюм китайского принца Лю Шеня—долж­но было выполнять ту же задачу. Обнаруженное в 1968 году в китайской провинции Хэбэй двойное захоронение принца Лю Шэня и его супру­ги принцессы Доу Вань, относящееся ко II веку до н.э., произвело сен­сацию: тела царственных мертвецов были облачены в поразительные нефритовые одежды. Более 2000 нефритовых пластинок, скрепленных золотыми (у принца) или серебряными (у принцессы) проволочками, облекали полностью тела усопших наподобие скафандра и должны были, по мысли древних китайцев, помочь сохранить их в неприкос­новенности. Любопытно, что в эти годы ту же идею соединения жест­ких пластмассовых пластинок проволочными колечками использовал в своих эпатажных подиумных коллекциях Пако Рабан.

По мере развития сложных общественных структур усложнялись, по всей видимости, и обряд похорон, и представления о загробной жизни. В древних восточных государствах для дорогих покойников, в особен­ности знатных и богатых, не жалели ничего: ни золота, ни каменьев, ни дорогих тканей, ни париков, ни обуви. Предстать перед властите­лями загробного мира усопший должен был во всем блеске и величии своего положения. Божества же явно должны были встречать вновь прибывших «по одежке». Эта традиция лишь ненадолго нарушилась в связи с христианизацией Европы, когда новый похоронный обряд по­требовал отказаться от богатого погребального инвентаря и расшитых одежд в пользу простоты и очевидного символизма христианского бе­лого савана. Король франков Хильдерик был захоронен в полном об­лачении, с оружием, боевым конем и украшениями. Именно это дает основание историкам сомневаться в том, что один из первых Меровингов принял христианство, а не остался язычником. Зато Вильгельм Завоеватель, скончавшийся в 1087 году близ Руана, в полном соответ­ствии с примитивным христианским социализмом был после смерти уподоблен последнему из своих подданных — придворные попросту бросили тело короля, не забыв обобрать его до нитки⁷.

И все же традицию фараонов унаследовали и монархи более позд­них эпох. Эксцентричная королева Кристина Шведская, скончавшая­ся и похороненная в Риме в 1689 году, была положена в гроб в белом платье с золотой вышивкой и в пунцовой королевской мантии. Забаль­замированное тело Петра I после смерти императора в 1725 году было обряжено в алый кафтан и парчовый камзол, костюм его украшали дорогие брабантские кружева, а на груди сиял введенный им орден Андрея Первозванного. Церемониал пышных похорон монарха был позаимствован Петром в Европе, где уже в эпоху Возрождения в ро­скошные одежды наряжали не одних только государей, но и преуспев­ших в жизни горожан. В барочном интерьере собора святого Петра в Вене в стеклянных саркофагах выставлены на всеобщее обозрение ске­леты святого Бенедикта и святого Доната, привезенные в 1733 году из римских катакомб. Раскинувшиеся в вольных позах святые облачены в роскошные бархатные костюмы первой трети XVIII века с кружева­ми и жемчугом. Именно так, в парадных одеждах, хоронили венских аристократов того времени. В этом можно убедиться в крипте церкви святого Михаила, где покоятся несколько поколений знатных мертве­цов в полном великолепии барочных парчовых костюмов.

Со времен Средневековья похороны властителей любого уровня пре­вратились в эффектный и порой продолжительный спектакль, требо­вавший пышных декораций и костюмов всех участников. В основе сце­нария лежала идея бессметрия владыки и божественной природы его правления, то есть укрепления власти, неизбежно слабевшей в случае смерти лица, ее олицетворявшего, и, нередко, легитимизации наслед­ника. Соответствующее статусу покойного облачение подтверждало его величие. Вместе с тем тело монарха вовсе не обязательно было дей­ствующим лицом этой монументальной драмы.

Й. Хейзинга сообщает (Хейзинга 1995), что в Средние века повсе­местно существовал обычай, согласно которому тела скончавшихся вдали от родины властителей особым образом препарировали, так что в родной край отправляли лишь кости, а все остальное хоронили на месте. В XII-XIII веках, в эпоху крестовых походов, когда смерть в своем доме была уделом женщин и совсем уж немощных, подоб­ным операциям подвергались тела многих монархов и епископов. Церковь пыталась бороться с «ужасным обычаем», папа Бонифаций VIII дважды призывал отказаться от него, однако увещевания мало помогали. Так, кости погибших в битве при Азенкуре Эдуарда Йорк­ского и Майкла де ла Поля были доставлены родным в небольших ларцах. Еще и в XV веке нередки были случаи, когда во Франции или в Англии с высокородным покойником поступали таким не самым уважительным образом. Этот обычай, поначалу вызванный, очевид­но, практическими соображениями — нежеланием бросать в чужой земле своего сюзерена и невозможностью иначе доставить из юж­ных стран на родную землю хоть часть его тела, впоследствии при­обрел и иные основания. Некоторые из павших вели благочестивый образ жизни, их гибель в крестовых походах приравнивалась к муче­ничеству, так что останки героев приобретали статус святых мощей и служили реликвиями, которыми стремились обзавестись не только родные и близкие умерших. Так, например, было с останками Людо­вика Святого, впоследствии розданными по соборам и монастырям Франции. Видимо, именно отсюда берет начало обычай некоторых королевских домов Европы хоронить части тел своих королей в раз­ных местах. Так, Анна Бретонская была похоронена, как и положено французской королеве, в аббатстве Сен-Дени, а ее сердце — в родном городе Нанте. До самого позднего времени этот обычай сохранялся у австрийских Габсбургов, которых даже в пределах столичной Вены хоронили в трех разных местах: сердце — в Августинской церкви, внутренности — в соборе Святого Штефана, а тело — в королевской усыпальнице в Капуцинеркирхе.

Понятно, что погребальный костюм во всех перечисленных выше случаях был неактуален, но его заменил еще один вид костюма, со­вершенно необходимый при торжественных похоронах сильных мира сего — костюм для церемонии прощания. Скончавшийся в 1493 году в Линце германский император Фридрих III, после того как тело его было забальзамировано, а внутренности захоронены здесь же, в Линце, предстал перед пришедшими проститься с ним подданными сидящим на троне, в парадных одеждах и с символами власти. Впоследствии тело императора освободили от излишнего великолепия, уложили в гроб и отправили в Вену, где уже проводили все необходимые процедуры, не предъявляя его общественности.

Такого рода пышные королевские облачения разных эпох можно увидеть сегодня в Вестминстерском аббатстве в Лондоне. Демонстри­руются они на деревянных манекенах, которым в королевском похо­ронном обряде тоже отводилась немалая роль. Восковая или выполнен­ная из иного материала кукла изображала самого покойного, который мог отсутствовать на этом важном мероприятии по указанным выше причинам, а мог скрываться в плотно закрытом гробу.

При французском дворе существовал схожий обычай — короля хо­ронили спустя изрядное время (иногда—до 40 дней) после его кон­чины. Усопшего помещали в гроб, а все необходимые действия про­изводили с его заместителем — восковой фигурой, одетой в шелк и бархат—эффигией⁸. Любопытно, что единых ритуалов при этом не существовало. Так, после кончины французского короля Франциска I в 1547 году в течение 11 дней неукоснительно соблюдался почти весь ежедневный придворный церемониал, включая торжественный обед короля, однако относился он к восковой персоне, и только на 12-й день фигуру заменили настоящим гробом с телом государя. С фигурами же английских государей Генриха VII и Генриха VIII подобные действия не производились⁹. Однако важно, что такая фигура одевалась в полном соответствии с парадным костюмом усопшего, со всеми присущими ему регалиями, то есть в случае с коронованной особой — с короной, державой и скипетром¹⁰.

Происхождение этого странного обычая прощания с дубликатом по­койного неизвестно. Возможно, он обусловлен причинами прозаиче­ского свойства—длительные путешествия с места кончины государя к месту официального погребения, равно как и полагавшиеся по прото­колу долгие проводы покойного, вовсе не способствовали сохранности даже забальзамированного тела, порой мы просто не знаем, сколько времени требовалось бальзамировщикам для приведения тела в поря­док. Однако известны случаи, когда представлять умершего должен был живой человек. Так, при похоронах коннетабля дю Геклена по­мимо куклы сразу четыре рыцаря изображали покойного «таким, ка­ким он был при жизни». В то же время считается, что использование фигуры покойного имело место еще в императорском Риме, где умер­шего императора замещала на время восковая кукла, вокруг которой разыгрывалась целая комедия с врачами и авгурами, на седьмой день объявлявшими наконец о кончине правителя.

В Средние века пышные одежды, надевавшиеся на «заменителей», будь то манекен или живой человек, не сопровождали покойного на тот свет. Это считалось варварским, нехристианским обычаем. Дорогие одежды жертвовались церкви либо раздавались народу после похорон наряду со свечами и прочим погребальным инвентарем. Этот обычай несомненно сохранил в себе черты древних жертвоприношений на могилах. Хронисты постоянно упоминают о массовых спорах и даже драках из-за парадных одеяний покойных монархов. Такие сцены со­провождали, в частности, похороны французских королей Карла VI в 1422 году и Карла VII в 1461-м.

Имеющая место и сегодня светская традиция обряжать покойника в приличный костюм берет начало в ту же эпоху. Черный мужской костюм с белой рубашкой и галстуком, парадный мундир у военных—всего лишь современный аналог кафтана и камзола XVIII века или рыцарско­го доспеха. А ордена покойного, которые несут на подушечке в случае церемонии официальных похорон, — те же торжественное облачение, парадное оружие и прочие регалии, которые сопровождали гроб знат­ного покойника до могилы, но так в ней и не оказывались.

Еще одной формой вознаграждения участников погребальной про­цессии в Средние века была раздача тех или иных элементов траурно­го костюма. Длина траурного кортежа свидетельствовала о высоком статусе усопшего и его наследников. В то же время обеспечить массо­вость на похоронах высокопоставленных лиц в XIV-XVII веках было всего лишь вопросом денег. Список лиц, официально получивших от Генриха II траурное платье по поводу смерти его отца Франциска I, за­нял 50 страниц инфолио. Впрочем, и простым горожанам, желавшим присоединиться к церемонии, доставались траурные платья, плащи и вуали, стоившие подчас куда дороже нескольких монет, в обязательном порядке выдававшихся в печальные дни простонародью.

Отголоски древнего обычая раздачи соплеменникам имущества покойного сохранялись и в XVIII, и даже в XIX столетии, когда одной из обязательных составляющих порядочных похорон едва ли не во всех европейских странах были подарки присутствовавшим «на па­мять». Траурные костюмы, которые теперь все чаще брали напро­кат в широко распространившихся похоронных конторах, сменили специально заказанные траурные перчатки, шарфы и ленты, а так­же особые траурные кольца. На последние нередко наносилось имя усопшего, годы его жизни и помещалось какое-либо символическое изображение.

Когда именно зародился обычай носить траур по покойным, точно неизвестно. По крайней мере уже в Древней Греции регламентирова­лись и траурные одежды, и срок их ношения. Считается, что в основе традиции переодеваться после смерти близких в особые костюмы лежит языческое, восходящее к первобытным временам стремление обмануть дух усопшего, который в течение какого-то срока после смерти может прийти за своими родными и друзьями. Это представление объясняет целый ряд весьма странных траурных костюмов средневековой Евро­пы. Так, герцог Лотарингский, намереваясь почтить павшего Карла Смелого, появился на похоронах последнего в 1477 году в трауре «а ля антик» с искусственной золотой бородой до пояса. А в ряде европей­ских городов в том же XV веке во время траура общим правилом было носить глухие капюшоны с прорезями для глаз.

По случаю смерти государя в траур наряжались не только при­дворные и знать, но и члены городских собраний и ремесленных гиль­дий, фактически — весь город. Во многом именно это обстоятельство способствовало формированию общеевропейской традиции траура, имевшей, правда, отдельные региональные особенности¹¹. Фасон и характер этих одеяний определялись организаторами церемоний, в числе которых были и придворные художники¹². Траурными полот­нищами завешивались нередко не только дом покойного и собор, где проходила служба, но и весь путь, который совершала процессия. Тра­урные попоны и упряжь надевались на лошадей, которых зачастую еще и красили в траурные цвета. Пышный траур по убитому Иоанну Бесстрашному включал две тысячи черных флажков, штандартов и знамен, украшавших эскорт его сына Филиппа Доброго.

Однако траурное платье надевали не только те, кто непосредственно присутствовал на похоронах. Например, долгое время участие в погре­бальных церемониях благородных дам не предусматривалось. В то же время именно им предписывались самые длительные сроки соблюдения траура, который заключался не только в ношении соответствующего платья, но и в специфическом убранстве дома и в целом ряде других ограничений. К примеру, королева Франции по сообщении о смер­ти супруга на целый год была обречена на затворничество — она не должна была покидать своих покоев (всего же королевский траур рас­тягивался на два года). Для принцесс и прочих знатных дам этот срок составлял шесть недель. Различный срок предусматривался для де­монстрации скорби по другим родственникам, из которых на первом месте стояли родители и старшие братья. Причем строгий траур для знатной дамы в Средние века предполагал еще и пребывание в убран­ной в траур парадной постели.

Тем не менее известно, что правила эти неоднократно нарушались либо не были слишком строги. К тому же каждый двор устанавливал свои предписания, постоянно смешивавшиеся одно с другим в силу сложной системы династических браков, связывавших королевские фамилии Европы. Лишь после издания в 1765 году в Париже Ordre Chronologique des Deuils de la Cour появились общие для европейцев правила ношения траура. Так, были выделены большой и малый траур, впоследствии превратившиеся в глубокий, обыкновенный и полутраур. В Викторианскую эпоху к ним еще добавился четвертичный траур, а сами правила распространились практически на все слои общества. Тогда же установилась и жесткая регламентация сроков траура: жена по мужу обязана была носить траур два года, дети по родителям — год, по бабушкам и дедушкам — полгода, по дядям и тетям — два месяца и т.д.

Одновременно уже с конца XVI столетия началась борьба за опреде­ленные траурные «привилегии». Подражавшие знати буржуа, а вслед за ними и другие слои общества старательно копировали похоронный церемониал и если не погребальные, то траурные одежды. Издавав­шиеся герольдмейстерами эдикты, предписывавшие, какие сословия на какие похороны имеют право, повсеместно нарушались, штрафы, подчас весьма суровые, не помогали. В Нидерландах и Бельгии судеб­ные разбирательства по поводу использования запрещенной (в том случае, если речь не шла о нескольких самых знатных семействах) траурной ливреи для слуг продолжались и в XVIII веке. Но все было тщетно. Похороны по высшему разряду хотели иметь все, кто обладал для этого средствами. Похороны превратились в весьма прибыльный бизнес — каждый раз требовалось быстро изготовить траурную одеж­ду для всей семьи¹³, и на основе придворных регламентов сформирова­лись правила, принятые на вооружение и азартно пропагандируемые погребальными конторами.

С демократичным XIX веком траурная одежда перешла в разряд по крайней мере открыто обсуждаемой и неизбежно изменяющейся в угоду смене общественных вкусов. Не только похороны императо­ров, полководцев и великих людей, но и церемонии по поводу смерти людей, занимающих куда более низкие ступени социальной иерархии, перестали быть сугубо семейным делом. Широкие социальные связи, которыми обрастали члены общества, приводили на похороны или с непременным визитом соболезнования в дом усопшего (а это отдель­ный вид траурного костюма!) не только родственников и близких дру­зей, но и сослуживцев, компатриотов, бывших однокашников, коллег по различным обществам, комитетам, клубам, кружкам. Регламент похорон и всей погребальной культуры в XIX веке приобрел характер всеобщности для еврпоейского континента и оказался детализирован до крайностей, до мелочей. Собственно, именно этой подробной ре­гламентации обязана своим возникновением современная индустрия смерти — будь то организация похорон и поминок, продажа венков или заказ траурных туалетов и пр.

 

Какого цвета траур

 

Одна из самых сильных традиций изучения костюма сложилась в англо-саксонской культуре. Это во многом объясняет то обстоятель­ство, что одним из излюбленных историками костюма периодов, про который известно, кажется, все, стала Викторианская эпоха. Авторы британских и американских сайтов, посвященных истории моды, а вслед за ними многие их русские почитатели убеждены, что одним из главных вкладов Великобритании в мировую моду было окончатель­ное утверждение белого в качестве свадебного и черного в качестве траурного цветов. Поводом к тому послужили бракосочетание коро­левы Виктории и принца Альберта в 1840-м году, а в 1861-м — смерть принца Альберта и облачение Виктории во вдовьи одежды, которые королева носила до конца своей жизни в 1901-м. Две знакомые нам с детства картины передвижников — «Неравный брак» В.В. Пукирева (1862) и «Безутешное горе» И.Н. Крамского (1884) — ярко иллюстри­руют эти два новшества, будто бы введенные в европейскую моду ан­глийской королевой. Однако, увы, в этот ряд никак не вписывается даже «Вдовушка» П.А. Федотова (1851), не говоря уже о прочих произ­ведениях как русского, так и мирового искусства.

И правда, черный цвет в качестве траурного в России известен как ми­нимум с XVI века, а то и раньше. По справедливому суждению Р.М. Кир­сановой, это была одна из причин, по которой так плохо прививалась в России мода на черный мужской фрак в конце XVIII — начале XIX сто­летия (Кирсанова 1997: 48). А уж черная траурная традиция в Европе и вовсе насчитывает много столетий — о черных одеждах траура сви­детельствовали уже ранние христианские писатели IV-V веков.

Вместе с тем хорошо известно, что в качестве траурного цвета у мно­гих народов, например Дальнего Востока, применяется белый цвет. Точно так же траурный белый использовался и в античных цивилиза­циях Греции и Рима, и даже у древних славян. Впрочем, древние гре­ки знали также голубой и черный траур, а у римлян наряду с белым трауром был зафиксирован обычай присутствовать на похоронах в то­гах темных цветов.

Неизвестно точно, с какого времени берет начало обычай, предпи­сывавший родственникам, друзьям и вассалам покойных надевать по­хожую на монашескую «смиренную» одежду, напоминавшую одеяния монахов,— серые, коричневые и черные¹⁴. Широко известны средневе­ковые миниатюры, изображающие похоронные процессии, на которых в одеждах охваченных скорбью приближенных монархов уже господ­ствует черный цвет. Безусловно, французские или бургундские миниа­тюристы преследовали совершенно иные задачи, нежели современные фоторепортеры, освещающие Неделю моды где-нибудь в Нью-Йорке, да и иллюстрации к средневековым хроникам появлялись, как правило, спустя изрядное время после того, как событие имело место в истории. В то же самое время достоверно известно, что трубадур Пейре Видаль, оплакивая Раймона Тулузского в 1194 году, обрядился в черное, обрил голову, перестал стричь бороду и ногти. Был ли этот безусловно эффект­ный и даже поэтический жест зарождением новой моды? Вряд ли, ведь уже в поэзии тех же самых трубадуров черный вполне определенно на­зывался цветом скорби и рекомендовался возлюбленным, утратившим любовь или не достигшим взаимности. Однако любопытно, что совре­менники сочли такое поведение вычурным и экстравагантным.

В одеждах позднесредневековой Европы царило многоцветье, кото­рого не избежал и траурный костюм. В период расцвета Венецианской республики, в 1438 году, власти запретили горожанам ношение черно- красных, темно-синих и темно-зеленых одежд, чтобы избежать уныния и грустных воспоминаний о недавней чуме, так что эти цвета и их со­четания вполне можно рассматривать как цвета траура.

Состоявшиеся в Париже в 1393 году торжественные похороны царя Киликийской Армении Льва V (или Левона V де Лузиньяна, жизнь ко­торого могла бы стать сюжетом не одного романа про крестоносцев) самым неожиданным образом были выдержаны в белом цвете. И хро­нисты никак не объясняют это удивительное обстоятельство. Однако в дальнейшем во Франции существовал обычай, согласно которому только женский королевский траур был белым¹⁵. Неслучайно фран­цузских вдовствующих королев так и называли «белыми королевами» или «белыми дамами». Любопытно, что в это же время траурный эти­кет предписывал вдове короля проводить время в спальне, полностью задрапированной в черное. Точно так же вплоть до XV века белый цвет был и цветом королевского траура в Испании. Традиция оказалась не­вероятно живучей. Она была положена в основу знаменитого «белого гардероба» королевы Елизаветы—так называют гардероб, созданный для английской королевы Норманом Хартнеллом в 1938 году, когда Елизавета была приглашена с официальным визитом во Францию, в то время как продолжался траур по ее матери. Белый траур надела и бельгийская королева Фабиола во время похорон короля Болдуина в 1993 году.

Французская королева Анна Бретонская одной из первых отказалсь от этого обычая, надев по смерти своего супруга Карла VIII в 1498 году черное платье с белым поясом-веревкой, напоминавшее монашеское одеяние¹⁶. Это демонстративное отречение от жизни не помешало ей, впрочем, с наступлением нового года выйти замуж за следующего французского короля — Людовика XII. При вступлении в брак неве­ста была в традиционном белом вдовьем наряде: новый брак, вызван­ный династической необходимостью, был слишком скоропалитель­ным (Людовик стремительно развелся с предыдущей женой Жанной Французской), так что обязательный траур по первому мужу, который полагалось носить не менее двух лет, помогал соблюсти необходимые приличия. Между тем французские историки костюма полагают, что именно это обстоятельство и способствовало рождению свадебного бе­лого платья: в подражание королеве мода на белый подвенечный наряд распространилась среди французской аристократии. Повлияла ли на траурное платье ее монашеская ряса, история умалчивает.

Про блистательную фаворитку Генриха II Валуа Диану де Пуатье, герцогиню де Валентинуа, рассказывали, что она до конца своей жиз­ни, удаленная Екатериной Медичи в замок Анэ, носила черно-белый траур по своему возлюбленному. Сама Екатерина Медичи, овдовев, ка­жется, ни разу с тех пор не изменила черному цвету. По смерти сына Генриха Франциска II в 1560 году его вдова Мария Стюарт добавила к вдовьему платью длинный белый вуаль¹⁷. Длинный вуаль с тех пор стал непременной деталью вдовьего траура, изменив со временем цвет на черный¹⁸. А вот на собственную казнь Мария Шотландская, к тому моменту дважды вдова, облачилась в темно-коричневое платье. Этот цвет и был в ту пору цветом аристократического траура.

Траурные костюмы королей долгое время были либо темно-красными, либо темно-лиловыми: правнук Анны Бретонской Франциск II шел за гробом своего отца Генриха II Валуа в пышном фиолетовом одеянии с длиннющей мантией. Но уже Генрих III, оплакивая скончавшуюся в 1574 году Марию Клевскую, впал в меланхолию и облачился в черные одежды, правда, искусно украшенные вышитыми блистающими сле­зами¹⁹. Его преемник Генрих IV точно так же надел черный траур по­сле смерти своей фаворитки Габриэль д'Эстре. Было ли это обстоятель­ство свидетельством истинного горя или же сословной моды, сказать трудно. Ведь, как это показал Хейзинга в своей книге «Осень Средне­вековья», сплошь черные туалеты королей и герцогов в Средние века могли обозначать «высокомерное обособление от веселой пестроты, которая царила вокруг» (Хейзинга 1995: 271).

Бургундский герцог Филипп Добрый в том же XV веке, вовсе не бу­дучи вдовцом, ходил исключительно в черном и требовал того же от людей своей свиты. Его предшественники Филипп Смелый и Иоанн Бесстрашный на известных портретах изображены в черных костюмах. В тех же парадных одеждах черного цвета герцоги и короли принимали последние почести, лежа на катафалках. А поскольку похоронные церемонии сильных мира сего в Средние века представляли невероят­но пышный спектакль, известно, что в ряде случаев присутствовавшие при прощании просто обходились богатым торжественным платьем из собственного гардероба, вполне соответствующим тому пышному костюму, в котором их повелитель принимал последнюю дань уваже­ния. Так, целиком в черном были выдержаны похороны того же Фи­липпа Смелого.

При английском дворе полностью черный траур был впервые вве­ден в 1364 году по случаю смерти французского короля Иоанна II, на­ходившегося в Лондоне в качестве заложника.

Добавим к этому, что тот же черный цвет носили приговоренные к смерти и их родственники, а также — широкое распространение ме­ланхолических и даже драматических мотивов в декоруме рыцарских турниров XV столетия, один из которых к примеру назывался «фонта­ном слез» (фр. — la Fontaine des pleurs).

Словом, единых правил траура не существовало, они, вероятнее все­го, варьировались от местности к местности, изменяясь в зависимости от времени и обстоятельств и нередко, действительно, в угоду вкусам и капризам тех, кто стоял у власти. К тому же о серьезном и детальном анализе похоронной и траурной культуры древности говорить пока рано, более того, мы даже не всегда можем четко проследить разни­цу между этими двумя феноменами. Несомненно, что предъявлялись разные требования к мужчинам и женщинам (это убедительно показы­вает различающийся мужской и женский траур французского двора), к близким родственникам и подданным (к примеру, на похоронах ан­глийского короля Ричарда II сопровождавшая гроб свита была в чер­ном, а встречавшие его лондонцы — в белом) и т.д. Имеющихся свиде­тельств явно недостаточно для того, чтобы делать серьезные выводы.

Впрочем, и традиция европейского траура более позднего времени нет-нет да и смешивала черный и белый цвета, то рекомендуя белый креп для вдовьих чепцов, то настаивая на белых траурных платьях для девочек. В XVII веке в траурном костюме появились белые и черные ленты на шляпах, концы которых свисали на спину, а также — в жен­ском траурном костюме — белые воротнички и нарукавники. Белые аксессуары были равно приняты и для мужчин и для женщин — на похоронах женщин и детей. Во всех остальных случаях мужской тра­ур оставался исключительно черным²⁰. К примеру, А.Ф. Тютчева, 24-летняя дочь поэта, будучи представлена к императорскому двору во время траура в 1853 году, должна была одеться в полностью белое платье. И даже в уже упоминавшуюся Викторианскую эпоху, когда в трауре действительно окончательно возобладал черный цвет, для ма­леньких детей и девочек до семи лет сохранялся белый траур, нару­шаемый иногда черными повязками и бантами.

Черный траур, кроме авторитета королевы Виктории, в 1889 году был поддержан еще и авторитетом всеобщей любимицы Елизаветы Ав­стрийской (Сиси). Гардероб королевы, выставленный в Хофбурге, так и называют «черным гардеробом» — после гибели сына кронпринца Рудольфа императрица Австрии навсегда оделась в черное.

Между тем и для обычных женщин траур мог затягиваться на дол­гие годы, в случае, не таком уж и редком в условиях больших семей с многочисленной родней, когда в доме последовательно уходили из жизни несколько человек. Это создавало ситуацию, в которой неизбеж­но траурная одежда сближалась с модной. Черный цвет становился все более популярным и чуть ли не единственным приемлемым цветом для пожилых дам. В этих условиях особое значение приобрел выбор ткани, поскольку именно он нередко определял характер одежды.

Собственно глубокий траур предполагал преимущественно черный креп (за которым вообще закрепилась репутация похоронной и тра­урной ткани), различные виды шерсти и плотный матовый шелк; спу­стя год вдова могла начать носить более легкие ткани, шелк и бархат, а также — некоторые виды декоративных отделок — кружева, ленты, тесьму, спустя еще девять месяцев в ее туалете допускались цвета полутраура—лиловый и серый, но непременно в сочетании с черным. В 1860-е годы журналы рекомендовали для полутраура и черно-белую клетку, которую, впрочем, вряд ли носили вдовы. Также подробно для каждого из периодов определялись отделки, аксессуары и украшения. Для других степеней родства существовали иные установления.

Разумеется, никто не знал всех правил наизусть, к тому же они ме­нялись в угоду моде, фабрикантам тканей и фурнитуры и т.п. Под­робнейшие советы и инструкции по поводу траурной одежды публи­ковались в журналах мод, пособиях по домоводству, в учебниках по этикету и хорошему тону. Некоторые различия наблюдались и в за­висимости от страны проживания. Так, в США траур был менее жест­ким, здесь уже вскоре после похорон допускались различные виды от­делок и украшений. В Англии в 1900-е годы в первый период траура допускались черные материи без блеска, в том числе шелковые жор­жет и шифон, тогда как в России и Франции использование любой шелковой материи, особенно тонкой, сочли бы дурным тоном. Длина и внешний вид траурного вуаля менялись от сезона к сезону, носовые платки рекомендовалось делать то белоснежными, то с траурной каймой, которую спустя каких-нибудь пару лет объявляли невероятно вульгарной. Неизменно черными для траурного дамского костюма оставались аксессуары: сумочка, шляпа, ботинки, чулки, перчатки, для которых тоже имело большое значение, из какой именно кожи они были сделаны. Траурный веер в XVII-XVIII веках изготавливали толь­ко из черного крепа, а в XIX — уже из шелка и кружев — для второго траура, для полутраура уже допускались белые веера с черным ри­сунком. Черный женский зонтик в XIX веке почти непременно деталь траурного туалета, лишь на рубеже столетий после рождения моды на черные нарядные платья появляются изящные кружевные черные зонты, не ассоциирующиеся с печалью. Простой черный зонтик по- прежнему мог намекать на недавно перенесенное несчастье, как на знаменитом полотне М. Башкирцевой. В период траура из гардероба исключались любые меховые отделки, однако в 1910-е годы допускались полностью меховые жакеты из некоторых сортов меха, в частности из морских котиков²¹.

Чарльз Диккенс, в романах которого похоронные процессии и траурные одежды встречаются чуть ли не через страницу, одним из первых восстал против угнетающего однообразия викторианско­го черного траура. В своем завещании он распорядился, чтобы при­шедшие на его похороны не надевали черных одежд, не повязывали черных шарфов и лент на шляпы и не проявляли свою скорбь любым иным, «столь же абсурдным образом». Понятно, что воля покойного не была исполнена.

В XX столетии траурный черный несколько ослабил свое значение. В 1960-е годы наравне с черным на похоронах стали допускать серый, пурпурный, темно-зеленый, а впоследствии — и вовсе любые темные цвета. Любопытно, что и в римской католической церкви именно в это время произошло расширение палитры литургических цветов, исполь­зуемых во время заупокойных служб. После реформы папы Павла VI с 1969 года кроме черного стали также допускаться фиолетовый и бе­лый. На похоронах принцессы Дианы в 1997 году принц Чарльз был в темно-синем пиджаке, который «она так любила».

Наши современники при выборе одежды для печальных случаев руководствуются не столько регламентами и советами журналов мод, сколько собственным чутьем и традицией. А последние подсказывают: вне зависимости от страны проживания и социальной среды, несмотря на то что черный полностью экспроприирован актуальными дизайне­рами, он по-прежнему остается главным траурным цветом.

 

Траурная роскошь

 

Одним из следствий зародившейся в XVIII веке похоронной и траурной индустрии было широкое распространение траурных украшений, которым за последние годы оказалось посвящено несколько спе­циальных исследований. Особые коллекции траурных украшений ныне присутствуют во многих музеях, в частности в Музее Виктории и Альберта в Лондоне и Музее железа во французском Руане. Инте­рес современников к собиранию подобных предметов красноречиво говорит о том, что они (точнее, сам факт их изготовления и ношения) представляли собой явление неординарное, сравнительно новое или неожиданно массовое.

Встречающиеся во многих музейных коллекциях кольца, четки, бро­ши и прочие мелочи из серии memento mori (с изображениями чере­пов, скелетов, гробов и т.п.) далеко не всегда связаны с погребальными обрядами и трауром, гораздо чаще — это просто способ напомнить ве­рующим с помощью традиционных образов христианского искусства эту нехитрую истину. Золотое кольцо с изображением черепа было, к примеру, у Мартина Лютера. В Средние века траур, хотя и вводил некоторые ограничения в привычной роскоши, но вовсе не предусма­тривал отказа от украшений. Однако уже в XVIII веке, отличавшемся никак не меньшей роскошью, к выбору траурных украшений стали относиться с большим вниманием. Для родственников, понесших тя­желую утрату, вводился целый ряд ограничений, которые как раз и должны были демонстрировать степень постигшего их горя. Правило это действовало почти повсеместно. В.И. Даль зафиксировал русскую народную пословицу: «В жалях серег не носят».

К XIX столетию из костюма вдовы, за исключением обручального кольца, все украшения были изгнаны, по крайней мере в период пол­ного траура. Дамы, скорбевшие по менее близким родственникам, были меньше связаны условностями. В разных ситуациях траур допу­скал скромные броши, ювелирные булавки и булавки для шляп, даже браслеты, бусы и колье. Из-за своего темного цвета оникс, гагат и ге­матит чаще всего использовались в украшениях, дозволенных во время траура, а также — черные гранаты, агаты, турмалины и хризоберил­лы. В Великобритании после смерти короля Георга IV в 1830 году был издан специальный указ о порядке ношения траура по монарху, в ко­тором рекомендовались именно гагатовые украшения. Рекомендация оказалась тем более уместной, что в это же время в графстве Йоркшир были обнаружены большие залежи этого минерала. Точно так же по смерти принца Альберта гагатовые украшения были объявлены наи­более уместными во время придворного траура. Британские монархи и в скорби не забывали об интересах национальной промышленности²². В Викторианскую эпоху к позволительным во время траура украшени­ям добавились ювелирные изделия из черепахового панциря. Кроме того, украшения для полутраура делали из жемчуга, черного стекла

и оникса. Уже в Викторианскую эпоху грань между трауром и модой начала стираться, еще больше это стало заметно позднее. Украшения из оникса вошли в моду, и появились целые ониксовые гарнитуры, которые носили самые настоящие модницы, вовсе не оплакивавшие близких.

Подходящими для траура считались и украшения из простого железа, зачастую очень тонкой работы. Железные серьги и кольца нередко украшали стальными гранеными зернами, блестевшими как драгоценные камни,—техника, впервые придуманная британцами, а затем с успехом освоенная остальным миром, включая и тульских мастеров.

Отдельного упоминания заслуживают «мемориальные» украше­ния —те, которые должны были напоминать об ушедшем близком человеке. В первую очередь это касалось украшений самих усопших, которые переходили от мужа к вдове, от матери — к оплакивавшей ее дочери и т.д. Драгоценные камни для ближайших родственниц покой­ного были недоступны, но запретов на живопись по эмали, слоновой кости и т.п. не существовало. Так что броши, подвески и медальоны могли быть украшены разнообразными символическими изображения­ми, часть которых восходила еще к античной символике, часть—к мно­гочисленным «цветочным лексиконам»: незабудки, маки, потухшие факелы, лампады, ключи, песочные часы и голуби, ивы и кипарисы, погребальные урны, птицы и мотыльки. Тот же язык символов исполь­зовался и в других траурных аксессуарах: в росписи вееров, украше­нии табакерок и пр.

Трогательные надписи «буду вечно помнить» или что-нибудь в этом роде могли как сопровождать изображение, так и, сплетаясь в причуд­ливой каллиграфии, выступать в качестве самостоятельной орнамен­тации какой-нибудь подвески. Большое значение приобрели броши и медальоны, в которые вставлялись портреты дорогих покойников, а также самые разные связанные с ними «мемории» — пряди волос, первый зуб скончавшегося ребенка и т.п. К траурным мемориальным стали относиться и украшения из волос. Известное с XVI века плете­ние разнообразных «бижу» из волос именно в XIX столетии приобре­ло широкую популярность: прелестница, встретившаяся художнику Пискареву в гоголевском «Невском проспекте», в опиумной дреме явилась ему в самом скромном обличье и с. волосяным браслетом!²³ Скромность подобного украшения была неразрывно связана с его сен­тиментальным характером, от которого всего один шаг до траурной мемории. Мастерские охотно принимали заказы на изготовление украшений — браслетов, цепочек, колье и брошей — из любых волос, в том числе и из волос умерших. Широкое распространение этот обычай по­лучил в викторианской Англии и в США. Правила приличия, приня­тые в США, позволяли уже на второй день траура носить сплетенный из волос браслет или цепочку с застежкой из золота. В случае если в ювелирное изделие включались волосы покойного, послабления каса­лись и других видов украшений — вдова могла не ограничивать себя только обручальным кольцом.

Мужские украшения — кольца, запонки, булавки для галстука — могли быть украшены инициалами усопшей, ее портретом или локоном.

К XVIII столетию относятся первые упоминания о драгоценных камнях, выплавленных из. праха усопших. Такого рода опыты приписыва­ли графу Сен-Жермену, Калиостро и прочим авантюристам. Безутеш­ные вдовцы и вдовы получали будто бы своих супругов, оправленными в кольца. Уже в наши дни с предложениями подобных украшений вы­ступила одна из американских компаний, а первыми ее клиентами ста­ли в 2003 году родственники английского геолога Брайана Тенди. По их заказу из праха покойного были получены бледно-желтые бриллианты, из которых сделаны кольцо для вдовы и серьги для дочерей Тенди.

Другим следствием развития похоронной индустрии стала траур­ная мода. «Без сомнения, нельзя говорить о моде на траур, но все же есть требования, против которых никак нельзя идти», — утверждалось во многих изданиях конца XIX — начала XX века. Изображения тра­урных костюмов, шляп и вуалей, а также описания новинок траурной моды публиковали едва ли не все журналы мод той поры, включая оте­чественный «Модный магазин» и нью-йоркские «Парижские моды», словосочетание «нарядная траурная шляпка» считалось естественным и понятным. Джон Харви приводит и вовсе необычный пример, когда брошюра, опубликованная магазином траурной одежды, называлась «Руководство к моде» и рекомендовала помещенные в ней модели. модницам (Харви 2010: 213).

На рубеже XIX-XX веков в Британии появился обычай не прерывать на время траура светской жизни. Именно этому обстоятельству, как считается, мы обязаны появлением черного вечернего платья. Другим следствием нового порядка стал «Черный Эскот», как принято называть скачки в Эскоте, состоявшиеся в 1910 году, вскоре после смерти короля Эдуарда VII. Скачки не были отменены по случаю траура, однако все присутствовавшие обязаны были быть в черном. По отзывам современников, это были самые элегантные скачки за всю историю скота. Вос­поминания о «Черном Эскоте» вдохновили Сэсила Битона на создание изысканных черно-белых костюмов для сцены скачек в кинофильме «Моя прекрасная леди» с Одри Хэпберн в главной роли.

Однако и в наши дни траур вовсе не ушел с подиумов моды, как можно было бы ожидать. И вот лишь несколько примеров.

Жаклин Кеннеди, к тому моменту носившая фамилию Онассис, по­сле смерти греческого миллионера в 1977 году, стремясь одновременно сыграть роль безутешной вдовы и поддержать репутацию самой эле­гантной женщины мира, заказала у Валентино целый гардероб — ко­стюмы для похорон и для последующего траура, заплатив за них кру­гленькую сумму.

Многочисленной родне Майкла Джексона, скончавшегося в 2009 го­ду, траурные туалеты от Versace обошлись даром. Донателла Версаче сочла своим долгом одеть все семейство Джексонов в фирменные ко­стюмы и платья, не забыв, разумеется о СМИ, освещавших церемонию. А в 2010-м дочь Жана-Луи Шерре Леонор запустила коллекцию под макабрическим названием Leonor Scherrer Funeral Couture, признав­шись, что вдохновили ее похороны Ива Сен-Лорана.

 

Литература

Горбачева 2000 — Горбачева Л.М. Костюм средневекового запада. От нательной рубахи до королевской мантии. М., 2000.

Кирсанова 1997 — Кирсанова Р.М. Сценический костюм и театральная публика в России XIX века. Калининград; М., 1997.

Уменье 1914 — Уменье хорошо одеваться. М., 1914.

Харви 2010 — Харви Дж. Люди в черном. М., 2011.

Хейзинга 1995 — Хейзинга Й. Осень Средневековья. М., 1995.

 

Примечания

1. Удачные примеры немногих исследований похоронных костюмов: Cunnington Ph.-E., Lucas C. Costume for Births, Marriages and Deaths. London, 1972; Taylor L. Mourning Dress, A Costime and Social History. London, 1983.
2. Следы красной охры обнаружены в могилах, относящихся к совер­шенно разным археологическим культурам и разным эпохам, так что вряд ли для них можно найти общее объяснение. Элементарные ассоциации с кровью или огнем помогают истолковать охру как обе­рег, важный в равной степени и для живых и для мертвых.
3. Насколько известно автору, не существует никаких достоверных доказательств того, что те же самые нашивки украшали бытовую одежду древних обитателей скифских степей, Междуречья или ал­тайских предгорий.
4. Изучение погребальных обрядов давно стало самостоятельной от­раслью этнографии, благодаря чему различные обычаи и суеве­рия, связанные у разных народов с погребальной одеждой, сегодня хорошо известны. Отличие этой одежды от повседневной было ее характерной чертой. Так, у многих славянских народов ее шили непременно вручную, суровыми нитками «от себя», без узелков. Этот обычай и сейчас сохраняется в деревнях. У финно-угорских племен все, что в погребальном костюме завязывалось или обора­чивалось, делалось наоборот. Корейцы запахивали погребальную одежду на другую сторону, чем одежду живого человека.
5. Их, кстати, в американских ателье берутся изготовить в любом сти­ле и из любых материалов по желанию заказчика.
6. Существуют и другие объяснения создания мумий: так, предпо­лагают, что народ чинчорро в Южной Америке, оставивший, веро­ятно, самые древние мумии в истории человечества, будучи кочевым племенем, по религиозным соображениям должен был носить своих умерших с собой — в мумифицированном виде это было проще.
7. В конце концов похороны короля все же состоялись в норманском Кане.
8. Этот обычай распространялся не только на королей: в 1380 г. манекен использовался при похоронах коннетабля дю Геклена, а в 1388-м—во время похорон графа де Йо, причем называют даже имя художни­ка, изготовившего куклу.
9. В то же время первые упоминания об использовании «похорон­ной куклы» относятся именно к англичанам — к похоронам Эдуар­да II в 1327 г. Такие же фигуры украшали гробы Эдуарда III и Ген­риха V.
10. Те же самые атрибуты, впрочем, были приданы и «похоронной фи­гуре» О. Кромвеля.
11. То, что к эпохе Возрождения уже сложилась общеевропейская тра­урная традиция, подтверждается тем обстоятельством, что именно в это время переодевание в траур стали использовать как риториче­ский жест. Так, к трауру охотно прибегали не только в куртуазной культуре, но и в политике. Получив известия о Варфоломеевской ночи (1572), Елизавета Английская вышла к французскому послан­нику при английском дворе одетой в полный траур.
12. Начиная с эпохи Возрождения организацией траурных церемоний занимались придворные герольдмейстеры.
13. Считалось, возможно, с подачи тех же производителей, что иметь в доме траурную одежду — к несчастью.
14. Христианские проповедники V в. выделяли «воздержанные» сосло­вия, к которым относили как монахов, так и вдов — женщин, поте­рявших мужа.
15. У многих народов этнографами зафиксированы совершенно разные обычаи, относящиеся к мужским и женским погребениям.
16. Впрочем, это новшество было весьма условным—траурные одея­ния, напоминавшие монашескую одежду, были приняты в раннем Средневековье, а траурные обычаи уроженок Бретани этого перио­да известны слишком мало.
17. Вуаль во всех дореволюционных изданиях про так называемый «ста­рый костюм» (Средние века, Возрождение и далее) встречается в мужском роде, а поскольку терминологические словари по костюму на русском отсутствуют, то я решила использовать традиционный вариант. Как и Анне Бретонской, Марии Стюарт приписывают введение в европейскую культуру белого свадебного платья. Однако и в этом случае речь шла об обязательном вдовьем наряде, в котором короле­ва должна была присутствовать на всех официальных церемониях, включая и собственное бракосочетание с лордом Дарнли в 1565 г.
18. Длина вуаля варьировалась в зависимости от эпохи и моды. Викто­рианская эпоха предполагала для первого траура густой вдовий ву­аль до колена, который с течением времени становился все короче и реже.
19. Подобные романтические украшения были довольно распростране­ны и впоследствии именно из-за них в траурном костюме появились «плерезы» (букв. «слезы») — белые полосы или нашивки, оттенявшие глубокий черный цвет.
20. Следует учесть, что мужской траур в принципе был менее строгим, чем женский. В нем, напр., в XIX в. предусматривались жилеты и даже брюки другого цвета.
21. Секрет невиданного распространения «бабушкиных» котиковых шуб заключается не только в фантастической носкости этого меха, но и в почти поголовном трауре времен Первой мировой войны.
22. В литературе встречается порой ошибочное мнение, что в России гагат называли «жэ», по первой букве в названии этого камня на французском языке. Название «жэ» относится к украшениям из сте­кляруса — фр. jais. Черный бисер и стеклярус также использовали, но в отделке костюмов полутраура.
23. Об украшениях из волос см.: Шумейкер Х. «Я прядь волос своих, мой друг, дарю тебе» // Теория моды: одежда, тело, культура. 2008. № 7. С. 95-121.