Брайан Маквей (Brian McVeigh) — доцент университета Тойо Гакуэн (Toyo Gakuen University), читает курсы по японской культуре и антропологии. Автор книги «Жизнь в японском женском колледже» (Life in a Japanese Women's College) и статей по японской религии, гендерной проблематике и психолингвистике. Статья впервые опубликована в журнале Fashion Theory: The Journal of Dress, Body & Culture (1997. Vol. 1.2)

 

Крошечные дети-первоклассники сгибались под весом неподъемной ноши. Они тащили на себе огромные ранцы, набитые таким количе­ством книг, что можно было принять их за сумки аспирантов; мешки с физкультурной формой; мешки поменьше с палочками для еды и салфетками; и наконец, несколько мешочков разнообразного назначе­ния, по обе стороны свисавших с ранца. Одни несли гармошки, дру­гие — счеты, третьи — снаряжение для бассейна, четвертые — наборы для каллиграфии. Ах да — и каждый был в каске. Как объясняется в статье «Еще раз о безопасности движения»¹, каска предназначена для защиты головы от травм по дороге в школу и обратно.

Ассоциация владельцев магазинов, расположенных рядом с желез­нодорожной станцией Кавасаки, начала кампанию по очистке улиц от жевательной резинки. Для этого были наняты бездомные. Однако требование прикрепить на спину работникам куски материи с иден­тификационным номером и словом «бездомный» (например, «участ­ник операции по уборке бездомный № 6») переполошило многих. (Информация взята из статьи «Бездомные уборщики: трудоустроены и пронумерованы»².)

Учебные заведения все чаще внедряют модную форму в надежде при­влечь студентов — на фоне общего уменьшения численности населения школьного возраста. Проектированием формы, которая становится все более и более стильной, занимаются такие талантливые модельеры, как Ханаэ Мори и Хироко Косино. Увеличивается количество производи­телей школьной формы, которые заключают контракты с ведущими дизайнерами. Как отмечается в статье «Форма от дизайнеров как новая школьная мода»³, на смену устаревшему представлению о простом и не в меру официальном костюме приходят идеи высокой моды⁴.

Союз учителей города Хабикино (префектура Осака) из 250 человек организовал кампанию по отзыву нового предложения городской ад­министрации, в соответствии с которым преподаватели, находящиеся на территории школы, должны быть одеты в форменную одежду. Пы­таясь добиться отмены ассигнований в 10 миллионов йен, выделенных на оплату формы из муниципального бюджета, учителя начальных и средних классов собирают подписи родителей. В статье «Учителя Осаки объявили униформе войну»⁵ подчеркивается, что, однако, ни городская администрация, ни местный отдел народного образования не намерены отказываться от своих планов. Они мотивируют свое решение тем, что некоторые учителя появляются в школе неряшливо одетыми⁶.

Эти истории дают представление о роли регламентированного дресс-кода в жизни современного японца. Мы можем предположить, что ношение форменной одежды является ее важной характеристикой⁷. Разумеется, в униформу облачаются не только в Японии, но ее повсе­местная распространенность в этой стране указывает на некоторые важные связи между политико-экономическими задачами, восприя­тием тела и субъективности и материальной культурой (на примере одежды). В настоящей работе эти связи будут рассмотрены в несколь­ко этапов. Мы начнем с краткого описания политико-экономической идеологии, которая закономерно заинтересована в воспроизведении этих взаимосвязей с помощью униформы — осязаемого символа не­вероятной мощи и размаха политико-экономических образований. Эти макрообразования создают среду, структурирующую использо­вание объектов на микроуровне и соответствующую субъективность. Далее мы обсудим, почему униформу можно рассматривать как ма­териальный маркер определенного жизненного этапа, управляемого могущественными политико-экономическими институтами. В этой статье мы сосредоточимся на школьной форме, поскольку она являет­ся ключевым социализирующим объектом политико-экономического строя Японии, и затронем гендерные особенности регламентирован­ной формы одежды.

 

Политико-экономическая среда

 

Кажется, что в Японии форму носят все. Тут и сарариман (то есть слу­жащие) в темно-синих костюмах, белых рубашках и строгих галсту­ках; и озабоченные своим внешним видом, похожие друг на друга мо­лодые люди с пустыми портфелями в руках; и ОД (офисные дамы) в аккуратной униформе своих компаний; и домохозяйки в передниках и больших тапках; и водители такси и автобусов, а с ними и железно­дорожные рабочие — все в белых перчатках; и вежливо провожающие людей туда-сюда пожилые охранники, лифтеры и гиды в псевдовоен­ной форме⁸; и одинаково одетые малыши в желтых касках и с огром­ными рюкзаками; и школьники постарше — мальчики в темно-синих костюмах в военном духе, девочки в матросках. Даже одежда гангсте­ров регламентирована: крикливые костюмы, яркие галстуки, дорогие украшения, солнечные очки и коротко подстриженные волосы (Raz 1992: 220). Бурума отмечает, что «ни один уважающий себя японский повар не захочет показаться без высокого белого колпака; „интерис" (интеллектуалы), в свою очередь, вышагивают в беретах и темных оч­ках, как будто сейчас 1920-е годы, а они в эмиграции на Левом бере­гу Парижа» (Buruma 1983: 70). Традиционная одежда работников все еще выглядит так, как в период Эдо (1603-1867): «Мальчики, делающие суши, носят опрятные белые костюмы, хатимаки (повязку на голове) и гэта (деревянные сандалии), а плотники и садовники — харамаки (повязку на поясе), мешковатые штаны, дзикатаби (рабочую обувь) и иногда имеют татуировки по всему телу, то есть что-то вроде несмы­ваемой униформы» (Lapenta 1983: 114).

В Японии «каждый одет для своей роли» (Buruma 1983: 70). Все эти роли (самые очевидные — рабочий, отец, мать, учитель, студент) тре­буют соответствующей одежды и соответствующего поведения. Как от­мечается в статье «В Японии роль найдется любому»⁹, «Подобающая случаю униформа — от обычного костюма клерка до специального об­лачения для гольфа, тенниса или пеших прогулок — помогает людям вжиться в их роль. Предполагается, что чем бы человек ни был занят, он отдастся своей деятельности с головой».

По-японски бун — это «роль», она же «часть» чего-то большего. Таким образом, «я» человека — это дзибун, или «собственная роль». Людей учат «знать свою бун», «следовать своей бун», «уважать свою бун» и серьезно относиться к «бун, которую играют». Концепция бун тесно связана с представлением о том, что «каждый должен занимать свое место» на социальной лестнице (Lebra 1976: 67). Лебра намечает три положения, следующих из этой идеи («и все они берут начало от представления об обществе как едином целом и индивидах как ча­стях этого единого организма»): 1) любой индивид воспринимается как частица, и человеческая личность формируется в представлении себя частью целого; 2) обладатели бун взаимозависимы; 3) каждый из них в той или иной степени является частью группы, в которой игра­ет свою роль. Таким образом, у всякого человека должна быть обще­ственно одобренная бун (Ibid.: 67-68). Каждая бун характеризуется заранее определенным набором обязательных идеалов и внешних атрибутов; человеческая зрелость часто подтверждается умением выразить суть своей бун путем облачения в одобренную обществом одежду. Для обозначения того, как должен вести себя обладатель бун, к существительным добавляется прилагательное -раси («-подобный»). Таким образом, «женственная женщина» — это онна-раси дзёсэи («женоподобная женщина»), а «усердный ученик» — гакусэи-раси гакусэи («ученоподобный ученик»).

Контроль над тем, подобающим ли образом каждый человек одет для своей роли, осуществляет сэкэн — нечто вроде растворенного в обще­стве духа, вездесущего призрака, приглядывающего за согражданами. Лебра определяет сэкэн так: «Социальная среда, состоящая из соседей, родственников, коллег, друзей и прочих значимых личностей, с мнени­ем которых следует считаться» (Lebra 1984: 338). Сэкэн, который также можно описать как «нормализующий взгляд», постоянно наблюдает за действиями и внешним видом каждого. Ту же функцию выполняют хитомэ (буквально «глаза людей») и хитомаэ (то есть «на виду у дру­гих»). В словарях сэкэн, хитомэ и хитомаэ переводятся как «общество», и хотя иногда это значение подходит, оно не передает оттенок смысла, указывающий на то, что человек находится под наблюдением. И дей­ствительно, осознание того, что за тобой наблюдают и ты должен быть одет в соответствующую униформу, перекликается с уподоблением общественной жизни сцене, на которой люди облачаются в костюмы. Как отмечается в комментарии в статье «Тяжелые времена для рабо­ты на полставки»¹⁰, молодые рабочие «предпочитают наниматься на так называемую „ролевую работу", где их деятельность подразумевает ношение бросающейся в глаза униформы, а рабочее место восприни­мается как сцена (как, например, автозаправки, круглосуточные мага­зины и службы доставки)». Следует отметить, что, хотя в европейском и американском менталитетах, безусловно, существует представление о том, что «социум — это сцена», на которой случается играть в подо­бающем костюме, японское общество делает особенный упор на эту идею, применяемую почти во всех жизненных контекстах.

Итак, теперь, после того как мы кратко рассмотрели понятия бун, -раси и сэкэн, которые формируют субъективность, заставляющую людей одеваться в надлежащую одежду, мы задаем себе вопрос: от­куда же в принципе возникает эта субъективность? Ответить на него можно лишь в очень общих терминах, и любое объяснение, которое мы дадим, рискует показаться чересчур абстрактным. Однако подоб­ные недочеты неизбежны в статье такого объема. Как бы то ни было, многочисленные регламентированные дресс-коды Японии — осо­бенно школьные (то есть связанные с местами социализации и обу­чения) и рабочие (то есть относящиеся к производству) — берут свое начало в масштабных рационализирующих проектах японского го­сударства. Согласно общепринятому стереотипу (в рамках которого страну называют «Японским акционерным обществом») правитель­ственный аппарат и коммерческие предприятия тесно переплетены друг с другом и совместно трудятся под флагом идеи «экономического национализма»¹¹. Говоря конкретней, японский экономический на­ционализм принимает форму «эволюционного капиталистическо­го государства» — политико-экономической системы, выкованной в конце XIX столетия, когда Япония пыталась «догнать и перегнать За­пад» и стать «богатой страной с сильной армией»¹². Хотя сейчас эти лозунги могут показаться устаревшими, их дух был институциализи- рован в государственных структурах, которые в значительной степе­ни формируют ежедневную жизнь. Чтобы подчеркнуть особенности японской политико-экономической философии, Джонсон использует термин «ориентация на развитие» (в отличие от американской моде­ли — «ориентации на регулирование»). Ориентация на развитие под­разумевает, что государство вовлечено в рыночные взаимодействия и озабочено планами, целями и конкретными итогами, в то время как ориентация на регулирование предполагает государственную поли­тику невмешательства в экономику; в идеальном случае государство беспристрастно и участвует лишь в процедурных вопросах (Johnson 1982: 18-19)¹³.

Чтобы реализовать свои экономико-националистические проек­ты, японская элита неустанно трудилась над развитием промышлен­ности страны, защищала ее экономические интересы за границей и тщательно отбирала человеческие ресурсы. С точки зрения элиты, работать над этими задачами невозможно, если внутри общества не налажены сотрудничество, взаимопомощь и согласованность дей­ствий. Образовательная система Японии была преобразована для адап­тации к этим целям в период Мэйдзи. Студенты (которых в первую очередь рассматривали не как учеников, а как будущих работников) социализировались с учетом следующих требований эпохи рациона­лизации: 1) иерархия; 2) социальная классификация; 3) социальная стандартизация. Вполне естественно, что такое «стратегическое обу­чение» предписывало учащимся носить форму. Термин «стратегиче­ское обучение» инспирирован понятием «стратегическая экономика», введенным Губером (Huber 1994). Он рассматривает государство как союзника элиты с ее экономическими интересами, способствующего интеграции и выстраиванию иерархических структур и в целом за­нятого упорядочиванием отношений между правительственными ор­ганами и коммерческими предприятиями. Итак, нынешнее заметное участие японского государства в вопросах образования является не просто институциональным реликтом ультранационалистического и милитаристского периода. Стремление чиновной элиты к контролю над образованием имеет гораздо более глубокие исторические корни и является частью фундаментального политико-философского пред­ставления о роли государства в интеллектуальном и духовном разви­тии личности.

 

Государство как сэкэн¹⁴

Выше мы ввели понятие сэкэн, то есть могущественного взгляда, рас­пространяющего свой контроль на семью, школу и работу. Но почему сэкэн проявляет себя на нескольких уровнях? Иными словами, почему с разных ступеней социальной иерархии поступают схожие сообще­ния о том, как человеку следует выглядеть? В этом разделе мы попы­таемся объяснить это, показав, каким образом «государство» регули­рует данный процесс.

Согласно традиционному определению, государство — это постро­енная на неродственных связях политическая система с централизован­ным правительственным аппаратом, имеющая полномочия на управ­ление большими группами населения, живущими в четко очерченных территориальных границах. Однако, как указывает Митчелл, «при­вычное веберово определение государства как организации, заявляю­щей о монопольном праве на законное применение насилия в рамках определенной территории, является неполным. Оно не говорит нам о том, каким образом эта аморфная организация обретает свои очерта­ния» (Mitchell 1991: 82). Другими словами, государство — это не про­сто «политические институты», «силовые центры» и «правовые систе­мы». Это и такие скрытые факторы, как «необсуждаемые допущения», «субструктурные знания» и «субъективность чиновников». Социально- политическая атмосфера национальных государств должна описы­ваться в терминах «государственности» или «огосударствления» (как свойств или процессов), а также систем, обладающих чертами «государ­ства» (как явления или факта) (ср. «идеологические аппараты государ­ства» Альтюссера (Althusser 1971) и обсуждение понятия «огосударст­вления» Зелинским (Zelinsky 1988: 8)). Итак, в настоящем исследовании мы предлагаем рассмотреть три социально-психологических аспекта «государства» для иллюстрации того, как глубоко субъективность про­никла в политико-экономические проекты. Вкратце эти аспекты таковы: 1) ключевые структуры государства (или ядро государства; основные правительственные учреждения, управляемые избранными или назна­ченными чиновниками); 2) параструктуры государства (организации со статусом, близким к ключевым структурам); и 3) субструктуры го­сударства (глубокие познавательные и эмоциональные паттерны, под­держивающие все социально-политические договоренности, а также институты «частного общества»). Три этих проявления государственно­сти на самом деле являются аспектами единой социальной и политико- экономической реальности. Ни один из них не является ведущим и каждый вносит свой вклад в создание этой реальности. Однако, несмо­тря на то что они тесно взаимосвязаны и границы между аспектами не всегда очевидны, их можно отделить друг от друга в аналитических це­лях. Следует еще раз подчеркнуть, что вклад этих форм в создание ре­альности является совместным. Итак, наша трехчастная схема является попыткой проследить связи между личностью и обществом, индивидом и институтом, субъективностью и социально-политическими догово­ренностями. Различные значения понятия «государство» обсуждаются столь подробно не для того, чтобы описать многообразие политических структур, но, скорее, чтобы показать глубину и размах идеи «огосу­дарствления». Таким образом, используя понятие «субструктура», мы хотели бы разрушить дуалистические парадигмы (такие, как государ­ство/общество, общественное/частное), которые скрывают взаимоот­ношения между социально-политическими структурами и представле­нием о собственном «я». Дуалистическое мышление поощряется нашим традиционным представлением о человеке как о личности, живущей внутренней жизнью, онтологически отличной от внешнего мира вещей, людей и объектов. Как указывает Митчелл, эта система представлений на самом деле является частью целого ряда дуализмов, в котором, как в интеллектуальном дворце отражений, каждый член пары отражает и подтверждает друг друга: ум/тело; идеи/материальные силы; зна­чение/вещество; духовное/телесное; сознание/поведение; слово/дело; принуждение/свобода; скрытое/наблюдаемое; сверхструктура/основа; убеждение/принуждение; государство/общество. Эти дуализмы ока­зывают «метафизический эффект», убеждающий нас, что власть берет начало «вне частной жизни, вне действительности, вне событий, вне времени, вне сообщества, вне индивидуальности» (Mitchell 1990: 569). Согласно Митчеллу, государство следует рассматривать как «струк­турный эффект», то есть «его следует изучать не как структуру, суще­ствующую в действительности, а как могущественный метафизический эффект практики, способствующей возникновению данной структуры» (Mitchell 1991: 94). Мы предлагаем ввести понятие субструктурного го­сударства, с тем чтобы учесть этот «метафизический эффект».

Разнообразные сэкэн, являясь вездесущими регуляторами, институциализированы в виде трех взаимосвязанных форм государственности, описанных выше. Проявления сэкэн являются многоуровневыми и изо­щренно сложными, однако между разными сэкэн существует высокая степень идеологического согласия. Рассмотрим все по порядку. Ключе­вые государственные структуры представлены парламентом Японии, двенадцатью главными министерствами и другими органами. Сэкэн, связанный с этими структурами, отвечает за реализацию глобальных целей экономического национализма. Как следствие, разные государ­ственные структуры — непрямо и не всегда на виду у граждан — вы­страивают перекрывающиеся иерархии, исповедующие одну и ту же фундаментальную идеологию экономического роста. Например, Ми­нистерство здравоохранения и благосостояния занимается вопросами медицины, семьи и здорового образа жизни, а Министерство труда над­зирает за рабочими процессами. Специального упоминания для целей настоящего исследования заслуживает Министерство образования (да­лее Монбусё), курирующее учебные заведения, в которых форма обыч­но является обязательной. Перед чиновниками Монбусё стоят задачи управления образованием, духовным развитием, культурным воспита­нием, научным ростом и религиозными вопросами. Их миссия — как и миссия сотрудников остальных министерств — предполагает актив­ную, направленную на достижение цели деятельность. Канцелярит, на котором говорят служащие Монбусё, показывает, в чем они видят свое предназначение. Самым употребляемым словом официального жар­гона является «руководство» (сидо). Часто в него вкладывается оттенок активного управления или интенсивного убеждения. Сидо — часть термина «административное руководство», используемого всеми ми­нистерствами. Другие излюбленные слова Монбусё — это синко суру, то есть «содействовать», «поддерживать», и суисин суру, то есть «про­двигать вперед», «содействовать»; канри суру — «управлять», «контро­лировать»; кантоку суру — «руководить»; сого — «всеобъемлющий», «полный»; тоицу суру — «стандартизировать», «делать единообраз­ным»; и итигэнтэки — «унифицированный», «централизованный». Эти термины указывают на существование особой атмосферы, которая рас­пространяется от административной верхушки (центра) государства к его нижним уровням (периферии) и формирует сэкэн в школах.

Государственные параструктуры — это такие полугосударственные организации, как гаикаку дантаи (могут переводиться как «дочерние организации», «вспомогательные органы» или «получастные органи­зации»), специализированные компании, компании, занимающиеся обслуживанием населения, и некоммерческие организации. Все они тесным образом институционально связаны — а иногда и управля­ются — государством, что указывает на плотность сети «государство- общество» в Японии. Некоторые из таких парагосударственных орга­низаций являются образовательными и непосредственно подотчетны Монбусё.

Субструктуры государства находятся на большем удалении от кон­тролирующих рычагов правительственного аппарата по сравнению с параструктурами, но тем не менее, несмотря на свое официальное наименование «частные организации», и они так или иначе связаны с ключевыми госструктурами. Примерами государственных субструк­тур служат как частные и акционерные компании (которые подчиня­ются Коммерческому кодексу), так и зарегистрированные в качестве юридических лиц частные ассоциации и некоммерческие фонды, а так­же семейные предприятия (подчиняются Гражданскому кодексу).

Как же образовательная система Японии встраивается в эту слож­ную сеть государственных структур? Ясно, что государственные (кокурицу) и муниципальные (корицу) школы входят в состав ключевых структур. Однако всевидящее око чиновников из Монбусё направле­но также и на частные школы (сирицу), хоть они и не относятся непо­средственно к их юрисдикции. Несмотря на то что официально част­ные школы — это специализированные образовательные организации (гакко ходзин), они все равно должны придерживаться предписанных центральным аппаратом норм.

Ни один из государственных органов национального уровня не тре­бует, чтобы японцы (за исключением военных и полиции) носили уни­форму. Тем не менее в высшей степени регламентированный дресс-код преобладает на общественном ландшафте Японии. Это связано с тем, что мощное влияние государства настолько глубоко пронизыва­ет как будто бы негосударственные пространства и занятия, что у чи­новников не возникает необходимости приказывать согражданам но­сить форменную одежду (ср. «идеологические аппараты государства»

Альтюссера (Althusser 1971), «дискурс» Фуко (Foucault 1979) и «геге­монию» Грамши (Gramsci 1971)). Это особенно справедливо в образо­вательном и экономическом контекстах.

Униформа рационализирует действительность тремя путями. Во- первых, она проясняет иерархию: обязан ли человек носить форму или, напротив, сам решает, каким именно образом ее будут носить другие; каков его ранг, если он ее носит. Во-вторых, форменная одежда по­могает социальной классификации: она помещает человека в опреде­ленную группу, распределяет по гендерным и возрастным категори­ям. У формы, как у классифицирующего объекта, есть две функции: 1) она символизирует принадлежность к организации (будь то школа, компания или профессиональный союз) для тех, кто входит в ее состав, и таким образом, по оптимистичным представлениям, внушает чув­ство единства и помогает самоидентификации¹⁵; 2) для тех же, кто не принадлежит к данной организации, она служит удобным маркером, указывающим на то, что за роль играет тот или иной человек. Студент-японец, который какое-то время жил в США, объяснял нам, что смысл школьной формы в Японии — исключающий (она подчеркивает, кто не относится к «нашей группе»), в то время как в США — в тех шко­лах, где она используется, — включающий (форма подчеркивает, кто относится к «нашей группе»). Наконец, униформа служит социальной стандартизации: регламентация дресс-кода приводит к тому, что люди выглядят более единообразно. Эта функция используется теми руко­водителями, которые воспринимают степень соответствия стандарту как показатель уровня обязательности подчиненного. Так, во многих японских школах существуют строгие нормы, диктующие детям не только что, но и как они должны носить (см. ниже). Для отдельного человека ритуализированная одежда становится способом выразить характер или по крайней мере степень готовности подчиняться дикта­ту группы. К телу относятся как к символу, кодирующему сообщение. Внешний вид оказывается видимым воплощением духовных ценностей (Bourdieu 1977; Bourdieu 1990).

В зависимости от сочетания различных переменных — возраста, пола, занятия, места и т.д. — интенсивность нормализующего взора ру­ководящей структуры (сэкэн) меняется. Таким образом, в соответствии с тем, что мы называем континуумом унификации (табл. 1), меняется и степень единообразия одежды. Эта схема имеет универсальный харак­тер и не является специфичной только для японского общества. Хотя нормализующий взор в той или иной степени направлен на человека всегда, отдельные социальные пространства — такие, как школьные классы, рабочие места, площадки для обрядовых церемоний — привлекают его внимание и усиливают интенсивность. Облачение в форму необходимо там, где преподаются, выставляются или осуществляются государственные проекты. Континуум унификации меняется от край­ней степени выраженности в виде военной формы (1) до одежды, на­рушающей социальные конвенции (то есть отличной от сэкэн-нами — усредненного вида сэкэн) (4). Между этими двумя полюсами находятся: школьная форма, спортивная форма, ритуальная одежда, униформа компаний (ср. «профессиональная псевдоуниформа» Джозефа (Joseph 1986)) (2) и обычная повседневная одежда, которая при этом не являет­ся сэкэн-банарэ (отличающейся от сэкэн, «эксцентричной», «странной») или слишком мэдацу («привлекающей внимание») (3). Не очень по­нятно, надо сказать, какое место в этом континууме занимает нагота. В любом случае, она тесно связана с самопрезентацией, коммерциали­зацией и меркантилизацией (см. Заключение).

 

Табл. 1. Континуум унификации

 

Высокая степень унификации	Средняя степень унификации		Отрицание унификации
Интегрированность в рационализированный политико-экономический порядок			Нет интегрированности в рационализированный политико-экономический порядок
1	2	3	4
Высокая упорядоченность	Упорядоченность	Относительная упорядоченность	Нет упорядоченности
Крайняя стандартизация	Стандартизация	Нет стандартизации	Отрицание стандартизации
Четкая классификация	Классификация	Нет классификации	Отрицание классификации
Доминирование группы	Ориентация на группу	Показывает индивидуальность	Исключительный акцент на индивидуальность

 

Табл. 2

 

1	2		3
Унификация 3-18 лет	Деунификация 18-22 года		Реунификация 22 года и старше
Социализация за пределами семьи, знакомство с внешним миром и школьной культурой	Высшее образование: время между учебой и работой*		Выпуск из вуза и превращение во взрослого работника, отца или мать
* К высшим учебным заведениям относятся: 1) университеты (даигаку, четыре года), 2) двухгодичные колледжи (танки даигаку), 3) педагогические училища (сэнсю гакко), 4) техникумы (кото сэнмон гакко) и 5) прочие учебные заведения (какусю гакко). Для того чтобы поступить в (1) и (2), необходимо окончить полную среднюю школу; для поступления в (3) и (5) необходимо иметь неполное или полное среднее образование; для поступления в (4) требуется неполное среднее образование. Не все выпускники средних школ поступают в высшие учебные заведения, хотя большинство все-таки продолжает обучение (см.: Ministry of education 1995).

 

 

В трех следующих разделах мы рассмотрим форменную одежду как материальный маркер общего жизненного цикла, который контроли­руется государством (образовательными учреждениями) и предприяти­ями (экономическими интересами). Этот жизненный цикл можно раз­делить на три фазы. Он начинается с «унифицирующего» периода (1), который сменяется «деунифицирующим» (2) и, наконец, переходит в «реунифицирующий» (3) (табл. 2)¹⁶. Как мы увидим, школьная форма используется не просто для выработки самоидентификации у детей; она является материальной проекцией куда больших и относительно предсказуемых макроструктур.

 

Унификация

Исходной точкой первой фазы является момент, когда ребенок покида­ет дом и вступает в жестко регулируемый, рациональный мир школь­ной культуры (Hendry 1986). С этой фазы начинается долгий процесс социализации, приводящей к построению той субъективности, кото­рая необходима человеку для понимания принципов существования внутри регламентированных и рационализированных социально- экономических структур.

Монбусё не публикует каких-либо нормативов, касающихся школь­ной формы. Они устанавливаются отделами образования префектур и муниципалитетов (сотрудники которых не избираются, а назначаются местными правительственными чиновниками). Тем не менее Монбусё наряду с остальными министерствами и представителями бизнес- кругов заботится о том, чтобы в школах поддерживалась атмосфера, пронизанная контролирующим взором. Таким образом, облачение ученика в форму становится дисциплинарным упражнением, связы­вающим индивида с государством. Надевая ее каждый день, школьник снова и снова ассоциирует ее с ценностями рационализации и эконо­мическими интересами. Нельзя сказать, что те, кто носит форму, всегда целиком и полностью приветствуют эти рационализирующие проек­ты — но по крайней мере, надевая ее, они показывают, что в должной мере играют предписанную этими проектами роль. Помимо мощных идеологических сил, заставляющих школьников носить форму, суще­ствуют и другие, чисто коммерческие. Их воздействие также ведет к распространению регламентированной одежды. Например, Японская федерация ассоциаций производителей одежды (Нихон хифуку когио кумиаи рэнгокаи) публикует детальные своды «стандартных вариантов школьной формы».

Школьная форма (гакусэи фуку) — или по меньшей мере регламен­тированный дресс-код — существует почти во всех детских садах и школах, включая младшие, средние и старшие классы. То же справед­ливо для некоторых женских университетов и двухгодичных коллед­жей, рекомендующих студенткам носить «женственную» одежду (см. ниже). В некоторых школах действуют до мельчайших подробностей разработанные нормативы, соблюдение которых поддерживается поч­ти военным досмотром студентов, проходящих утром через школьные ворота. Преподаватели получают на редкость детальные схемы и ин­струкции (см. ниже), где каждый элемент формы рассмотрен и изме­рен в нескольких ракурсах¹⁷.

Школьная форма впервые появилась в Японии в 1885 году — в То­кийском императорском университете. За основу была взята военная форма европейцев. Сейчас стандартная форма мальчиков — это гакуран, черные или синие брюки и пиджак со стоячим воротничком (цумэири)¹⁸. Она выглядит формально и консервативно и, по отзывам, не так удобна, как та, что включает пиджак спортивного покроя и галстук. Типичная форма девочек называется сэра фуку (матросская форма) и состоит из темно-синей плиссированной юбки и свободной блузки с отложным воротником¹⁹. Роль школьника не будет сыграна полностью без набора разноцветных ручек, карандашей, фломастеров, ластиков, линеек, блокнотов и пеналов — предметов, к которым в Япо­нии относятся очень серьезно²⁰.

Как же школьная форма интегрирует студента в социально- экономический порядок и выстраивает рационализированную субъ­ективность? Подробный ответ можно найти у Фуко. В общем смысле форма дает информацию о школе, поле, параллели, классе (на кото­рые разбиты параллели) и имени человека, таким образом «индиви­дуализируя» его (Foucault 1979: 192-194). Процесс индивидуализации приводится в действие социально-экономической рационализацией и, в свою очередь, в конечном счете работает на нее же, способствуя встраиванию школьника в ряды трудового населения. Говоря конкрет­ней, ношение формы тесно связано с принципами дисциплинарных упражнений Фуко. Во-первых, общей дисциплине учит школьника до­тошный контроль его деятельности со стороны администрации. Этим объясняется наличие детальных правил, предписывающих, как имен­но форма должна носиться (см. ниже). Во-вторых, благодаря таким ре­гулярным действиям, как ежедневное надевание формы, у школьника бессознательно формируются склонности, которые потребуются ему в дальнейшем для продуктивной деятельности в данном политико- экономическом строе (ср. Bourdieu 1977). В-третьих, дети знакомятся с иерархическими отношениями с учителями и другими учениками (сэмпаи/кохаи, младшие школьники/старшие школьники — различия между ними особенно заметны в школьных клубах). В конце концов, знание об иерархиях переносится в рабочую среду. Наконец, одева­ясь в форму рекомендованным образом, школьники учатся социали­зации в согласии с нормализующим взором и его суждениями (сэкэн) (Foucault 1979: 141-156).

Чтобы познакомиться с тем, как именно в Японии используется фор­ма, рассмотрим пример конкретного дресс-кода. На верху документа, озаглавленного «Рекомендации по выбору платья для учеников сред­ней школы Накамура» (название изменено), стоит девиз: «Одежда об­нажает душу, так давайте же следовать рекомендациям по ее выбору». Этот документ был составлен консультационным комитетом по вне­классной работе средней школы Накамура, родительским комитетом средней школы Накамура и комитетом жизненных наставников сред­ней школы Накамура. В разделе «Правила» сказано:

* Одежда должна быть подходящей для учеников средних классов.

* Одежда должна быть скромной и чистой.

* Одежда должна соответствовать определенным школой стан­дартам.

Мужская и женская форма должна приобретаться в утвержден­ных школой магазинах, иметь маркировку и соответствовать утверж­денным артикулам (далее в документе перечисляются наименования магазинов, продающих форму, носки и другие необходимые товары, и содержатся настоятельные рекомендации делать покупки именно в этих магазинах).

Следом даны две схемы с пронумерованными пояснениями, изобра­жающие мальчика и девочку в форме и поясняющие, как именно ее следует носить. Так, у девочек: 1) галстук должен быть трапециевид­ным, повязан аккуратно и красиво; 2) подол юбки должен находить­ся на расстоянии не менее 30 см от пола; 3) носки должны быть про­стыми и белыми (запрещены разноцветные носки, носки с рисунком, кружевные носки). У мальчиков: 1) на головном уборе должна быть одна белая полоска с эмблемой школы; 2) у рубашки должен быть воротник, воротник пиджака нельзя переделывать; 3) на пиджаке не должно быть пуговиц от пиджаков старшеклассников; 4) ремень дол­жен быть черным, коричневым или синим; 5) утвержденная форма должна иметь соответствующую маркировку; 6) носки должны быть белыми и утвержденными. Как у девочек, так и у мальчиков: 1) ру­башки, которые надеваются под кофту или пиджак, должны быть тонкими, светлыми и простыми; 2) зимними вечерами (с октября по март) на рукаве следует носить повязку; 4) тесемки на сумках с кни­гами не должны быть слишком длинными; 5) брюки и юбки следует носить на талии; 6) нельзя писать на сумках с книгами или наклеи­вать на них наклейки.

Вдобавок к этим правилам в документе даны детальные инструк­ции по количеству складок на юбках (от двадцати четырех до двадцати восьми); допустимым фасонам пальто; обуви для дождливой и снеж­ной погоды (которая не должна быть слишком дорогой); сменной обу­ви и цвету шнурков; спортивной форме (которая подчиняется своим правилам); школьным головным уборам (с разными инструкциями по поводу шапок, которые дети носят по дороге в школу и надевают во время занятий спортом); именным биркам (на которых должны сто­ять название школы, номер класса, имя школьника, имя попечителя, группа крови, адрес, номер телефона); шарфам; типу одежды, кото­рую следует надевать на школьные мероприятия (школьную форму или специальную унихому («униформу»), выбираемую клубом); ве­тровкам (темно-синим), которые разрешается носить детям, ездящим в школу на велосипеде.

Учителя следят за тем, насколько добросовестно школьники придер­живаются подобных правил (впрочем, это зависит от школы), и часто записывают свои наблюдения²¹. Например, в «образовательных отче­тах» (киоику цусин), которые используются в средней школе Накамура, есть раздел, озаглавленный «Характеристика поведения и прилежания» с подразделами — кантэн (то есть «точка зрения», «точка обзора»), в которых учитель должен ответить на вопросы: выглядит ли школьник аккуратно? в порядке ли содержимое его стола и шкафчика для одеж­ды? бережно ли он относится к вещам?

Что же сами школьники думают про форму? Многим из них она нравится; они признают, что таким образом экономятся деньги и вре­мя, которое не надо тратить на ежеутренний выбор одежды. Также форма скрывает те различия, которые в ином случае могли бы вызвать зависть. Некоторые утверждают, что форма играет важную роль в воз­никновении чувства солидарности во время групповых занятий. Как выразился один школьник, «из-за того, что все мы одеты в форму, нам хочется быть вместе, а еще исчезают дискриминация и предрассудки, и это помогает нам стать настоящими личностями». Другие объясня­ют, что форма заставляет их гордиться своей школой. Форма «помо­гает самоидентификации». Некоторые говорят, что благодаря форме они чувствуют себя «усердными учениками» (гакусэи-раси). Школьни­ки обычно надевают форму на вступительные экзамены в универси­теты и колледжи. Как-то на таком собеседовании одна абитуриентка заметила, что она одета в школьную форму, потому что «изо всех сил старается вести себя подобающим ученику образом» (акумадэ мо гакусэи-расику суру). Несколько школьников связали форму с тради­циями своей школы или сказали, что она навевает приятные воспо­минания. По словам одного из них, «в школе много всяких правил, и ходить в форме — одно из них. Люди учатся тому, как правилам под­чиняться — потом, когда они выйдут в большой мир, это пригодит­ся». Некоторые ассоциируют форму с приписываемыми японцам до­стоинствами: «Мы считаем, что взаимопомощь — это очень важно, и высоко ценим „середняков" (хитонами). Поэтому мы все и одеваемся одинаково». Другая школьница объяснила, что, надевая форму, «она гордится тем, что она — японка».

С другой стороны, немало учеников подключается к дискуссиям о том, что дресс-код покушается на их «права человека» и лишает «сво­боды самовыражения». Некоторые считают, что форма выглядит ми- литаристично. Многие замечают, что форма «подавляет их личность» (боцукосэи), а одежда, которую человек выбирает себе самостоятельно, «подчеркивает индивидуальность» (дзибун-раси, буквально «напомина­ет самого себя»). Некоторые школьники полагают, что, хотя форма и должна существовать, консервативный гакуран со стоячим воротнич­ком желательно отменить, поскольку он навевает неприятные мысли и с их точки зрения ассоциируется с «армией» или «похоронами». Очень часто по поводу формы говорят, что она позволяет преподавателям «приглядывать» (канси суру) за школьниками, легко заметными в тол­пе. «Когда мы в форме, мы не можем пить, курить и ходить в игровые центры». Немало школьников жаловалось и на то, что зимой в форме холодно, а летом жарко.

 

Деунификация

Многие замечают, что студенты японских университетов и колледжей забрасывают занятия, поскольку высшее образование для них — время заслуженного отдыха, пора расслабления в промежутке между напря­женной учебой в старших классах и погружением в рабочую рутину. Студенческая жизнь воспринимается как освобождение от жестких требований гиперрационализированного общества, завоеванное хо­рошим поведением (то есть усердной подготовкой к вступительным экзаменам). Как бы то ни было, можно утверждать, что существование фазы деунификации возможно потому, что политико-экономический взор не столь уж пристально сосредоточен на студентах в период их учебы в университете. Дело в том, что с точки зрения политико- экономической элиты студенты уже социализированы и выработали основные навыки, так что вузы функционируют как склады рабочей силы, хранящие ее до той поры, пока она не станет экономически вос­требованной (Refsing 1992).

Этап деунификации — это нечто среднее между детством и взрос­лостью, социализацией и трудоустройством, подготовкой и производ­ством, учебой и работой. Деунификация является пороговым перио­дом, и — по крайней мере по сравнению с тем, что было до и будет после, — антиструктурна в тернерианском смысле (Turner 1969)²². Учась в университете, колледже (и, возможно, профессиональном училище), студенты пробуют на вкус свободу, выражают себя (косэи), социали­зируются, экспериментируют, взрослеют и узнают, какие виды само­презентации не будут допустимы, когда они вступят в рабочий мир со всей его ответственностью. Следует подчеркнуть, что студенты еще не считаются взрослыми, или сакаидзин («членами социума», буквально — «социальными личностями»).

Если говорить конкретней, у деунификации тоже есть свой анти­структурный код, который допускает множество разных вариантов. Как юношам, так и девушкам этот код предписывает джинсы, крос­совки (и то и другое ассоциируется с досугом — то есть не с миром работы), свободно болтающиеся рубашки и длинные волосы (у юно­шей) — хотя при этом многие студенты все равно одеваются аккурат- но²³. Недавно среди молодежи снова стали популярны стиль унисекс и мода 1960-х годов. Некоторые студентки экспериментируют с более броской, даже провокативной одеждой (от черных сапог до коротких кожаных юбок).

 

Как тендер сдерживает деунификацию

В этом разделе мы рассмотрим, как гендерный фактор препятствует деунификации, и обсудим дресс-код женского двухгодичного коллед­жа Такасу (название изменено)²⁴. Цель настоящего раздела — показать, что и в деунифицирующий период женская одежда более регламен­тирована, чем мужская. Даже получая высшее образование, девушки должны вести себя дисциплинированнее юношей — по крайней мере в некоторых вузах. Послушные женщины более приемлемы с соци­альной точки зрения²⁵.

Как и многие другие женские двухгодичные колледжи, Такасу за­нимается штамповкой будущих «офисных дам» (относительно низкоо­плачиваемых секретарш, работающих по краткосрочным контрактам), от которых требуются женственные манеры и внешность. Хотя сту­дентки Такасу не обязаны носить форму как таковую, они должны придерживаться рекомендованных колледжем нормативов. В Такасу есть своя «полуформа», описание которой дано в справочнике студен­та. Девушки могут выбирать разные варианты женственного стиля, однако им (равно как преподавателям и администрации) запрещено носить джинсы и другую «неженственную» одежду²⁶. В главном зда­нии студентки должны ходить в белых туфлях. Макияж и аксессуары дополняют наряд, в который облачаются девушки, чтобы играть роль «женственных» студенток на территории университета²⁷.

Джинсы, возможно, — самая студенческая (гакусеи-раси) одежда на свете, и, как и все остальные студенты, учащиеся Такасу считают, что джинсы символизируют повседневность, удобство, отдых, общитель­ность и юность. Однако у администрации колледжа другое мнение: она ассоциирует тот же самый предмет с такими негативными явле­ниями, как настроения, направленные против истеблишмента, студен­ческие протесты, отсутствие дисциплины, свободное время и, что са­мое страшное, — неженственное поведение²⁸. Студенткам в джинсах просто-напросто запрещено входить в главное здание Такасу, и как учащиеся, так и администрация относятся к этому правилу очень се­рьезно. Мы слышали, как студентка, у которой не было занятий в глав­ном здании, позвонила профессору, ждущему ее отчета, и спросила, не может ли она передать его где-нибудь подальше от главного зда­ния, поскольку в тот день на ней были джинсы (она посещала лекции в аффилированном с Такасу университете совместного обучения, где джинсы не были запрещены).

Студентки Такасу хорошо понимают, в чем причина существова­ния дресс-кода. Как отметила одна девушка, «если мы будем неорга­низованно (дарасинаку) выглядеть, то и то, что у нас внутри (то, как мы чувствуем), станет неорганизованным (дарасинаку)... Джинсы неприем­лемы в обществе (сакаи), или, другими словами, в компаниях (каиса)». Для этой студентки между «обществом» и «компанией» есть связь — она отметила, что эти слова состоят из одних и тех же букв, хотя и пе­реставленных местами. Студентки также быстро замечали, что даже тогда, когда им разрешалось носить что угодно, дресс-код все равно использовался. Одна девушка, рассказывая о ежегодной рождествен­ской вечеринке колледжа, на которой учащиеся должны появляться в своих самых лучших нарядах (в контексте «женственной» подготовки), сообщила: «Да, мы действительно могли выразить себя — но все равно каждая была как будто в форме». Та же самая студентка довольно сар­кастически критиковала, сравнивала и оценивала одежду других.

 

Реунификация

На заключительном этапе студенты встраиваются в существующий социально-экономический порядок. После выпуска — при условии что они нашли работу — они должны будут вести себя как сакаидзин («члены общества»). А еще через некоторое время они — по крайней мере по оптимистичным оценкам — должны завершить превраще­ние в настоящего члена общества, женившись и заведя детей. Кстати говоря, в середине своего студенческого пути, когда им исполняется двадцать, многие студенты участвуют в японском обряде посвящения под названием День взрослых (Сеидзин но хи), который проводится 15 января. Эта церемония, проходящая в общественных зданиях, яв­ляется первым знаком того, что студенты вступили на этап реунифи- кации: юноши одеваются в костюмы, а девушки, как правило, — в ки­моно. Здесь следует отметить, что кимоно является родом униформы, подчеркивающей национальную идентичность, особенно у женщин. Кимоно обычно надевают для важных ритуальных событий (выпуска из учебного заведения, свадьбы, похорон), на мероприятия, которые считаются «японскими» (чайную церемонию, местные фестивали, определенные праздники), Новый год, приемы в компаниях и другие формальные торжества. У этого национального костюма есть свой язык, который сообщает о возрасте и вкусе носителя, а также време­ни года. Но, возможно, самая принципиальная информация, которую передает кимоно, — о том, что одетая в него идентифицирует себя как «японскую женщину».

Для студентов университетов и колледжей важным реунифицирующим обрядом является церемония выпуска, для которой юноши об­лачаются в костюмы, а девушки — в специальные выпускные мантии поверх модных платьев. Однако еще за год до выпуска студенты начи­нают интересоваться, как вести себя на собеседовании при приеме на работу, — тем самым показывая, что вступили в стадию реунификации. Книжные магазины продают пособия по этой теме, помогая молодым людям выбрать консервативные «костюмы нового сотрудника».

Как отмечается в статье «Костюм для нового сотрудника: сезон распродаж»²⁹, «костюмы для студентов (ищущих работу) могут казать­ся одинаковыми, но их стиль, однако, немного разнится в зависимости от желаемой карьеры — как то в финансах, производстве или медиа. Например, студентам, надеющимся преуспеть в банковском деле, ре­комендуются традиционные неприталенные костюмы с одним разре­зом сзади в сочетании со строгим галстуком. Это подчеркнет простой и искренний характер претендента. Для будущих банкиров, по мнению сотрудников магазина, хорошо подойдет темно-синий костюм с гал­стуком в равномерную черно-серую полоску. В секторе производства рекомендуется темно-синий костюм и коричневый галстук в тонкую зеленую полоску. Он создаст „простой и мягкий образ", говорят со­трудники».

После выпуска студенты становятся работниками, которые должны быть реунифицированы и интегрированы в социально-экономический строй. Предполагается, что женщин, выбирающих стезю «офисных дам» (к которым во многих компаниях относятся как к бросовой рабо­чей силе), процесс реунификации делает еще более покорными (хотя так ли это на самом деле — вопрос спорный; он заслуживает отдель­ного обсуждения). Таким образом, работа «офисной дамой» неизбеж­но ассоциируется с облачением в униформу компании. С точки зре­ния менеджмента, форменная одежда — ключ к успеху. Так, в статье «Армия японских служащих гордится своими нарядами» говорится: «Униформа — символ компании. Она демонстрирует командный дух сотрудников и создает ощущение опрятности и доверия у клиентов. Если сотрудники будут одеваться согласно собственным предпочте­ниям, недостаток единообразия произведет на посетителей неприят­ное впечатление. Что касается женщин, то самостоятельность в выбо­ре одежды может привести к тому, что они будут выглядеть чересчур вызывающе, что не только пагубно скажется на рабочей атмосфере, но и привлечет к одежде слишком много внимания³⁰.

Посмотрим, что сказано в подготовительных материалах, написан­ных преимущественно стюардессами и предназначенных для них же, но используемых и «офисными дамами» на стадии обучения. Как бы предупреждая жалобы на то, что почти все ОД должны носить фор­менную одежду, студенткам говорят, что форма, пусть и не выража­ющая их индивидуальности, необходима для того, чтобы «уравнять всех и показать тоицу-би (буквально «красоту единообразия») (JAL Coordination Services Co. 1988: 28). Также достаточно внимания долж­но быть уделено одежде, обуви, макияжу, украшениям, аксессуарам и прическе (хотя, как напоминают студенткам, в некоторых компаниях запрещены макияж или украшения) — с тем чтобы у окружающих воз­ник кокан (приятное чувство). Даны советы, как не выглядеть слишком броско, поскольку идеальная ОД «опрятна, элегантна и скромна» (JAL Coordination Services Co. 1989: 50). Студенткам рекомендуют сверяться со схемой, на которой в деталях изображены надлежащая прическа, блузка, аксессуары, сумка, юбка, туфли, чулки, форма, руки и маки­яж. Девушки должны самостоятельно проставить себе оценки за со­ответствие каждому пункту (Ibid.: 53). В конце концов, все они станут «ходячей рекламой» той или иной компании (Ibid.: 112). Важную роль играют не только одежда и украшения, но и другие личные предме­ты — ведь то, как женщина обращается со своими вещами, многое гово­рит о ней. Шкафчики и рабочее место должны содержаться в порядке, потому что «стол — это зеркало характера» (Ibid.: 165)³¹.

 

Заключение

Мы хотели бы закончить эту статью двумя положениями. Во-первых, униформа — это субъективность, выраженная при помощи материи. Ношение формы является следствием воздействия на человека мощных политико-экономических сил. Но в то же время облачение в нее как раз и продуцирует ту субъективность, которая требуется этим силам для их воспроизводства. Важным соображением является следующее: облачение в форму не отражает приверженности носителя социаль­ным нормам; скорее, сам акт облачения в форму ежедневно произво­дит и воспроизводит субъективную субструктуру норм, установлен­ных политико-экономическими структурами.

Во-вторых, следует подчеркнуть, что воспроизведение субъектив­ной субструктуры норм несовершенно. Не существует такого явле­ния, как полная социализация, — вне зависимости от того, насколько объединяющей и руководящей является система. «Субъективность», которая всегда вовлекает «субъекта» (то есть действующую силу), явля­ется слишком замысловатым и запутанным явлением для того, чтобы считать ее просто социально-политической операцией в миниатюре. Например, некоторые школы позволяют учащимся исключительно свободно трактовать идею школьной формы, как будто понимая, на­сколько сложно будет принудить их к выполнению жестких требова­ний. Многие мальчики действительно словно высказываются против истеблишмента, с видимым наслаждением нарушая устои: не застеги­вают пуговицы на форме, не заправляют рубашки, используют неу- твержденные аксессуары, надевают серьги и даже прокалывают носы и губы. Некоторые девочки наносят макияж (школы запрещают исполь­зование косметики) или переделывают юбки, укорачивая или удлиняя их. Как сказал один из учеников, «я ношу другие ботинки, меняю пу­говицы на пиджаке, надеваю обтягивающие или мешковатые штаны. Так я выражаю себя». Другая девушка объяснила, что «даже если я хожу в форме, я все-таки могу придать ей чуть-чуть стильности. На­пример, я могу немного укоротить юбку или надеть носки покороче или подлиннее — и таким образом негромко подчеркнуть свою инди­видуальность». Прическа, которую можно рассматривать как элемент униформы, является наиболее очевидным средством самовыражения учащихся. Некоторые из них становятся рыжими или блондинами. Ходит немало историй и про школьную администрацию, которая за­ставляет учеников, не отличающихся естественным смоляно-черным цветом волос, красить их, чтобы выглядеть «более по-японски». Когда заходит речь о противоречии между «свободой личности» и «требова­ниями администрации», прическа часто становится поводом для осо­бенно жарких дискуссий. Время от времени разражаются юридические баталии в связи с длиной волос — например, двух братьев «преследо­вали годами», потому что они отказывались «коротко стричь» волосы. Их школа организовала «движение встречающих» у школьных ворот, когда каждое утро около десятка членов совета учащихся проверяли у входящих прически, обувь, носки и другие предметы туалета. Мест­ные власти попросили школу воздержаться от этой практики, однако школа отказалась. Как отмечается в статье «Право на прическу»³², бра­тья собираются судиться со школой. Интересно отметить, что в этом примере именно студенты — по-видимому, под руководством пре­подавателей — проводили утренние осмотры (см. также «Учащийся судит среднюю школу за жесткие требования к прическам»³³). В дру­гом случае прическа стала причиной отстранения школьницы от за­нятий («Подтверждено исключение школьницы из-за химической завивки»³⁴). Символическое значение длины волос стало очевидным, когда министр образования Акамацу Риоко на пресс-конференции со­общила, что «покрывается гусиной кожей, когда видит школьников с коротко остриженными волосами». Позже она принесла свои извине­ния, так как многие учащиеся-спортсмены с короткой стрижкой обиде­лись на ее заявление³⁵. В другом случае, указывающем на ассоциации прически с дисциплиной, учитель подстриг волосы третьекласснику, оскорбившему гангстера (история описана в статье «Школьника под­стригли, чтобы утихомирить бандита»³⁶).

Другой пример касается феномена ранних 1990-х годов — отатидаи гяру («девушек на подмостках»), едва одетых молодых женщин, танцу­ющих на сценах клубов под взглядами окружающих. Отатидаи гяру стали модной тенденцией — вплоть до «конкурсов сексуальности» по телевидению. Мужчины с наслаждением пожирали глазами фактиче­ски обнаженных танцорок, женщины, в свою очередь, наслаждались тем, что на них смотрят. Этот феномен стал «счастливым симбиозом эксгибиционистов и вуайеристов: женщины приходили туда, чтобы тан­цевать, позировать и провоцировать; мужчины, в своих гладких пиджа­ках, с салонным загаром и покрытыми гелем волосами, — вожделеть и промышлять» («Безумства в дворце наслаждений»³⁷).

Отатидаи гяру, школьники, не соблюдающие регламент в одежде, и другие нарушители конвенций, по-своему относящиеся к дресс-коду, доказывают, что — несмотря на надежды господствующих институ­тов — существуют личности, которые готовы играть на обществен­ной сцене в «неединообразной» и «привлекающей внимание» (мэдацу) манере.

Мы хотели бы выразить признательность всем ученикам и учителям, столь любезно согласившимся потратить свое время и ответить на наши вопросы. Также мы хотим поблагодарить анонимного рецензента, ко­торый помог нам улучшить эту статью своими комментариями.

Перевод с английского Татьяны Ивановой

 

Литература

 

Althusser 1971 — Althusser L. Ideology and Ideological State Apparatuses (Notes toward an Investigation in Lenin and Philosophy and Other Es­says). N.Y.: Monthly Review, 1971.

Bourdieu 1977 — Bourdieu P. Outline of a Theory of Practice. Cambridge: Cambridge University Press, 1977.

Bourdieu 1990 — Bourdieu P. The Logic of Practice. Stanford: Stanford University Press, 1990.

Buruma 1983 — Buruma I. Behind the Mask. N.Y.: Pantheon Books, 1983.

Castells 1992 — Castells M. Four Asians Tigers with a Dragon Head: A Comparative Analysis of the State, Economy, and Society in the Asian Pacific Rim. In States and Development in the Asian Pacific Rim, edited by Richard P. Appelbaum and Jeffery Henderson, 33-70. Newbury Park, California: Sage Publications, 1992.

Dalby 1993 — Dalby L. Kimono: Fashioning Culture. New Haven: Yale University Press, 1993.

Davis 1992 — Davis F. Fashion, Culture, and Identity. Chicago: University of Chicago Press, 1992.

Drifte 1986 — Drifte R. Arms Production in Japan: The Military Applica­tion of Civilian Technology. Boulder; Westview, 1986.

Foucault 1979 — Foucault M. Discipline and Punish: The Birth of the Pris­on. N.Y.: Vintage Books, 1979.

Friedmann 1987 — Friedmann D. Une Histoire du blue jean. Paris: Ram­say, 1987.

Gramsci 1971 — Gramsci A. Selections from the Prison Notebooks. Edited and translated by Quintin Hoare and Geoffrey Nowell Smith. London: Lawrence and Wishart, 1971.

Hendry 1986 — Hendry J. Becoming Japanese: The World of the Pre-School Child. Honolulu: University of Hawaii Press, 1986.

Hendry 1993 — Hendry J. Wrapping Culture: Politeness, Presentation, and Power in Japan and Other Societies. Oxford: Oxford University Press, 1993.

Huber 1994 — Huber Th.M. Strategic Economy in Japan. Boulder: West- view, 1994.

JAL Coordination Services Co. 1988 — JAL suchuwadesu 9 nin no taiken sekkyakujutsu: Mana — chotto i hanashi (The Experiences of 9 JAL Stew­ardesses in the Art of Handling Customers: Some Helpful Information on Manners). Tokyo: Seibun Doshinko, 1988.

JAL Coordination Services Co. 1989 — JAL suchuwadesu no iki iki mana koza (JAL Stewardess: Lectures on Cheerful Manners). Tokyo: Nihon Noritsu Kyokai, 1989.

Johnson 1982 — Johnson Ch. MITI and the Japanese Miracle. Stanford: Stanford University Press, 1982.

Joseph 1986 — Joseph N. Uniforms and Nonuniforms. N.Y.: Greenwood Press, 1986.

Lapenta 1983 — Lapenta J. Seifuku // Discover Japan II: Tokyo: Kodan- sha, 1983. Pp. 114-115.

Lebra 1976 — Lebra T.S. Japanese Patterns of Behavior. Honolulu: Univer­sity of Hawaii Press, 1976.

Lebra 1984 — Lebra T.S. Japanese Women. Honolulu: University of Ha­waii Press, 1984.

McVeigh 1995 — McVeigh B. The Feminization of Body, Behavior, and Belief: Learning to Be an "Office Lady" at a Japanese Women's College // The American Asian Review. 1995. 13(2). Pp. 29-67.

McVeigh 1996 — McVeigh B. Cultivating "Femininity" and "International­ism": Rituals and Routine at a Japanese Women's Junior College // Ethos. 1996. 24 (2). Pp. 314-349.

McVeigh in press — McVeigh B. Life in a Japanese Women's College: Learn­ing to Be Ladylike. London: Routledge, in press.

McVeigh n.d. — States of Gendered Subjectivity: How the Japanese State Produces Femininity (unpublished manuscript).

Ministry of Education 1995 — Monbu tokei yoran (Summary of Statistics on Education). Tokyo: Ministry of Education, 1995.

Mitchell 1990 — Mitchel T. Everyday Metaphors of Power // Theory and Society. 1990. 19. Pp. 545-577.

Mitchell 1991 — Mitchel T. The Limits of the State: Beyond Statist Ap­proaches and their Critics. American Political Science Review. 1991. 85 (1). Pp. 77-96.

Onis 1991 — Onis Z. The Logic of the Developmental State // Compara­tive Politics. 1991. 24 (1). Pp. 109-26.

Raz 1992 — Raz J. Self-presentation and Performance in the yakuza Way of Life: Fieldwork with a Japanese Underworld Group // Ideology and Practice in Modern Japan, edited by Roger Goodman and Kirsten Refsing. London: Routledge, 1992. Pp. 210-234.

Refsing 1992 — Refsing K. Japanese Educational Expansion: Quality or Equality // Ideology and Practice in Modern Japan, edited by Roger Good­man and Kirsten Refsing. London: Routledge, 1992. Pp. 116-129.

Samuels 1994 — Samuels R. Rich Nation, Strong Army: National Secu­rity and the Technological Transformation of Japan. Ithaca: Cornell Uni­versity Press, 1994.

Turner 1969 — Turner V. The Ritual Process. Chicago: Aldine Publish­ing, 1969.

Zelinsky 1988 — Zelinsky W. Nation into State: The Shifting Symbolic Foundations of American Nationalism. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1988.

 

 

Примечания

1) Traffic monitor draws doubletakes // Japan Times. June 26, 1992. P. 16.

2) Homeless employed in cleanup, but required to wear emblem // Daily Yomiuri. July 15, 1994. P. 9.

3) Designer uniform trend hits high schools // Daily Yomiuri. January 1, 1989. P. 3.

4) Среди других дизайнеров, привлеченных к созданию этой формы (которая в два раза дороже обычной), — Кодзи Ватанабе и Сатико Ханаи. См. также «Учащиеся судят о школе по форме» (Students judge schools by their uniform // Japan Times. June 21, 1992. P. 18). Национальное полицейское агентство тоже, по всей видимости, озабочено внешним видом своих сотрудников — новую форму за­казало модельерам и оно. Согласно словам пресс-секретаря, «новая униформа выглядит более модно, современно и подчеркивает силу и энергичность одетого в нее человека» («Новой формы полицей­ских коснулась рука дизайнеров» (New police uniforms show designer touch // Daily Yomiuri. October 8, 1992. P. 2)).

5) Osaka teachers begin antiuniform fight // Daily Yomiuri. March 6, 1996. P. 2.

6) Замечание рецензента: «Стиль одежды учителя может задеть учени­ков. Если учитель одет нарядно, ученики могут подумать, что поз­же у него состоится совещание или романтическое свидание. Если волосы учителя взъерошены, школьники могут решить, что он про­спал» («Учителя взвыли от школьного дресс-кода» (School dress code has teachers howling // Daily Yomiuri. March 13, 1996. P. 7)). См. так­же «Учителя восприняли в штыки план города переодеть их в фор­мы» (Teachers up in arms over city plan for them to don uniforms in school // Japan Times. March 17, 1996. P. 3) и «Город заставит учите­лей нарядиться в униформу» (City to make teachers don uniforms // Daily Yomiuri. March 2, 1996. P. 2).

7) По поводу общего обсуждения формы см. работу Джозефа (Joseph 1986: 65-128).

8) Ср. Хендри (Hendry 1993: 70-97).

9) The Twain Meet: In Japan, many parts to play // Japan Times. Janu­ary 6, 1994. P. 14.

10) Inside the Weeklies. It's tight time for part-time workers / / Japan Times. January 15, 1994. P. 19.

11) Плотность и размах такой интеграции между государством и бизне­сом — в сравнении с другими формами правления — бурно обсуж­дается в литературе по политэкономии Японии. В целях сокращения размеров статьи и ее конкретизации мы не будем касаться этой дис­куссии и лишь заметим, что подобная интеграция, весьма заметная по иным стандартам, не может быть проигнорирована при обсуж­дении того, как государственные и деловые силы работают вместе, формируя субъективность индивида на микроуровне.

12) Сэмюельс начинает свою книгу о японском технонационализме с замечания о том, как однажды его попросили одним словом выра­зить, что заставляет Японию тикать, и он ответил: «небезопасность». «Эта всепроникающая тревога — которая по-японски называет­ся фуан — помогает ежедневной мобилизации миллионов людей» (Samuels 1994: ix). Такая тревога вызвана повсеместным ощущени­ем, что Япония — бедная страна, окруженная врагами. Чувство об­щей небезопасности является одним из основных элементов идеи «эволюционного капиталистического государства». Ср. выражение Дрифте: «культ уязвимости» (Drifte 1986).

13) См. уместные обзоры Кастеллса (Castells 1992) и Ониса (Onis 1991) о «логике эволюционного государства».

14) Идея связать друг с другом государство и сэкэн появилась у нас бла­годаря ценным наблюдениям анонимного рецензента, который предложил рассмотреть взаимодействие перекрывающихся иерар­хий и учесть, что индивид всегда находится под влиянием несколь­ких сэкэн. Элементы этого раздела заимствованы из нашей статьи (McVeigh n.d.).

15) Пример того, как облачение в форму демонстрирует солидарность, можно видеть на газетной фотографии детей в игрушечных ска­фандрах, собравшихся в мэрии родного города астронавта Мори Мамору. Дети наблюдали за началом его космического полета на борту шаттла по телевизору (Japan Times. September 14, 1992. P. 2).

16) Этот трехфазный цикл следует идеям ритуального анализа Тернера только в самых общих чертах. Вторая фаза лучше всего соответст­вует понятию лиминальности по Тернеру (Turner 1969).

17) В последнее время многие говорят о тенденции к отмене школьной формы (или по крайней мере о смягчении регламента). Однако сей­час эта тенденция не особенно заметна.

18) Иногда гакуран носят в университетах и старших классах некоторых школ мальчики-чирлидеры и члены клубов боевых искусств.

19) В порнографических журналах и комиксах женская форма крайне сексуализирована.

20) Даже в тех университетах, где весьма немногие относятся к заняти­ям ответственно, студенты тесно связывают подобные аксессуары со своей ролью. Нам довелось знать двух девушек, которые носили с собой на занятия нечто, больше всего похожее на небольшие ве­дрышки, и наполняли их ассортиментом ручек и карандашей.

21) Одному нашему знакомому студенту учитель приказал снять брю­ки прямо на улице — они не отвечали нормативам.

22) Эта деунификация и ее антиструктурные характеристики являются относительными, поскольку всегда найдутся социальные конвенции, которые сообщат одежде некоторую степень единообразия.

23) Некоторые студенты, однако, отличаются тем, что в наши полит­корректные времена можно доброжелательно назвать грубоватым чувством юмора. Как-то в классе, где мы преподавали, юноша по­явился в футболке с изображением пениса в галстуке и надписью: «Вы можете его приодеть, но не можете его открутить». Мы не зна­ем, задел ли он этим кого-нибудь из своих товарищей. Также вокруг ходит много историй о ничего не подозревающих молодых японцах, которые, путешествуя за границей, появляются с оскорбительными для некоторых логотипами или картинками.

24) Некоторые данные из этого раздела представлены в нашей книге «Жизнь в японском женском колледже» (McVeigh in press). См. так­же нашу статью (McVeigh 1996).

25) Разумеется, от женщин ждут соблюдения более строгой по сравне­нию с мужчинами дисциплины не во всех случаях (напр., не в кон­тексте армии или спорта).

26) Неодобрение женщин, одетых в джинсы, не ограничено одним Такасу. В колонке «Да и нет японского бизнеса» было описано, как после жалобы клиента на то, что он увидел сотрудницу банка, в джинсах идущую на работу (сотрудницы часто переодеваются в форму ком­пании после того, как приходят в офис), банк запретил сотрудни­цам одеваться в раздражающую одежду даже по дороге на работу и обратно (Daily Yomiuri. April 12, 1994. P. 6).

27) Косметика является важной отраслью японской индустрии, и ее использование распространяется на все более молодые группы населения, чему, очевидно, потворствуют коммерческие интере­сы. Как говорится в статье «Производители игрушек освежили рынок косметики» (Toymakers give fresh face to cosmetics mart // Daily Yomiuri. July 15, 1995. P. 3), «производители игрушек ярост­но состязаются в продажах косметики девочкам двенадцати лет и младше... Производители расставляют консультантов по макияжу в секции игрушек больших магазинов, чтобы научить девочек им пользоваться».

28) Джинсы — в качестве самого популярного предмета одежды, когда-либо существовавшего в мире, — стали той «чистой доской», кото­рой с 1960-х гг. приписывалось огромное количество смыслов, касаю­щихся гендера, сексуальных отношений, политической ориентации, статуса и досуга. См. работы Дэвиса (Davis 1992: 58-76) и Фридмана (Friedmann 1987).

29) "Recruit suits" sales under way // Japan Times. March 29, 1994. P. 2.

30) Japan's civilian army proud of its duds // Japan Times. October 4, 1992. P. 15. Иногда профессиональная «форма» крайне специализирова­на: 526 новых сотрудников одной компании вступили в должность, будучи одетыми в купальники для проходившей на водном курор­те церемонии («Фирмы приветствуют 1,1 миллиона новых сотруд­ников» (Firms welcome 1.1 million recruits // Daily Yomiuri. April 2, 1993. P. 2).

31) См. нашу статью (McVeigh 1995) с более детальным объяснением.

32) Hairstyle rights // Japan Times. April 14, 1996. P. 14.

33) Pupil sues middle school over strict haircut regulations / / Daily Yomiuri. November1, 1993. P. 2.

34) Girl's school ouster due to perm upheld // Japan Times. October 31, 1992. P. 2.

35) Daily Yomiuri. November 21, 1993. P. 2.

36) Student's hair cut to appease gangster // Daily Yomiuri. January 12, 1994. P. 3.

37) Raving under pleasure dome // Japan Times. August 13, 1993. P. 17.