Ольга Вайнштейн — д-р филол. наук, старший научный сотрудник Института высших гума­нитарных исследований Российского государственного гуманитарного университета, член редколлегии между­народного журнала Fashion Theory: The Journal of Dress, Body & Culture. Автор книги «Денди: мода, литература, стиль жизни» (М., 2005). Составитель двухтомника «Ароматы и запахи в культуре» (М., 2003). Автор курса «Семиотика одежды и тела» (Институт европейских культур, РГГУ).

 

В научно-фантастическом романе французского автора Вилье де Лиль-Адана «Будущая Ева» (написан в 1876-1885 годах, опубликован в 1886 году) разрабатывается тема андроида, механической женщины Адали. Устройство ее тела — плод работы американского изобретателя Томаса Эдисона¹, и обсуждение этой конструкции — главный сюжет романа. Андроид предстает как идеальная возлюбленная, являя образ технически безупречной красоты, Еву Будущего. Это универсалия «живой куклы», воплощенная в андроиде, искусственном человеке (Lathers 1996). Тема андроида, заменяющего живую женщину, имеет давнюю культурную традицию. Достаточно вспомнить автоматы Жака Вокансона, Мельцеля, литературные произведения — «Песочный человек» Гофмана, «Франкенштейн» Мэри Шелли. Неслучайно эпиграф из «Песочного человека» предваряет вторую главу романа. Впечатляющий образ искусственной женщины был создан в 1927 году в фильме Фрица Ланга «Метрополис». Однако Вилье ввел в употребление сам термин «андроид».

Вилье использует французское слово «Androi'de», (ж. «Andreide»). Имя Гадали (Hadaly) — на иврите yaldah ('Vrn) — означает «девушка». По версии автора, «Hadaly» на персидском означает «идеал». В романе также фигурирует другая героиня — возлюбленная друга Эдисона, лорда Эвальда, мисс Алисия Клери. Однако она не устраивает молодого лорда по своим душевным качествам из-за присущей ей мещанской пошлости. Инженер берется сделать андроида, который будет точной физической копией Алисии Клери, однако будет отличаться в лучшую сторону от оригинала благодаря отсутствию вульгарности.

Мотив рук в романе предстает как составная часть общей темы механического тела. Однако он играет особую роль ввиду своей символической нагрузки. Собственно завязка романа состоит в том, что лорд Эвальд видит руку андроида, первый экспериментальный фрагмент тела, изготовленный Эдисоном: «некий необычный, ошеломляющего вида предмет, само присутствие которого на этом столе казалось совершенно необъяснимым. То была человеческая рука, лежавшая на лиловой шелковой подушке. Кровь, казалось, запеклась вокруг отсеченного плеча на месте разреза. Только два-три алых пятнышка на лежавшей рядом батистовой ткани свидетельствовали, что операция произведена совсем недавно.
Это была левая рука молодой женщины.
Вокруг нежного запястья обвивался украшенный эмалью золотой браслет в виде змейки; на безымянном пальце сверкало кольцо с сапфиром. Изящные пальцы слегка придерживали перчатку перламутрового цвета, вероятно, всего несколько раз надеванную.
Плоть сохраняла такие живые тона, кожа выглядела такой нежной, такой шелковистой. Это было зрелище столь же фантастическое, сколь и поражающее своей жестокостью. Какой неведомый недуг мог вызвать необходимость в такой безжалостной ампутации? Ведь казалось, жизненная сила все еще трепещет в этом изящном обрубке чьего- то нежного юного тела» (Вилье де Лиль-Адан 1988: 29-30).

И кольца, и браслет имеют особый смысл, который затем объясняется в романе. Золотой браслет в виде змейки, разумеется, призван напомнить об искушении Евы в Раю. Это лейтмотив романа, неоднократно возникающий в тексте: «Светился один лишь ночник, озаряя лежавшую поблизости, на столе черного дерева, таинственную руку; золотая змея обвивала ее запястье, и синие глаза змеи, казалось, неотрывно следят из темноты за великим ученым» (там же: 168).

Образуя рамочную конструкцию, мотив руки появляется в финаль­ных строчках романа: «Рассеянный взгляд его упал на столик черного дерева; в лунном свете белела прелестная рука; пальцы, унизанные волшебными перстнями, казались еще бледнее!» (там же: 200).

Следует особо отметить подчеркнутую театральность или даже кинематографичность этого зрелища. Во всех сценах эта рука предстает в лунном освещении, что связано с древним символизмом луны как женского светила: «Проплывавший между облаками месяц сквозь рас­пахнутое окно зловеще скользнул своим лучом по черному столу.
Бледный луч коснулся безжизненной руки, побродил по плечу, сверкнул в глазах золотой змейки, блеснуло голубое кольцо. Потом снова все окутала подступившая ночь» (там же: 31). Кроме того, тема лунного освещения коррелирует с мистическими обертонами образа Гадали как волшебницы или вампира.

Тема расчлененного тела довольно активно обыгрывается в декадентской культуре — можно вспомнить танец Саломеи с головой Иоанна Крестителя в драме Оскара Уайльда. Отрубленная рука также фигурирует в описании эпатажных аксессуаров маркизы Казати: «Самые изысканные красавицы померкли при появлении маркизы в костюме леди Макбет: вся в черном, на шее восковая копия обагренной кровью руки, сжимающей кинжал» (Неистовая маркиза 2006: 104)².

В полной мере мотив рук в романе Вилье начинает разворачивать­ся как сюжетообразующий элемент, когда Эдисон впервые показывает лорду Эвальду фрагмент руки.

«И, проведя молодого человека, как по лабиринту, между загромождающими лабораторию приборами, он подвел его к тому столу черного дерева, по которому перед приходом лорда Эвальда скользил лунный луч.
– Скажите, какое впечатление производит на вас вот этот пред­мет? — спросил физик, указывая ему на бледную окровавленную женскую руку, лежащую на шелковой лиловой подушке.
Лорд Эвальд с изумлением поглядел на освещенный в эту минуту ярчайшими лампами обрубок человеческого тела.
– Что это такое? — спросил он.
– Посмотрите повнимательнее.
Молодой человек приподнял руку.
– Что это?! — воскликнул он. — Эта рука… но она же еще теплая!
– А кроме этого, вы не находите в ней ничего необычного?
Лорд Эвальд некоторое время ощупывал странную руку и вдруг вскрикнул:
– Да, это чудо, поистине чудо, такое же поразительное, как и то существо, и оно способно смутить самых отъявленных скептиков! Не будь этой крови на разрезе, я бы и не заподозрил, что предо мной творение искусства, притом подлинный шедевр!»
Лорд Эвальд был потрясен; взяв руку, он стал сравнивать ее кисть со своей собственной.
– Но ведь все, решительно все, как у настоящей: тяжесть, форма, даже оттенок кожи! — говорил он в тревожном недоумении. — Неужели то, чего я сейчас касаюсь, не живая плоть? Но ведь мои пальцы вздрогнули, прикоснувшись к ней, клянусь вам!
– О, это совершеннее, чем живая плоть! — спокойно сказал Эди­сон. — Живая плоть увядает и стареет, тогда как та, которой вы сейчас касаетесь, представляет собой сумму компонентов, синтез тончайших веществ, выработанных при помощи химии, и призвана оспорить притязания «Природы» и восполнить ее несовершенство. Эта копия (воспользуюсь сим эмпирическим термином) Природы будет казаться живой и юной и после того, как оригинал ее перестанет существовать. А прежде чем она состарится, ее испепелит молния. То, что вы держи­те сейчас в руках, — это искусственная плоть, и я мог бы открыть вам секрет ее изготовления. (Вилье де Лиль-Адан 1988: 68-69).

То, что мы здесь наблюдаем, — продукт работы «анатомического взгляда» (Fren de 2009), который расчленяет тело андроида на дискретные фрагменты и анализирует по очереди каждый из них.

Далее в романе идет подробное обсуждение технологических деталей конструкции андроида. Эдисон раскрывает лорду Эвальду удивительные тайны изготовления механической руки и описывает, как создается искусственная плоть — кожа и телесная оболочка.

«Но, — заговорил он наконец, — этот перламутровый оттенок кожи, эта упругая плоть — ведь она же полна жизни. Как удалось вам достичь такой ошеломляющей иллюзии, как сумели вы осуществить по­добное чудо?
– Ну, это-то уж совсем просто! — улыбнулся в ответ Эдисон. — Всего только с помощью Солнца.
– Солнца? — переспросил лорд Эвальд.
– Да. Солнце позволило нам частично обнаружить тайну своих световых излучений. Хорошенько изучив все оттенки белизны кожного покрова, я стал воспроизводить их с помощью особого расположения объективов. Упругость свою мягкое белковое вещество обрело благодаря гидравлическому давлению; а еще я наделил его чувствительностью к легчайшему воздействию света и цвета. Что касается остального, то плечевая кость, сделанная из слоновой кости, содержит внутри гальванический элемент, от которого питается целая сеть проводов, переплетенных между собой наподобие того, как переплетены нервы и кровеносные сосуды; благодаря этому постоянно происходит выделение тепловой энергии, которая и вызвала у вас впечатление теплоты и пластичности. Если вы хотите знать, где располагаются элементы этой сети, как осуществляется их, так сказать, взаимное питание и каким образом постоянный ток преобразуется в почти животное тепло, то я охотно объяснил бы вам внутреннее устройство всей этой системы. Но это уже вопрос чисто технический. То, что вы здесь видите, — это рука андреиды моей конструкции, впервые приводимой в движение той поразительной жизненной силой, которую мы называем Электричеством. Именно оно, Электричество, придает ей и эти плавные переходы тонов, и бархатистость кожи, словом, всю эту полную иллюзию Жизни!» (там же: 69).

В романе неоднократно подчеркивается, что движущая сила Гадали — электричество. «Легкие и главный симпатический нерв Гадали образуют единое целое, подчиняющееся воздействию электрического тока» (там же: 127). Гадали именуется «электрочеловеческим существом» (там же: 123). Стоит напомнить, что в конце XIX столетия электричество еще во многом мифологизировалось, хотя уже были изобретены многочисленные электрические приборы (Эдисон про­славился как изобретатель лампы накаливания, телефона, фонографа, динамо-машины и телеграфа).

В бытовом сознании этой эпохи электричество воспринималось как мистическая витальная субстанция. Сеансы спиритизма и связь с духами нередко объяснялись за счет действия «духовного электричества»³.

Именно электричество играет решающую роль в создании «искусственной плоти». «…Тончайший железный порошок, невидимый, на­магниченный и рассеянный по всей телесной оболочке, придает ей вос­приимчивость к воздействию электричества. Капиллярные окончания проводников, пропущенных сквозь невидимые скважинки в доспехах, смешиваются с волокнами этой плоти, которую безупречно облегает светопроницаемая пленка кожного покрова. Дозы тока, тщательно отмеренные и вызывающие повышенную чувствительность, воздействуют на частицы железа, что вызывает незаметные сокращения искусствен­ных мышц в соответствии с микрозаписями на валике: в некоторых случаях они как бы накладываются друг на друга; словом, срабатыва­ет сложная система мгновенных замедлений. Безмятежная непрерыв­ность подачи тока снимает всякую возможность резких подергива­ний, и таким образом достигается разнообразие улыбок, игра ямочек на щеках, словом, такая тождественность с моделью, что становится. страшно.

Плоть эта, которой созданные мною элементы сообщают мягкое тепло, на ощупь создает отменное впечатление упругости, она эла­стична, как в жизни, и порождает неизъяснимое ощущение человеческого сродства.

Поскольку андреидина плоть должна мягко светиться сквозь кожный покров, ей придается оттенок снега, белизна которого приглушена дымкой цвета амбры и бледных роз, а еще ей придается смутный блеск — с помощью крохотной дозы измельченного в тончайший по­рошок асбеста. Благодаря применению фотохромного метода дости­гается окончательный тон. А с ним и Иллюзия» (там же: 143).

Помимо силы электричества, Эдисон пользуется при создании андроида и другими научными изобретениями. Так, сходство андроида и Алисии Клери достигается с помощью метода «фотоскульптуры»: «Вам известны достижения фотоскульптуры. С их помощью можно со всей точностью перенести внешний облик одного объекта на другой. Я располагаю новейшими приборами, обладающими чудотворной точностью; они изготовлены много лет назад по моим чертежам. С их помощью нам удается воспроизвести выпуклости и впадинки с точностью до десятой доли миллиметра! Соответственно, облик мисс Алисии Клери будет перенесен непосредственно на Гадали, то есть на эскиз, но уже наделенный чувствительностью, ибо беззвучный процесс воплощения Гадали уже начнется.

Тут всякая неопределенность исчезает, все лишнее уже бросается в глаза! Вдобавок к нашим услугам микроскоп. Поскольку необходима зеркальная верность оригиналу. Один великий художник, который под моим влиянием проникся восторженным интересом к этому осо­бому виду искусства — уточнению облика моих фантомов, положит завершающие штрихи.

Все оттенки доводятся до совершенства, ведь кожный покров, накладывающийся на телесную оболочку, отличается тонкостью, шелковистостью, просвечивает, и нужно предусмотреть и закрепить загодя нежнейшие градации тонов независимо от специфики влияния солнечных лучей, которыми мы также воспользуемся» (там же: 144).

Для этого используется «гелиохромный метод»: «Итак, подвергаем искусственный кожный покров воздействию окрашивающих линз (предварительно окутав им плотскую оболочку до неотделимости); с помощью этих линз достигается абсолютно тот же цвет, что у воспроизводимого нагого тела: шелковистость субстанции, ее эластичность и тонкость витализируют, так сказать, полученный результат — и на­столько, что все человеческие ощущения вводятся в обман. Копию не отличить от образца» (там же: 153). Стоит отметить, что это время — период бурного развития фотографии, и Вилье де Лиль-Адан не столь уж далек в своих фантазиях от реальных технических достижений того времени. На Всемирной выставке в Париже в 1878 году были представлены некоторые из изобретений Эдисона, и среди посетителей выставки был и Вилье де Лиль-Адан.

Метод «последовательной фотографии», описанный в романе, существовал на самом деле, но любопытно, что описание этого оптического прибора в тексте по хронологии опережает на десятилетие первый фильм братьев Люмьер. Оно интересным образом полностью соответствует реальному прибору «кинетоскопу»⁴, изобретенному историческим прототипом героя — реальным американским изобретателем Эдисоном, хотя патент на него был взят только в 1891 году.

Для просвещения лорда Эвальда главный герой изобретатель Эдисон устраивает демонстрацию методом «последовательной фотографии»: «Перед источником света — астрально яркой лампой — между двумя стальными стержнями протянулась длинная полоса прорези­ненной ткани, усеянной крохотными стеклышками — прозрачны­ми и окрашенными в разные цвета. Эта полоса, один конец которой приводился в движение посредством часового механизма, быстро-быстро заскользила между линзой и мощным рефлектором. Перед рефлектором в рамке черного дерева, на верхней перекладине которой красовалась золотая роза, было натянуто широкое белое полотнище — и вдруг рефлектор явил на нем изображенную в натуральную величину рыжекудрую женщину, довольно молодую и весьма миловидную» (там же: 117). Эдисон отмечает: «Так можно запечатлеть посредством микроскопических линз все движения живого существа на протяжении десяти минут» (там же: 118).

Но самое интересное в этом переплетении утопической фантазии романиста и реальных научных изобретений — то, что исторический Эдисон примерно в то время, когда Вилье писал «Будущую Еву», работал над созданием говорящей куклы. Он хотел запустить коммерческий вариант детской куклы с вставленным внутри фонографом. Для этой затеи он перебрал множество производителей кукол и остановил свой выбор на известной фирме Jumeau, чьи манекены пользовались заслуженной славой в Европе. Этот проект Эдисона оказался неудачным, однако сам факт, что он работал над ним несколько лет и посылал своих помощников в разные страны в поисках совершенных кукол, говорит о многом (Wood 2002: 105-155).

В романе все время идет аналогичная игра замещений между несколькими женщинами, которые подменяют друг друга, воплощая собой разные варианты женственности, разные ипостаси Евы. Но главная «Ева Будущего» — все же Гадали, и она в итоге благодаря Эдисону полностью замещает собой мисс Алисию Клери (Rifelj 1992).

Заключительная стадия воссоздания ее идентичности — присвоение телесного запаха красавицы. Речь идет, по словам Эдисона, «о той смутной, сугубо индивидуальной, особой эманации, которая в смеси с запахами излюбленных ее духов, присуща вашей избраннице. Это, так сказать, изысканный признак, оповещающий ваше обоняние о ее присутствии, odor di femina, как говорят итальянские поэты. Ведь у каждой женщины, как у каждого цветка, есть свой характерный запах. Стало быть, нужно разложить всю сложность плотского запаха на его реальные химические компоненты. О, мы действуем всего-навсего, как действует парфюмер, воспроизводящий запах того или иного цветка либо плода. В итоге абсолютное тождество» (там же: 44-145). В этом фрагменте, заметим, уже предвосхищен весь сюжет «Парфюмера» Зюскинда: ведь сверхзадача героя — воссоздание запаха молодой прелестной женщины. Эта процедура ранее уже была применена по отношению к искусственной руке, которую пожимал лорд Эвальд: «Рука у меня в кабинете, там, наверху, благоухает мягким индивидуальным запахом живой руки, послужившей ей моделью. Когда телесная оболочка пропитается этими ароматами и оденется кожным покровом, они пребудут там в неизменной сохранности, которую кожный покров гарантирует надежнее, чем любое саше» (там же: 146).

Первое испытание в действии механической руки происходит в кабинете Эдисона. Изобретатель предлагает лорду Эвальду обменяться рукопожатием с этим артефактом.

«Разве то, что вы испытали, прикоснувшись к руке этой женской разновидности андроида, сколько-нибудь похоже на ощущение, которое вы испытали бы, будь это рука автомата? Знаете, давайте проделаем еще один опыт: пожмите эту руку. Кто знает, быть может, она ответит на рукопожатие?
Лорд Эвальд взял пальцы искусственной руки и слегка сжал их.
Невероятно! Рука отозвалась на это рукопожатие так ласково и проникновенно, что лорд Эвальд невольно подумал, что она, быть может, является все же частью некоего невидимого тела.
С глубоким волнением выпустил он из рук этот предмет мира тьмы» (там же: 70-71).

Это рукопожатие — начало контакта с Гадали, вовлечение лорда Эвальда в мир автоматов, своего рода инициация.

Впоследствии он узнает, что именно руки представляют собой важнейшую «часть тела» андроида. Именно через пальцы рук осуществляется координация различных систем андроида.

«Чтобы пробудить Гадали к ее загадочному существованию, вам достаточно будет взять ее за руку и включить ток на одном из ее перстней.
– Одном из ее перстней? — переспросил лорд Эвальд.
– Да, — сказал Эдисон, — на том, что у нее на безымянном пальце: это ее „обручальное кольцо".
Он кивнул в сторону стола из черного дерева.
– Знаете, почему эта столь поразившая вас рука ответила давеча на ваше рукопожатие?
– Нет, разумеется, — отвечал лорд Эвальд.
– Да потому, что, пожимая ее, вы надавили на перстень, — сказал Эдисон. — У Гадали, если вы обратили внимание, на каждом пальце по перстню с различными камнями, имеющими свое особое назначение» (там же: 89).

Так объясняется и секрет таинственного рукопожатия. Как следует из дальнейших объяснений, перстни составляют своего рода кнопки для управления андроидом. А пальцы Гадали, таким образом, служат пультом для переключения разных функций. Каждый палец и перстень имеют свое назначение.

«Так вот, если в такие минуты, взяв ее за правую руку, вы коснетесь прелестного аметиста на указательном пальце — неважно, сидит она или лежит, — и скажете: „Пойдемте, Гадали!" — она тотчас же послушно последует за вами и даже с большей готовностью, чем это сделала бы мисс Алисия Клери.
Если вы надавите на рубин перстня, что на среднем пальце правой руки Гадали, она пойдет прямо вперед безо всякой посторонней помощи или же томно опершись на руку своего спутника, следуя при этом всем его движениям, но не просто как любая женщина в этих обстоятельствах, а в точности так же, как это сделала бы мисс Алисия Клери. Эта зависимость человеческой машины Гадали от ее перстней ни в коей мере не должна оскорблять ваших чувств. Только нажимать на перстень следует мягко, естественно, точно так же, как вы делаете это, когда в порыве нежности пожимаете руку ее модели. Но это необходимо лишь для создания подлинной иллюзии. Подумайте сами, к каким другим, унизительным просьбам вынуждены иной раз прибегать любовники, чтобы добиться бесцветной иллюзии любви, до какого лицемерия способен снизойти даже Дон Жуан, преодолевая женское жеманство и преображая его в некое подобие покорности. Вот какие они — перстни живых женщин.
Для того чтобы заставить ее сесть, надобно воздействовать на перстень безымянного пальца, тот, что с бирюзой. Кроме того, она носит на шее ожерелье, каждая бусинка которого имеет свое предназначение. Подробнейшая рукопись (превосходно изложенное руководство, единственное существующее в этом мире), которую она сама вам подарит, даст вам полное представление о всех ее особенностях и привычках» (там же: 89).

Тема магических перстней дополняется упоминанием сказочного перстня Гига — кольца, которое, согласно легенде, делает обладателя невидимым. Однако у перстней Гадали есть и другие, более опасные, функции. Кнопки могут управлять ее электрическим оружием. Для самозащиты Гадали носит электрический клинок. «Незаметный опал, вделанный в перстень на левом мизинце Гадали, служит переключателем, который посылает в клинок сильнейший ток. Мягкие ткани тела приглушают треск искры, имеющей в диаметре около трех дециметров» (там же: 91).

Движения рук управляются центральным механизмом андроида — Цилиндром Движений, на котором записаны все жесты исходного оригинала. Судя по описанию, Вилье мыслил этот «Центральный цилиндр» как главную запоминающую систему робота, или — если мы позволим себе модернизирующую аналогию с компьютером — жесткий диск. «Я нанесу на Цилиндр Движений клише того очаровательного жеста, каким, как вы мне рассказывали, ваша возлюбленная отбрасывала назад волосы, выходя из ванны. Гадали со всем свойственным ей обаянием в точности станет повторять это движение» (там же: 92).

При этом именно движения рук описываются как особенно слож ные⁵: «Но знаете, кое-какие движения, бесконечно небрежные, стоили мне долгих бессонниц, особенно когда я занимался руками, ведь все суставы гнутся по-разному» (там же: 134). Искомая цель инженера — «плавные телодвижения, все прочие бессмысленны и оскорбляют глаз» (там же: 127).

Жесты рук имеют большое значение для сюжета романа. Во многих ключевых сценах герои взаимодействуют с помощью рук. В этом кратком фрагменте, к примеру, тема рук возникает трижды:

«При виде элегантного молодого человека, привлекательного даже в своей холодности, Эдисон встал. Они обменялись рукопожатием.
– Телеграмма, только что мною полученная, была столь красноречива в своей лаконичности, что впервые в жизни я надел перчатки, уже сидя в седле, — сказал лорд Эвальд.
Повернувшись к Алисии, он добавил:
– Вашу руку, дорогая мисс! Вы репетировали?» (там же: 173). Рука героя — приглашение к контакту, подтверждение общения. В данном контексте это имеет особый смысл, поскольку перед лордом Эвальдом вместо Алисии на самом деле появляется Гадали, которая уже полностью присвоила себе внешность Алисии. А специально упомянутый случай с перчатками лорда Эвальда в седле имеет свое объяснение — английские джентльмены всегда надевали перчатки перед посадкой на лошадь.

В следующем эпизоде лорд Эвальд знаменательным образом путает двух своих возлюбленных, принимая андроида за реальную женщину, но именно руки служат решающей уликой для распознавания таинственной незнакомки: «В тот же миг мисс Алисия Клери встала и, положив на плечи молодого человека свои руки, унизанные сверкающими перстнями⁶, печально проговорила незабываемым и сверхъестественным голосом, который он уже не раз слышал: — Любимый, ты не узнаешь меня? Я — Гадали» (там же: 177).

В последних сценах романа тема рук получает кульминационное развитие. Как выясняется, через кольца на руках Эдисон поддерживает симпатическую связь с ясновидящей⁷ Эни Андерсон, которая в состоянии транса говорила как фантом по имени Сована. Эта женщина, погруженная в гипнотический сон, выступает как духовный двойник Гадали. «И вот мне удалось установить настолько изощренную связь с необыкновенной сновидицей, что, зарядив магнетическим флюидом два железных кольца, собственноручно мною выкованных из одного и того же слитка (разве это не из области магии в чистом виде?), я вручил одно миссис Андерсон — вернее, Соване, — другое взял себе, и теперь достаточно, чтобы мы оба надели эти кольца, и она тут же не только испытывает воздействие моей воли, но как бы оказывается — духовно, магнетически и воистину — рядом со мною, понимает меня и повину­ется мне, даже если ее тело, погруженное в сон, находится за двадцать миль от меня» (там же: 192). В описании Сованы заметно влияние тео­рии Ж.М. Шарко относительно женской истерии (Hustvedt 1998).

Взаимодействие через руки обеспечивает также связь Сованы с Га­дали. «Сована, которая, сомкнув глаза, покоилась в своем подземном прибежище под листвой и светящимися цветами, отрешившись от груза плоти, неуловимым видением перетекала в Гадали! Ее руки, сиротли­вые, как руки покойницы, управляли каждым движением андреиды» (там же: 194). «Касаясь то одного перстня Гадали, то другого, Сована преображала ее — заклинательницу волшебных снов» (там же: 197). Как видим, все спиритические взаимоотношения в романе кодируют­ся через мотив рук и значимых прикосновений.

Наиболее яркий пример этой связи — эпизод, когда андроид точно описывает платье и жесты Алисии, которая находится на расстоянии, точнее, едет в поезде. «Вспомните, как подробно и точно Гадали описала наряд мисс Алисии Клери, когда та в вагоне читала телеграмму? Известно ли вам, каким немыслимым образом стало возможно это сверхтайное ясновидение? А вот: вы ведь были пронизаны, пропитаны нервным флюидом вашей живой красавицы, ненавистной и любимой! Если помните, было мгновение, когда Гадали взяла вас за руку, чтобы подвести к мерзкому ящику, в коем покоятся останки театральной звезды. Так вот, нервный флюид Сованы вступил во взаимодействие с ва­шим, ибо Гадали сжала вашу руку⁸. Поскольку, невзирая на расстояние, между вами и вашей любовницей существовали незримо связывавшие вас нити, флюид Сованы устремился по ним к их средоточию, иными словами, к мисс Алисии Клери, ехавшей в Менло-Парк» (там же: 194).

Наконец, в романе детально описана передача электрического флюида через руки Сованы, которая пребывает в состоянии транса. «Ложем той, которая видит столь странные сны, служит стеклянная плита на изолирующих подставках; когда Сована покоилась на подушках, под рукою у нее была индукционная клавиатура, клавиши которой, передавая слабые электрические заряды, поддерживали циркуляцию тока от нее к андреиде и обратно. Прибавлю: между обоими флюидами существует такое сродство, что меня не удивляет — особенно если принять в расчет всю обстановку, — явление из области сверхъясновидения, ко­торое мы наблюдали» (там же: 195). Как видим, мотив рук здесь дополнительно оркестрируется темой электричества, о чем уже говорилось.

В заключение отметим, что тема подобий в романе разрабатывается не только как присвоение телесной идентичности, но и за счет арсенала моды. При своем воплощении Гадали получает полный гардероб, скопированный с модных вещей Алисии Клери. «Поскольку для того, чтобы Гадали воплотилась в человеческое подобие и могла бы жить среди нас, предстоит изъять ее из той сверхъестественной, почти фантастической обстановки, в которой ныне реализуется вложенная в нее сущность, совершенно необходимо будет придать ее внешности все характерные признаки современных женщин, их повадки, их привычки, облачив эту своеобразную Валькирию Науки в одежды, соответствующие модам нашего столетия» (там же: 84).

«Вот для чего множество портних, перчаточниц, белошвеек, корсетниц, модисток и сапожниц (я передам вам минеральное вещество для изоляционных подошв и каблучков) в точности скопируют решительно все предметы одежды, снятые с себя мисс Алисией во время упомянутых мною сеансов; таким образом, сама того не подозревая, она уступит их своей прекрасной Тени, как только та окончательно родится. После того как весь туалет мисс Алисии будет скопирован, вы сможете заказать еще тысячу других вещей любых фасонов, для чего не потребуется никаких примерок. Само собой разумеется, андреида будет пользоваться теми же духами, что и ее модель, ибо у нее такой же запах кожи» (там же).

Для полного сходства с оригиналом для андроида заказывают полный набор принадлежностей женского туалета по моде того времени: «новое женское платье голубого шелка. башмачки того же оттенка, женские чулки, восхитительно тонкие, коробку с надушенными перчатками, веер черного дерева с искуснейшей резьбой, черные кружева, легкий и прелестный корсет, отделанный лентами, батистовые пеньюары, шкатулку с драгоценностями, в коей находились бриллиантовые серьги, весьма изящные, кольца и браслет, а также были там духи, платки с вышитым инициалом А. и прочие мелочи в том же роде» (там же: 170). Обратим внимание на коробку с надушенными перчатками — непременный атрибут моды конца XIX — начала XX века. Как констатирует С. Винсент, перчатки играли огромную роль в женском гардеробе этого времени и каждая уважающая себя дама имела как минимум шесть пар перчаток и носила их при выходах в свет (Vincent 2009: 137-138).

Сама философия моды и косметики для Вилье связана с культом искусственности. Рассматривая дамские хитрости по макияжу как умелое применение принципа искусственности, он приходит к парадоксальному выводу, что в каждой женщине есть «искусственность, использованная как добавка к человеческому существу» (Вилье де Лиль-Адан 1988: 23). Отсюда уже один шаг до следующего умозаключения: «Всякая женщина, в той или иной степени физически или нравственно сход­на с андреидой, что же — химера за химеру — почему бы не ввести в игру самоё андреиду?» (там же). Таким образом, Гадали как целиком искусственная женщина — доведение до логического предела идеи ис­кусственной красоты, столь популярной в эпоху декаданса — вспомним роман «Наоборот» Ж.К. Гюисманса, трактаты по апологии косметики Теофиля Готье, Шарля Бодлера, сэра Макса Бирбома.

Сама философия моды и косметики для Вилье связана с культом искусственности. Разоблачая примитивные косметические средства, которые используют соблазнительницы, он тут же приходит к парадок­сальному выводу о том, что в каждой женщине есть «искусственность, использованная как добавка к человеческому существу» (там же: 123). Отсюда уже один шаг до следующего умозаключения: «Всякая жен­щина. в той или иной степени физически или нравственно сходна с андреидой, что же — химера за химеру — почему бы не ввести в игру самоё андреиду?» (там же). Следовательно, Гадали как целиком искус­ственная женщина — доведение до логического предела идеи искус­ственной красоты, столь популярной в эпоху декаданса — вспомним роман «Наоборот» Ж.К. Гюисманса, трактаты по апологии косметики Теофиля Готье, Шарля Бодлера, сэра Макса Бирбома. Однако Вилье осуждает косметику как неуклюжие дамские хитрости Евы прошло­го, а создание робота, напротив, для него — дело науки и разума, три­умф Евы будущего. Таким образом, разработка мотива рук в романе в конечном счете глубинно связана с ключевыми оппозициями при­родное/ искусственное, органическое/механическое, характерными для культуры европейского декаданса.

 

Литература

Вилье де Лиль-Адан 1988 — Вилье де Лиль-Адан О. Будущая Ева // Ви­лье де Лиль-Адан О. Избранное. Л.: Художественная литература, 1988.

Неистовая маркиза 2006 — Неистовая маркиза. М.: Слово, 2006.

Fren de 2009 — Fren de A. The Anatomical Gaze in Tomorrow's Eve // Science Fiction Studies. 2009. 36. No. 108. Pp. 235-265.

Gooday 2002 — Gooday G. Spot-watching, Bodily postures and the "practiced eye": the material presence of instrument reading in late Victorian Electrical life // Bodies/Machines. Edited by Iwan Rhys Morus. Berg Pub­lishers, 2002. Pp. 165-197.

Hustvedt 1998 — Hustvedt A. Science Fictions: The Future Eves of Villiers de l'Isle-Adam and Jean-Martin Charcot // The Decadent Reader: Fiction, Fantasy, and Perversion from Fin-de-Siecle France. Ed. by Hustvedt. N.Y.: Zone Books/MIT Press, 1998. Pp. 498-518.

Lathers 1996 — Lathers M. The Aesthetics of Artifice: Villiers's L'Eve Fu­ture. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1996.

Noakes 2002 — Noakes R. "Instruments to lay hold of spirits": technologizing the bodies of Victorian spiritualism // Bodies/Machines. Edited by Iwan Rhys Morus. Berg Publishers, 2002. Pp. 125-165.

Rifelj 1992 — Rifelj C. de Dobay La Machine humaine: Villiers' L'Eve fu­ture and the Problem of Personal Identity // Nineteenth-Century French Studies. 1992. 20(3-4).

Vincent 2009 — Vincent S. The anatomy of fashion. Berg Publishers, 2009.

Wood 2002 — Wood G. Living dolls. A magical history of the quest for mechanical life. Faber and Faber, 2002.

 

Примечания

1) Прототип главного героя — знаменитый американский изобрета­тель Томас Альва Эдисон (1847-1931).

2) В данном контексте эта рука, разумеется, отсылает к окровавленным рукам леди Макбет, которые она тщетно пытается помыть.

3) См. подробнее: Gooday 2002.

4) «Кинетограф или кинетоскоп (от греческого «кинетос» — движу­щийся и «скопио» — смотреть) — оптический прибор, позволявший демонстрировать движущиеся картинки с фонограммой, слышимой через наушники, записанной на фонографе. Этот аппарат изобрел в 1891 г. Томас Эдисон. При помощи фотографической камеры на ленте из целлулоида получается ряд снимков движущихся объектов, быстро следующих один за другим (15 кадров в секунду); снимки эти затем с такой же последовательностью проецируются на экране и вызывают впечатление движущихся предметов. В процессе показа одна треть сорок шестой части секунды каждый снимок стоит в фо­кусе «волшебного фонаря». При этом лента со снимками движется с той же средней скоростью, как они получались. Таким образом, зритель видит на экране предметы в движении. См.: ru.wikipedia.org/wiki/Кинетограф.

5) Впрочем, только устройству ног и походке посвящена целая глава.

6) Выделено курсивом автором в тексте романа.

7) Об увлечении спиритуализмом в это время см. подробнее: Noakes 2002.

8) Выделено курсивом автором в тексте романа.