Доступность татуировки взгляду постороннего наблюдателя также является важным параметром, варьирующим от контекста к контек­сту, от культуры к культуре. Если клеймо, очевидно, должно быть вид­но, то добровольные носители татуировок, исколотые по всему телу, лицо зачастую трогают в последнюю очередь. Тем интереснее пред­ставляется пример Рика Дженеста, которому в 15 лет удалили опухоль мозга, и начиная с 16 лет он стал планомерно наносить тату по всему телу. Лицо Рика не стало исключением — на нем он сделал татуировку в виде обнаженного черепа, в результате чего Дженест получил про­звище «Зомби-бой». При этом традиционная японская татуировка, ко­торая может покрывать плечи, бедра и спину, оставляет непокрытой область тела на животе, повторяя контуры полуоткрытого кимоно, — демонстрация татуировки считается вульгарной, это, очевидно, связано с тем, что в определенный момент (с конца XIX по середину XX века) татуирование было запрещено и практиковалось в тайне, обретая оре­ол загадочности и переходя в личную сферу.

Символическая нагруженность, которая роднит татуировку и одеж­ду (в том смысле, что и та и другая говорят определенные вещи о вла­дельце), свертывается, поскольку знак и его носитель оказываются не­разделимы. В случае клейма сущность носителя сводится к знаку; один из самых впечатляющих экспонатов выставки — фотография армян­ской девушки, бежавшей от геноцида в Сирию, где ее, как и многих ее соотечественниц, клеймили татуировкой на лбу и на груди и прину­дили к проституции, пока она не сбежала снова и не была спасена хри­стианской организацией в Алеппо. Однако татуировку все же можно объективировать: здесь любопытны силиконовые части тела, раскра­шенные татуировщиками специально для выставки: с одной стороны, они невероятно реалистичны, но с другой — являются объектами, от­деленными от владельца.

Многие интересные случаи смешения означающего и означаемого были отмечены Габриэлем Помераном, создателем короткометражки о татуировках (1957). Среди его находок можно перечислить пунктир­ную линию на задней стороне шеи с подписью «линия отреза» и глаз там же — режиссер комментирует: носитель татуировки хотел бы ви­деть все до конца, в том числе момент смерти; татуировка на спине в виде орла с распростертыми крыльями, который машет ими, следуя за движениями плеч. Татуировка, таким образом, перестает быть про­сто изображением, она оказывается функционально привязанной к той части тела, на которую нанесена. Независимо от ее значения, татуиров­ке даже можно найти практическое применение: здесь вспоминается татуировка в виде шахматной доски на животе, которую владелец дает использовать по назначению — его товарищи энергично переставляют на ней шашки, пока он лежит, дымя папиросой.

Физическое присутствие кожи как объекта татуировки остается по­стоянным. Одни из самых волнующих объектов выставки — татуирован­ные кожа с живота, на которой отчетливо виден пупок, и рука мумии. Особенно остро проникновение — в буквальном смысле слова — оз­начающего в означаемое ощущается в видео, изображающих процесс татуирования, где детально видно, как иглы вонзаются в кожу, из ко­торой хлещут излишки краски. И неясно, связано ли беспокойство, вы­званное просмотром этого видео, с болью, которая, очевидно, сопрово­ждает этот процесс, или с чем-то еще — не с тем ли, что сущность знака в принципе не подразумевает длительности его конструирования?

Однако татуировку, оказывается, можно примерить и снять, пере­жив при этом символическое превращение, как в случае любых других мобильных знаков. Это раскрашенные накидки для японского театра кабуки, которые заменили раскрашивание тела. Это и ставшие в по­следнее время модными колготки, боди и другие предметы одежды, имитирующие татуировку. Правда, этой второй татуированной коже кураторы, к сожалению, совсем не уделяют внимания.