В нынешних учебниках по философии западная «философская культура» превозносится до небес. Она оценивается с придыханием, которое позволяет приписывать не свойственные заморской «философии» достоинства и даже противопоказанные ей манеры рассуждения. Правда, сама «философская культура» Запада и не претендует (как увидим ниже) на статус философии. Тем не менее, в наших учебниках она преподносятся как высшее достижение в истории философской мысли. Однако это последнее слово философии в действительности заслуживает лишь самых последних слов.

Предельно кратко о приписываемых достоинствах. Так, например, В.А. Канке уверяет, что именно «в XX веке… новейшая философия сумела преодолеть унаследованные ею натуралистические, метафизические и субъективистские предпосылки и установки» и что именно «новейшая философия – ключ к пониманию любой другой философии» [1, с. 6, 145-146]. Так вот, триада указанных «предпосылок и установок» преодолена философией в середине XIX века и является неотъемлемым достоянием как раз «новейшей философии» (что легко доказуемо по каждой из ипостасей этой триады). А что касается «ключа к пониманию любой другой философии», то пусть кто-нибудь для начала опровергнет П.В. Алексеева и А.В. Панина, которые пишут: «В западной классической философии многообразие имеющихся философских концепций как бы связывалось в единую рациональную схему…». А вот «в современной философии, напротив, на первый план выходят различия, общефилософский стержень разрушается». «Причем… каждое философское направление современности “кидает свой камень” в сторону классической философии» [2, с. 149]. Видимо, поэтому, не стоит отождествлять «ключ к пониманию…» с «булыжником», кидаемым по недомыслию.

 В ряду беспредельно восторженных оценок западной философистики просто обескураживает мнение тех авторов, которые считают первейшей заслугой «новейшей философии» ее «отход от узкого, преимущественно рационалистического философствования». В итоге «рационалистический подход, составлявший специфику европейской философской культуры, в значительной мере потеснен разнообразными направлениями иррационализма и интуитивизма, а в самом познании мира все больше используются принципы скептицизма и агностицизма, релятивизма и конвенционализма…» [3, с. 6,10]. Такие «достоинства» совсем не к лицу философии и достойны обсуждения лишь в программе «Полный Альбац» (радио «Эхо Москвы»).

Наши учебники приписывают западной «философской культуре» около десятка мнимых достоинств, используя в каждом отдельном случае до 5-6 из них в разных сочетаниях. При этом три «достоинства» остаются инвариантными: плюрализм, лингвистический поворот и размежевание с идеологией (освобождение от идеологического прессинга). По существу, все три «достоинства» заключены в одном – в плюрализме. Ведь «столь разительное многообразие философских течений и идей» указывает на то, что «философия … недвусмысленно отказалась от претензий на роль универсального учения и, следовательно, теперь уже вполне определенно размежевалась с религией и идеологией…» [1, с. 6].

Однако отказ от статуса универсального учения по умолчанию означает отказ от «универсалий», т.е. от понятийного уровня знания и мышления. Тем самым открывается простор словам, словам и словам или сугубо лингвистическим разворотам. Более того, «лингвистический поворот составляет наиболее важную и существенную характеристику современной западной философии. Он произошел именно в XX веке, хотя некоторые его признаки можно обнаружить в номинализме средневековой философии и эмпиризме философии Нового времени (этот эмпиризм оставался номиналистическим в трактовке понятий. – В.Ж.). Этот вираж имел глубокий, парадигмальный характер: он означал переход от парадигмы мышления к парадигме языка (подч. мной. – В.Ж.)» [4, с. 189]. Иначе говоря, этот вираж означал отказ от понятийно-теоретического мышления и переход к «симуляции мышления с помощью слов» (проф. В.Я. Данилевский, 1910 г.).

Такое мышление позволяет творить вербально редкостные красоты. Именно язык позволяет М. Хайдеггеру изрекать: «Язык – дом бытия». Но язык М. Хайдеггера не запрещает полагать, что только и исключительно язык – дом бытия ничто. Он и только он способен намолоть сотни (если не тысячи) дискурсов на тему «Что было бы, если бы не было ничего (Н. Салтыков-Щедрин). Вот западная «философская культура» и поражает претенциозными словами в персональной заботе о саморепрезентации эго-идентичности (по обе стороны Атлантики).

Прежде чем восхищаться достижениями заморской «философии», надо бы прислушаться к «признательным (и даже эпатирующим) показаниям» некоторых пестунов этой «культуры». Один из них не без амбициозного самоутвержденчества подчеркивает: «Множество голосов, множество разговоров и дискуссий, множество позиций и подходов, школ и течений; отсутствие центральных журналов или учреждений, отсутствие общего согласия о том, кто важен в философии, что такое философия, а что нет, какая тема актуальна, а какая нет: всё это говорит о том, что нет “западной философии“. Но западная философская культура есть: она включает в себя все это многообразие и все эти несогласия (подч. мной. – В.Ж.). Полифонный философский дискурс… исключает любую претензию на истину в последней инстанции, но потому и признает претензию на истину любой философской позиции. Таково фактическое состояние не только западной, но и русской философской культуры. Это, кстати говоря, не тот безразличный плюрализм, в котором в свое время советские философы обвиняли своих “буржуазных“ коллег, а именно признание и поощрение самой сущности философского мышления» [5, с. 131, 132].

Итак, на Западе философии нет, и, за неимением таковой, вербальный «импрессионизм» в «полифонном (а точнее, в «какофонном») дискурсе» приходится выдавать за философскую культуру.

Что касается русской философской культура, то она в лице Э.В. Ильенкова убедительно доказывает, что плюрализм как кредо философии есть «могила мышления». Вместе с тем, неизбежное разнообразие мнений, притязающих на истину в первой инстанции, составляет исходный эмпирический материал для собственно философского осмысления.

Даже из цитированного несложно усмотреть, что полифонный философский дискурс представляет собой, пусть не явный, но тем более действенный принцип запрета на истину. Поэтому плюрализм не освобождает от идеологического прессинга, а создает широчайший простор для гнета многоликой идеологи бездуховности. Причем многолика она лишь в мировоззренческой ипостаси, а вот в политическом плане она «заточена» однозначно на либерализм.

Дело в том, что именно «либерализм безразличен к содержанию убеждений… Суть либеральной идеологии в том, что человек может думать всё, что ему заблагорассудится (!), при условии, что он думает сам…» [6, с. 157]. Стало быть, либерализм поощряет идейно-толерантную всеядность мещанина или филистера. Причем, тот может думать, что думает сам, при условии, что как-то сподобится или ему самому заблагорассудится принять на себя (актом свободной воли) благодать позитивизма. Ведь «позитивизм завершил концептуальное самоопределение либерализма»; а именно, он «провел четкую грань между миром фактов и миром наших желаний». А посему «либерализм в России окрепнет лишь тогда, когда мы поймем, что нам дан только безразличный к добру и злу мир фактов. Все остальное – в наши руках» [6, с. 159]. «В руках», которые добру и злу внимают равнодушно. Вот «в таком разрезе» мысли господствующего класса обеспечивают господство «полифонного» недомыслия у электората. В такой «полифонии» даже «крупный талант без убеждений создает негодяев» (К. Маркс).

Литература

1. Канке В.А. Основные философские направления и концепции науки. М.: Логос, 2004. – 328 с.
2. Алексеев П.В. , Панин А.В. Философия. М.: МГУ, 2007. – 592 с.
3. Философия ХХ века. М.: Знание, 1997. – 288 с.
4. Философия. М.: Норма, 2008. – 928 с.
5. Эверт ванн дер Звеерде. Конец русской философии как русской? // Вопросы философии. 1998. № 2. С. 127-135.
6. Бродский А.И. Об одной ошибке русского либерализма // Вопросы философии. 1995. № 10. С. 154-159.