Книга Г. Башляра «Поэтика пространства» [1] обойдена вниманием современных теоретиков и практиков архитектуры и дизайна. Это, с одной стороны, удивительно: Башляр – крупный философ культуры, методолог, психолог, работы которого концептуально очень интересны и содержат множество глубоких и тонких замечаний о взаимодействия человека с окружающим миром. С другой стороны, это объяснимо: весьма нелегко установить прямые связи и соответствия и претворить его положения, посвященные литературе, в органичную часть контекста архитектурно-дизайнерского проектирования. Башляр говорит не о материально-физическом, а об «онирическом» пространстве грез, снов и мечтаний, ценность которого определяется ценностью пережитых в нем движений души.

Концепция Башляра еще раз помогает уточнить некоторые позиции в понимании сущности культуры. В предельно широком смысле она является жилищем человека, а собственно жилище – его устройство, наполнение, образ жизни в нем – не просто часть культуры, а ее свернутый образ: «Душа есть жилище. И когда мы вспоминаем о "домах”, "комнатах”, мы учимся "жить” в самих себе...» [1, с.24].

Сама постановка вопроса «Башляр и дизайн» провокационна. Его эстетика кажется близкой апологетам средневековья Дж. Рёскину и У. Морису и противоречащей новаторству дизайна первой половины ХХ века. Философ пишет о старом доме-гнезде, «в который мечтают вернуться», о вещах-воспоминаниях, свидетельствующих о протекавшей здесь жизни [там же, с.129].

Но сейчас, в пост(пост)модернистскую эпоху в тексте «Поэтики…» можно услышать обертоны, близкие сегодняшнему дню. Так, вполне современно замечание о том, что чрезмерная декоративность, «излишняя живописность жилища» может замаскировать его сокровенную суть [см. с.33]. И хотя «образ сопротивляется попыткам его измерить» [с.153], перед архитектором и дизайнером стоит сложнейшая задача создать реальное, физически измеримое пространство, которое способно стать носителем неизмеримой образности. Оно должно способствовать развитию «простора внутри нас» [с.162], в том числе простора для творчества жителя, для развития его личности и окружающего ее пространства. В нем необходимо предусмотреть место для предметов и элементов, привносимых и/или созидаемых самим пользователем: «Пространство зовет к действию, но действию предшествует работа воображения» [с. 33].

Здесь концепция Башляра согласуется с современным пониманием дизайнерских задач, когда проектировщик не просто «внушает зрителю свое представление о смысле жизни и данного пространства, …/а/ создает этот смысл вместе со зрителем» (выделено мной – Л. Ф.) [2, с. 45].

Если основной лирический герой «Поэтики пространства» – обитатель старого гнезда, то житель современного квартала, – скорее, «человек, нашедший кров». А он тоже «обживает дом в его реальности и виртуальности, в мыслях и грезах» [1, с. 27, подчеркнуто автором]. Созидаемая проектировщиком «реальность» должна стать подходящим пространством для мыслимой и чувствуемой «виртуальности».

Именно в этом ключе можно понимать следующее положение: «Когда философ ищет у поэта… ключ к индивидуализации мира, он быстро убеждается, что мир имеет отношение к порядку  прилагательных, а не существительных… вначале явилось прилагательное…» [там же, с. 130]. Художественная форма произведений различных эпох и стилей может быть охарактеризована одними и теми же «прилагательными», воплощающими основные, архетипические, качественные характеристики.

Концепция Башляра снимает и тормозящее развитие наук об архитектуре и дизайне противопоставление пространственного и временного в искусстве. Время выступает у него как характеристика обитаемого пространства, очерченного красивой линией. Такая линия – «не просто развертывающееся время. Она являет собой еще и пригодное для обитания, гармонично формирующееся пространство», которое «во множестве своих сот … содержит сжатое время. Для того оно и предназначено» [с. 131, 30].

Здесь категория времени должна рассматриваться в двух взаимодополняющих аспектах: как время человеческого действия и как время историческое, хранящее «память рода». Новые современные жилища, их интерьеры должны быть готовы вместить в себя эту память прошлого в приемлемых для современности формах и память будущего о настоящем. Именно тогда «греза поэта» сможет «бодрствовать» [с. 86]. Поэт здесь – концентрированное выражение сущности человека. Пространство должно, в идеале, пробуждать поэта в каждом обитателе. Если изначально предполагается его сотворчество, возникают «образы счастливого пространства» [там же].

При общем ретроспективистском тоне книги, ряд ее положений стал актуальным именно сейчас, хотя образы, рассматриваемые в «Поэтике пространства», непосредственно «не вписываются в психологию проекта, пусть даже проекта воображаемого»: «Любой проект есть образно-идейная конструкция, предполагающая воздействие на реальность. Следовательно, проект не подлежит обсуждению в рамках теории чистого воображения» [с. 193]. Но данные рамки являются частью ментального пространства проекта, что должно учитываться.

Для всех онирических представлений проектировщик обязан найти эквиваленты в области художественной формы. Но основные принципы для включения инициативы пользователей в созданный проектировщиком интерьер на сегодняшний день не определены. Ценность труда Башляра в том, что его положения, созвучные гуманистическим тенденциям в разных областях культуры, позволяют по-новому осознать некоторые проблемы прошлого и настоящего, что актуально для дизайна и архитектуры.

Литература

1. Башляр Г. Избранное: Поэтика пространства. – М.: РОССПЭН, 2004. – С. 5-212.
2. Шимко, В. Т. Основы дизайна и средовое проектирование. – М.: Архитектура-С, 2004. – 160 с.