Важнейшее место в процессах формирования личности, равно как и в социальных коммуникациях занимают такие внутренние механизмы нравственности как совесть и стыд. Они же являются необходимыми внутренними фильтрами, определенным образом регулирующими гомеостаз и "внутреннюю экологию" интеллигентского сознания. Что такое "стыдно" и когда вдруг становится "совестно"? Неожиданно это вдруг опять актуализировалось – в контексте формирования нового "одобрямса" и всеобщего энтузиазма. Однако не будем идти на поводу злободневности и обратимся к экзистенциальной рефлексии.

Что следует из ситуации "держать ответ перед собственной совестью"?

1. Раз мы "держим ответ" – то это все же не постоянно длящееся состояние, а некоторая душевная акция ("жить по совести" – это, скорее, метафора). Потому мы можем сказать, что совесть не является постоянно функционирующим уровнем – он активизируется в условиях проблемной экзистенциальной ситуации.

2. В большинстве случаев совесть действует после события, поступка. Значит это душевный уровень определенного режима – режима работы с пройденным. Потому, если совесть можно условно локализовать в ментальном пространстве души, то это "тыл" психики-сознания. Там же, в том же идеальном регионе, что и память.

3. Совесть – всеобъемлющий, устойчиво-пожизненный уровень, в отличие от биографически изменчивых уровней комплексов значений, стереотипов, связанных с профессиями, социальными статусами, идеологическими позициями. Конечно, совесть можно "потерять", но тогда распадается и устойчивость данной личности. Совесть может "проснуться", что означает либо склонность душевной работы к летаргическим состояниям, либо позднее личностное созревание.

4. Совесть артикулирует все "прошедшее", имеет дело с уже случившимся. Даже если "взвешиваются на весах совести" предстоящие поступок или выбор – мы оцениваем их разные последствия "как бы уже состоявшиеся". В большинстве случаев совесть есть нравственная рефлексия памяти. Совесть и есть ценностная структура нашей памяти, "выплавленная" спонтанными рефлексиями из наших действий и действий других. Она есть Закон нашей душевной жизни, одновременно "жизненный стиль".

5. Насколько автономна наша память, как уже ставшее "я", "факты нашей жизни" – от нашего актуально функционирующего "я", настолько и автономна и совесть. Более того, сознание склонно субстанциализировать – в своем же ментальном пространстве – свои отдельные мыслительно-деятельные, волевые компоненты, приписывать им внутреннюю объективность и автономность. Стихийное, естественно-социальное сознание вообще символически овнешняет их, полагая в виде значений "объективной реальности Бога", незримое присутствие которого в душе есть совесть. Однако и рефлексивное сознание также склонно субстанциализировать, объективировать, но уже вовнутрь себя результаты своего же нравственного строительства – в виде утверждения независимой от "я", особой душевной субстанции совести.

Потому-то мы и держим ответ перед совестью, частью наших "я", уже отщепившейся от "я", собственно живущего в настоящем, этим-вот мгновением. Это "я", объективировавшееся в идеальном материале памяти. Нахождение в прошлом задает внешне принудительный характер совести: судьи и полицейского. Мы можем раздражаться на них, закатывать истерики, но мы обычно ничего не можем им сделать – как и в случае с реальными судьями и полицейскими – и в итоге вынуждены либо подчиниться, либо саморазрушиться.

Под "стыдом" обыкновенно понимается процесс функционирования совести, отчет перед ней, разборка с ней. Это чувство или внутреннее сознавание предосудительного, которые совесть как клеймом помечает некоторые наши поступки в прошедшем. Таковыми они всегда и остаются в нашей памяти, составляя ее отсек под названием: "какой я, однако, подлец".

Стыдом, правда, называют еще несколько побочных явлений собственно стыда. Так это срам, позор, посрамление, поругание, унижение на глазах людей, общественное пристыживание нас со стороны тех, кто либо имеет на это право и почему-то полагает это необходимым, либо тех, кто самонадеянно полагает, что имеет. Подобный стыд малоэффективен, он не внутренен, не выстрадан, не самороден, потому хотя и имеет скромно потупленный вид сокрушенных поз и скорбных вздохов, но поверхностен, вынужденно-лицемерен и преходящ. Воистину: людской стыд – смех, а свой – смерть. К той же категории побочных явлений, а не собственно стыда, относим и ложный стыд: стыд тщеславия, суетности – когда нарушаются какие-либо условности, задеваются чьи-то болезненные амбиции и чувство статуса, вынуждая к "унижению".

Настоящий, "первородный" стыд, в отличие от ситуативного, есть всегда глубокое внутреннее переживание: когда и не пойман (уличен, устыжен), но само наказан. Стыд – сложное по свое гамме, комплексное, высокоинтенсивное переживание. Стыдиться – означает непрерывное, не зависимое от воли припоминание, мысленное повторение своего предосудительного поведения. Сюда включены: горькое сожаление, недоумение ("как я мог такое сделать?"); желание невозможного – "переписать все с чистого листа", вернуться в прошлое, повернуть время вспять, все переделать; бесполезные, душераздирающие заклинания, детские моления ("высшая сила, боже, сделай так, что бы этого не было в помине"); омерзение к себе, столь гадкому, безвольному и распущенному; желание того, чтобы "все отменилось", "мир исчез" и все бы оставили тебя в благодетельном покое; максимизация – самоотрицание: что толку в этом бесполезном, слабом и позорном существовании.

Стыд и совесть справедливо квалифицируют как "высшие" человеческие чувства, проявления. Чувства стыда, виновности, раскаяния являются индикацией человеческого в человеке: ответственности перед личностными и общественными ценностями, способностей к самоукрощению. Краска стыда, глубокое раскаяние, проявляющееся в сердечной боли и слезах, готовности к самонаказанию, искуплению – все это ярче всех иных возможных доказательств манифестирует: я человек, я оступился, но мне можно доверять. Стыд – интерсубъективная метка: я свой, я – человек.

Потому бесстыдство во всех культурах – синоним низости, потери человеческого лица. Мы отказываем бесстыжим в человеческом качестве душевности. Это сорные, пришедшие в негодность, нелюди с признаками необратимой испорченности: нет стыда ни перед собой, ни перед людьми, ни перед Богом.

Но говорят же: "наглость – второе счастье", "бесстыжему наплюй в глаза, а он говорит: Божья роса". Что это? С одной стороны, это самооправдание, стихийная метафизация опыта самих бесстыжих, так же, как существуют и другие амбивалентные народные выражения, обобщения-самооправдания соответствующих людских типажей: "скупо – не глупо", "каждый сверчок – знай свой шесток".

С другой стороны, это констатация преимуществ нелюдя в обмане, неожиданных действиях не по правилам, которых стыдится обычный, воспитанный человек. Часто бесстыжим удается достигать благ и социальных высот – особенно в корпорации таких же нагло-счастливых. Однако, по определению, в человеческой среде это ненормальное явление и оно, рано или поздно, отторгается, причем в основном не прямыми, а косвенными социальными средствами. Само человеческое окружение стихийно отторгает через некоторое время бесстыжих, когда те поизносятся, ослабеют, сами захотят участия, помощи – им "возвращается" в виде отчуждения, изоляции, молчания, неприятия того попрания ими неписанных законов человеческого мира, которые они самодовольно презирали и отвергали, будучи "в силе" (как они наивно полагали, считая хитрость, обман, наглость признаками силы).

Стыд имеет своим следствием признание наличия за человеком некоего экзистенциального долга, добровольное возлагание на себя обязательств по его выплате – искупление. Чувство вины, рождающееся как заключительный аккорд переживаний стыда, есть сделка, молчаливо и безотчетно заключаемая нами с нашей совестью: да, я признаю свою предосудительность, я отказываюсь от гордыни самовольства – признаю верховный суверенитет совести, неких высших для меня начал. Вина в обмен на прекращение пыток совести. Последняя обычно удовлетворяется "платой" – признанием вины-долга, с обязательством его выплаты в виде искупления. Покаяние, вина – вексель, искупление – выплата долга. Искупление есть восстановление должного равновесия в человеческой природе: умерение самолюбия через самоунижение, временное самоограничение страстей и удовольствий, выполнение неких обязательств, демонстрирующих возвращение в норму самоконтроля и пиетета перед установлениями совести. Возвращаясь под занавес к злобе дня: не судите, да не судимы будете.

Красиков В.И.,д.ф.н., проф. (Москва)