ИНТЕЛРОС > №2, 2011 > «Гулливер» для взрослых, или «Светлое будущее» по Джонатану Свифту

Атарова К.Н.
«Гулливер» для взрослых, или «Светлое будущее» по Джонатану Свифту


14 ноября 2011

С.Т. Колридж, гениальный поэт и удивительно тонкий критик, сказал о двух своих соотечественниках: «Сравните презрительного Свифта с презренным Дефо – насколько же выше последний! Но как доказать это? Да хотя бы так: писатель, который заставляет меня симпатизировать изображаемому им всей душой моей, более высок, чем писатель, который обращается лишь к части моей души и пробуждает лишь эту часть – мое чувство смешного и нелепого, к примеру». Но можно ли применять к величайшему произведению Свифта – «Путешествиям Гулливера» –мерки, по которым оцениваются романы Дефо? Да и роман ли это?

«Путешествия Гулливера» – по существу,  колоссальных размеров памфлет (или даже несколько памфлетов!) с элементами сатиры, аллегории, утопии и антиутопии, пародирующий жанр путешествия, весьма популярный в Англии XVIII века.

Над этим центральным своим произведением Свифт работал с перерывами не один год. В 1721-1722 гг. были написаны две первые части «Гулливера» («Путешествие в Лилипутию» и «Путешествие в Бробдингнег»), в 1723 г. – четвертая часть («Путешествие в страну Гуигнгнмов»). Потом наступает годовой перерыв, за это время Свифт создает серию памфлетов на англо-ирландскую тему, объединенных общим названием «Письма суконщика». Наконец в августе 1725 г. завершена третья часть («Путешествие в Лапуту, Бальнибарби, Лаггнегг, Глаббдобдриб и Японию»). Найти издателя для такой взрывоопасной вещи (это теперь она перекочевала в разряд детского чтения!) было непросто. Впервые она была опубликована в октябре 1726 г. в Лондоне в типографии Бенджамина Моте. И только в 1735 г. было осуществлено полное издание книги. (Саша, этот абзац без ущерба можно существенно сократить!)

Сюжетно части между собою не связаны.  В зависимости от публицистических задач создателя книги меняется и характер героя-повествователя, и отношение к нему автора. Произведение объединено не образом центрального героя, чье имя по обычаям литературы того времени вынесено в название книги, а пародией на жанр путешествия, темой относительности, в том или ином виде присутствующей во всех частях, мизантропическим взглядом автора на историю человечества и тревожным футурологическим прогнозом.

В одном из писем Александру Поупу Свифт признается, что его намерением было не развеселить читателей «Гулливера», а раздразнить их. Действительно, британских «патриотов» должна была возмутить, и возмущала, сатира на английское политическое устройство, дипломатию и общественные институты. В наше время эти сатирические параллели требуют специальных комментариев, а современники Свифта прекрасно понимали, что в первой части книги речь идет о подготовке Утрехтского мирного договора между Англией и Францией (1713), завершившего  войну за испанское наследство, о падении торийского правительства и обвинении его министров в государственной измене (1714-1715), о религиозных распрях католиков и протестантов (вражда «тупоконечников» и «остроконечников») и т.д. Со своего нормального, а по лилипутским меркам великанского, роста Гулливер, Человек Гора, с особенной ясностью видит ничтожность всей этой мышиной возни.

В первой части позиция Гулливера идеологически близка авторской. Однако до какого-то времени он добровольно принимает участие в этой мышиной возне (как принимал и сам Свифт в деятельности вигов, потом тори, пока не разочаровался и в тех и в других и не удалился в Ирландию, в Дублин, получив должность декана Собора Св. Патрика). Так что, возможно, поведение Гулливера в этом отношении описано с горькой автоиронией.

Во второй части меняются и масштабы, и угол авторского зрения: Гулливер перестает быть рупором идей автора. Он не только физически выглядит лилипутом по сравнению с обитателями Бробдингнега, но и в умственном и нравственном отношениях проявляет лилипутский уровень мышления и суждений.

В отличие от первой части здесь нет иносказаний: в беседах Гулливера с королем напрямую названа Англия. Избрав иной сатирический прием, Свифт вкладывает в уста героя-повествователя восторженный панегирик государственному устройству его любезного отечества, превращающийся в свою противоположность благодаря саркастическим замечаниям и риторическим вопросам короля, который приходит к выводу, что большинство соотечественников Гулливера — «порода маленьких отвратительных гадов, самых зловредных из всех, какие когда-либо ползали по земной поверхности».

Судя по всему, именно в связи с этой частью Свифт в частном письме от 27 ноября 1726 года называет Гулливера «ничтожным льстецом», который «занимается тем, что приуменьшает пороки и преувеличивает достоинства рода человеческого и непрестанно возносит похвалы своему прогнившему отечеству».

В письме аббату Дюфонтену (июль 1727 г.) Свифт утверждает: «…Если книга мсье Гулливера пригодна только для Британских островов, то этого путешественника следует считать весьма жалким писакой. Те же пороки и те же безумства царят повсюду, по крайней мере, во всех цивилизованных странах Европы; и автор, который имеет в виду один город, одну провинцию, одно королевство, или даже один век, вообще не заслуживает перевода, равно как и прочтения». Соответственно, в третьей и четвертой частях «Путешествий Гулливера» сатира распространяется уже на все человечество.

Центральное место в третьей части занимает летучий остров Лапута и государство Бальнибарби, которому он принадлежит. Перед читателем возникает аллегорическая картина государственного устройства, где правящая верхушка, буквально витая в облаках, полностью оторвана от реальных нужд основного населения страны. Просматриваются тут намеки и  на англо-ирландские отношения, которым декан Собора Святого Патрика посвятил «Письма суконщика».

Бессмысленными умозрительными спекуляциями и несбыточными планами построения «светлого будущего» занята и Академия прожектеров, находящаяся в Ладаго, столице государства, где ученый, называемый «универсальным искусником», последние тридцать лет  «посвятил все свои мысли улучшению человеческой жизни», где «профессора изобретают новые методы земледелия и архитектуры и новые орудия и инструменты для всякого рода ремесел и производств, с помощью которых, как они уверяют, один человек будет исполнять работу десятерых; в течение недели можно будет воздвигнуть дворец из такого прочного материала, что он простоит вечно, не требуя никакого ремонта; все земные плоды будут созревать во всякое время года, по желанию потребителей, причем эти плоды по размеру превзойдут во сто раз, какие мы имеем теперь… Но не перечтешь всех их проектов осчастливить человечество, жаль только, что ни один из всех этих проектов еще не доведен до конца, а между тем страна в ожидании будущих благ приведена в запустение, дома в развалинах, а население ходит в отрепьях».

Звучит актуально, не правда ли, и в наше время – сразу приходят на ум стройка Дворца советов, стахановское движение, посадки ветвистой пшеницы и хрущевской кукурузы… Хорошо еще сибирские реки вспять повернуть не успели!

Однако Свифт не мог заглянуть в Россию XX века. Объектом его полемики была идеология современного ему «Века Разума». Академия прожектеров – понятная современникам писателя сатира на Королевское общество (основано в 1662-1663 гг.). И в то же время сатира Свифта, разумеется, шире и глубже. Помимо конкретного учреждения она направлена на просветительское мировоззрение в целом, на веру просветителей в изначально добрую, или во всяком случае поддающуюся улучшению, природу человека. В цитированном выше письме к Поупу Свифт признается: «Самую большую ненависть и отвращение питаю я к существу под названием “человек”… У меня собран материал для трактата, где доказывается, что человек –  не homo sapiens, а всего лишь rationis capax (т.е. не разумное существо, а лишь способное к восприятию разума — К.А.). На этом прочном фундаменте мизантропии и строится все здание моих “Путешествий”».

В полной мере мизантропия Свифта проявилась в четвертой части, когда Гулливер попал в страну выродившихся, одичавших людей (йеху) и мудрых лошадей (гуигнгнмов). Здесь вновь возникает тема относительности, или инверсии, хотя теперь она связана не с чисто масштабным соотношением героя и окружающего мира. В йеху Свифт обнажает человека как такового, вне национальных, социальных и временных рамок. Таким человеком, по мнению писателя-мизантропа, правят голод, похоть и алчность (последняя выражается в необъяснимом пристрастии к блестящим камушкам, которые йеху старательно выкапывают из земли и бдительно охраняют).

Внешне Гулливер похож на йеху, однако умственно и нравственно значительно выше их и всячески открещивается от принадлежности к их породе. Он очарован мудростью и благородством гуигнгнмов, мечтает остаться у них навсегда, перенимает даже походку и гортанные звуки речи у лошадей. Он полностью разделяет их взгляды и описывает жизнь гуигнгнмов как идеал общественного устройства.

Что же представляет собою этот идеал?

Обычно при анализе «Путешествий Гулливера» основное внимание уделяется сатирическому компоненту произведения. Но не следует упускать из вида и положительную программу, изложенную Свифтом в его памфлете: ведь элементы утопии так же важны для понимания этого произведения, как сатира и антиутопия.

В каждой из четырех частей «Путешествий» излагаются (и не только от противного!) взгляды Свифта на разумное общественное устройство. Пытаясь совместить сатиру с описанием положительных черт правления в Лилипутии, повествователь, чтобы избежать противоречий, вынужден оговориться: «Описывая как эти, так и другие законы империи, о которых будет речь дальше, я хочу предупредить читателей, что мое описание касается только исконных установлений страны, не имеющих ничего общего с современной испорченностью нравов, являющейся результатом глубокого вырождения».

Тема вырождения человеческого рода, возникающая и в других памфлетах Свифта, проходит через все части путешествия, достигая кульминации в четвертой, завершающей.

«Назад, к Мафусаилу!» – этот призыв Бернарда Шоу мог бы подхватить и Джонатан Свифт. В третьей части «Путешествий», попав на Остров волшебников (Глаббдобдриб), правитель которого может вызывать духов умерших, Гулливер просит «вызвать римский сенат… и для сравнения с ним современный парламент… Первый казался собранием героев и полубогов, второй – сборищем карманных воришек, грабителей и буянов». Обуреваемый «мрачными мыслями о вырождении человечества за последнее столетие», Гулливер также просит «вызвать английских поселян старого закала, некогда столь славных простотою нравов… справедливостью своих поступков, подлинным свободолюбием, храбростью и любовью к отечеству».

Вслед за Сирано де Бержераком, чье утопическое сочинение «Государства Луны» оказало на Свифта огромное влияние, писатель выделяет изо всей истории человечества всего шесть имен. У Сирано встреченный повествователем в утопической   стране незнакомец рассказывает, что «он жил в Греции, где его прозвали демоном Сократа; после смерти философа в Фивах он воспитывал и обучал Эпаминонда; затем, перебравшись к римлянам, из чувства справедливости примкнул к партии юного Катона, а после его кончины стал приверженцем Брута. Когда же все эти великие люди оставили после себя одни лишь призраки своих добродетелей, он и его друзья замкнулись в храмах или в глухом уединении».

Свифт, повторив Сирано, добавил к названным выше героям античности лишь одну фигуру нового времени – несгибаемого Томаса Мора, тоже автора «Утопии»: «Я удостоился чести вести долгую беседу с Брутом, в которой он, между прочим, сообщил мне, что его предок Юний, Сократ, Эпаминонд, Катон Младший, сэр Томас Мор и он сам всегда находятся вместе – секстумвират, к которому вся история человечества не в состоянии прибавить ни одного члена».

Наиболее полно свои представления о разумно устроенном обществе Свифт излагает в четвертой части «Путешествий», хотя отдельные пассажи в других частях подкрепляют и предваряют их. Так, принципы хозяйствования у лошадей в чем-то близки прикладному характеру науки и лапидарности законов (слова закона не должны превышать количество букв в алфавите) в государстве великанов.

Идеал общественного устройства на примере жизни гуигнгнмов близок к европейским утопиям XVI–XVII веков. Наиболее очевидны почти текстуальные совпадения с «Городом Солнца» Томазо Кампанеллы. Это произведение на латыни Свифт мог читать в парижском издании 1637 года или утрехтском 1643 года.

Гуигнгнмы безмятежны и всем довольны. Им свойственна «доброжелательность», не делающая различий между лучшим другом и чужаком. В их мире «неизвестны ревность, припадки нежности, ссоры и досада друг на друга». Семейным парам запрещено заниматься любовью, если в семье уже есть двое детей. При заключении браков «заботятся о подборе мастей супругов… У самца ценится сила, у самки – миловидность… но не в интересах любви, а ради предохранения расы от вырождения, поэтому, если случится, что  самка отличается силой, то при выборе ей супруга, обращают внимание на красоту». (Схожее у Кампанеллы: «Когда все, мужчины и женщины, на занятиях в палестре обнажаются, то начальники определяют, кто способен, а кто вял к совокуплению и какие мужчины и женщины по строению своего тела более подходят друг к другу… полные – с худыми, а худые – с полными, дабы они хорошо и с пользою уравновешивали друг друга»).

У гуигнгнмов нет письменности, нет исторической памяти, так как нет событий, достойных запоминания, нет поэзии (вирши, которые воспевают дружбу и спортивные состязания, нельзя назвать этим словом), им не знакомо понятие «мнение».

Короче, это мир, где нет личности. Свифт рисует утопию, которая двумя веками позднее превратится в антиутопию под пером Олдоса Хаксли в романе «О дивный новый мир». Вспомним разговор Дикаря, попавшего в «дивный новый мир» из резервации, с Главноуправителем:

« – Не хочу я удобств. Я хочу Бога, поэзии, настоящей опасности, хочу свободы, и добра, и греха.

– Иначе говоря, вы требуете права быть несчастным.

– Пусть так,— с вызовом ответил дикарь. – Да, я требую».

Могут возразить, что Свифт изображает все же лошадиное царство. Однако и в первой, лилипутской части высказываются (явно с авторским одобрением!) близкие мысли, в частности о воспитании детей: «Родителям разрешают свидания со своими детьми только два раза в год, каждое свидание продолжается не более часа… Воспитатель, неотлучно присутствующий в таких случаях, не позволяет им шептать на ухо, говорить ласковые слова и приносить в подарок игрушки, лакомства и тому подобное». (Возможно, такая суровость объясняется биографией Свифта, который не знал ни сыновней, ни отцовской любви. Свифт появился на свет уже после смерти своего отца, а мать будущего писателя бросила ребенка на попечение дяди.)

И все же встает вопрос – каково соотношение позиций автора и героя-повествователя в последней части «Путешествий»? С восторгом рассказывая о своем пребывании в мудрой и справедливой стране гуигнгнмов, Гулливер невзначай сообщает такие подробности: птичек он ловит в силки из волос йеху, одежду мастерит из кожи йеху, щели лодки промазывает салом йеху… На Большом совете гуигнгнмов встает вопрос: не уничтожить ли всех йеху, а после дебатов принимается более «гуманное» решение: холостить мужских особей. Все эти мимоходом упомянутые детали, разумеется, не случайны. И если Гулливер воспринимает все как должное, то автор смотрит по-иному на безжалостное отношение к йеху. Не без иронии описано и поведение Гулливера, возвратившегося к семье, в мир отечественных йеху.

Финальные главы «Путешествий» с их мрачным сарказмом можно сопоставить с поздним памфлетом Свифта «Скромное предложение» (1729) в защиту ирландской бедноты, где в невозмутимо деловом тоне, сопровождая свои рассуждения цифрами, вымышленный рассказчик предлагает в целях ликвидации лишних ртов в неимущих семьях употреблять в пищу мясо годовалых младенцев.

На черном мраморе могилы Свифта в Соборе Святого Патрика высечена гордая надпись, составленная на латыни самим писателем: «Здесь покоится тело Джонатана Свифта, доктора богословия, декана этого кафедрального собора. Суровое негодование не может более терзать сердце усопшего. Проходи, путник, и подражай,  если сможешь, по мере сил, смелому защитнику свободы».

Надпись была придумана Свифтом заблаговременно: последние три года жизни он, впав в слабоумие, провел в лечебнице для душевнобольных.


Вернуться назад