ИНТЕЛРОС > №4, 2011 > На свежий взгляд

Перуанский С.С.
На свежий взгляд


21 февраля 2012

(Заметки философского партизана)

В «Колонке редактора» в «Вестнике РФО» №2011/3 А.Н. Чумаков написал честные и горькие слова: «Ничего особенно ценного, явно выделяющегося, тем более, выдающегося или жизненно важного для страны в актив профессионального союза философов, к сожалению, не впишешь». И тому есть объективные причины. Они совсем не в недостатке интеллектуальных возможностей, а в многолетнем отсутствии социального заказа на «жизненно важные для страны» философские исследования. В отсутствии такого заказа философы были вынуждены переключиться на  другие, более абстрактные темы. И движения в сторону исправления такого положения вещей не наблюдается. В связи с этим «крик души» В.Ф. Дружинина по поводу неудачного, на его взгляд, девиза VI РФК излишне горяч. Солидарен с коллегой, мне тоже хотелось бы быть на Конгрессе с девизом «Судьбы Росси и ее философии», но нет сейчас для этого объективных условий. Не появилось еще поколение философов, горящих этими судьбоносными проблемами. Растить это поколение надо исподволь, начиная с конференций или даже семинаров. И если у Первого вице-президента РФО первоочередным является желание «видеть Философское общество вовлеченным в серьезные теоретические и философские дискуссии по принципиальным, жизненно важным вопросам развития страны и становления гражданского общества», то, глядишь, дело сдвинется с мертвой точки. Тем более, что в одном только обсуждаемом номере я насчитал пять статей в русле этой проблематики (В.М. Адров «Модернизация имиджа власти или все-таки модернизация власти?». А.Н. Гуляшинов «Об одной из важных задач высшей школы», В.В. Миронов, Г.В. Сорина «Инновационные тренды классического факультета классического университета» и др.). А те философы, которым есть что сказать по указанной проблеме, скажут это при любом девизе Конгресса. Не название красит Конгресс…

Очень правильно, что редколлегия не променяла «непричесанность» журнала на лощеную «ВАКовость». ВАКовских журналов много, а «Вестник РФО» один. РФО – явление пестрое, и журнал как его «надстройка» должен соответствовать своему «базису».

В предыдущем номере А.Н. Чумаков приводил в пример гуманитарную стратегию Китая как прорыв в будущее. В этом номере уже сами китайские философы показывают нам пример статьей ««Сталинская модель» в исследованиях китайских ученых». Кому, как ни нам, изучать эту модель и прослеживать ее эволюцию вплоть до наших дней? Но, однако, китайские, а не российские философы высказывают самые разные точки зрения на причины становления сталинской модели, ее особенностях и роли в распаде СССР. Автор этой содержательной обзорной статьи не кто-то из российских философов, а доктор философии Чжао Янь. Как сказал В. Высоцкий, «обидно, Вань».  

Мой «крестный отец» В.Ф. Дружинин (ведь это с его легкой руки я начал писать обзоры) по-отечески пожурил меня за обзор «Возможны ли открытия в философии?». Разумеется, я не стал бы отвлекать внимание читателей нашими «семейными разборками», если бы речь шла только обо мне. Но В.Ф. Дружинин обратился ко всем «господам-товарищам» с призывом: «Не трогайте классиков, особенно иноязычных… Русский перевод может нести искажения… Так что… довольно бессмысленно искать ошибки у классиков и делать на них открытия». Но если все переводы классиков вынести за рамки критического анализа, оставив их лишь для послушного цитирования, то согласились ли бы классики на такую участь их творений?

Наверное, лучшая форма защиты классика – следование его заветам. Подзащитный В.Ф. Дружинина (Гегель) говорил: истина конкретна (надеюсь, перевод правильный). Я не критиковал Гегеля, а возвеличивал его, доказывая, что он открыл генетику. Я делал это путем анализа конкретных фрагментов. Свои выводы я делал не из трактовки словесных конструкций, а из контекстов (метод контекстного перевода), в которых Гегель употребляет категорию «понятие». Следуя завету Гегеля о конкретности истины, надо было рассмотреть, возможен ли до такой степени ошибочный перевод, что даже контекст использованных фрагментов оказался бы искаженным. Думаю, перевод не настолько бездарный. Поэтому, к чему абстрактные рассуждения о нюансах перевода там, где речь идет о переводе конкретных фрагментов? Если В.Ф. Дружинин ставит под сомнение мое «открытие открытия», так тут надо оперировать логическими аргументами, а не апеллировать к скромности. Кстати о скромности. В.Ф. Дружинин готов «смиренно выдержать шквал негодования» со стороны «господ-товарищей». Нет гордости паче уничижения, что тотчас выходит наружу в самоотверженном призыве: «Лучше критикуйте меня, чем Гегеля». Это скромно? Это как если бы котенок грудью заслонял льва. Поэтому на чисто абстрактные рассуждения В.Ф.Дружинина я дам известный чисто абстрактный ответ: скромность украшает, но настоящие мужчины не нуждаются в украшениях.

Мне уже приходилось выступать с опровержением необоснованных нападок на Д.И. Дубровского («Вестник РФО» №2008/4). Но Д.И.Дубровскому как-то не везет с оппонентами. В «Вестнике РФО» № 2010/4 помещена статья А.Г. Мясникова «О мнимой народной мудрости «не обманешь – не проживешь»«, само название которой искажает взгляды Д.И. Дубровского. В обсуждаемом номере это разъясняется Н.И. Губановым в статье «О добродетельном обмане»  и в статье самого Д.И. Дубровского «Еще раз о правде, обмане и правдоборцах». Сыр-бор разгорелся вокруг эссе Канта «О мнимом праве лгать из человеколюбия». Поэтому я, (да простит мне В.Ф. Дружинин) опять буду «трогать классика». В своем эссе Кант высказывает мнение, что человек в любых случаях обязан говорить правду и только правду, чего бы это ему ни стоило. Д.И. Дубровский в статье «Проблема добродетельного обмана, Кант и современность» («Вопросы философии» №2010/2) отмечает со ссылкой на Р.Г. Апресяна: «Этическая оценка конкретного поступка требует зачастую учета ряда этических норм, а не одной единственной, и решения о приоритете одной нормы перед другой». Справедливость этих слов очевидна из того примера, который приводит Кант: если некто спрятался в чьем-то доме от потенциального убийцы, на вопрос последнего, не здесь ли этот некто, надо дать честный утвердительный ответ. «Правдивость в показаниях, которых никак нельзя избежать, есть формальный долг человека по отношению ко всякому, как бы ни был велик вред, который произойдет отсюда для него или для кого другого… Искажением… я содействую тому, чтобы никаким показаниям (свидетельствам) вообще не давалось никакой веры и чтобы, следовательно, все права, основанные на договорах, разрушались и теряли свою силу; а это есть несправедливость по отношению ко всему человечеству вообще». Но, во-первых, сказав правду убийце, хозяин дома окажется лгуном перед преследуемым человеком, если дал ему надежду и не предупредил, что выдаст его убийце. Поэтому неверие в обязательства, которым пугает нас Кант, могло бы произойти как раз из того, что хозяин дома сказал правду убийце. Во-вторых, человек, лгущий во спасение, именно поэтому не будет лгать «в погибель» другого человека, а тем более – человечества. Но даже если бы он почему-то начал так делать, то для разрушения прав, основанных на договорах, этого было бы мало; потребовалось бы, чтобы все люди (или большинство их) возвели ложь в принцип поведения, а если такое бедствие возникнет, то не из случаев лжи во спасение, а вопреки им. Наконец, оправдывая честность перед убийцей, Кант уходит от принципиальных соображений и обосновывает свою позицию, вымышленными случайностями (а вдруг спрятавшийся человек незаметно для хозяина уже покинул дом и т.д.). Поэтому главное не в том, что чисто абстрактным рассуждениям Канта можно противопоставить примеры целесообразности лжи во спасение (пример не есть доказательство). Дело в том, что позиция Канта в принципе, теоретически несостоятельна. Лучшим доказательством этого является практическая непоследовательность самого  Канта. В «Лекциях по этике» мы читаем: «Например, меня спрашивает кто-либо, кто знает, что у меня есть деньги: «У тебя есть с собой деньги?» …Ложь в таком случае является ответным оружием… Таким образом, не существует случая, где моя ложь по принуждению была бы оправдана, за исключением той ситуации, когда признание вынужденно, и я уверен, что другой использует его в неправедных целях». (Этот фрагмент дал повод ерничать: по Канту, лгать ради спасения друга нельзя, а ради спасения денег – можно).

Говоря о дефиниции лжи («ложь – это намеренная дезинформация, предпринимаемая с целью ввести в заблуждение»), надо принять во внимание, что есть информационная правда, а есть правда жизни. Если по жизни два человека – «близкие люди»,  и одному из них надо  сообщить другому трагическую правду, которая может оказаться убийственной, то информатор, если он действительно близкий человек, начнет со слов типа «все хорошо, прекрасная маркиза». Начав сразу с информационной правды, он погрешит против правды жизни. Человек, лгущий во спасение, всегда стоит перед выбором  между информационной ложью и ложью против правды жизни.

Итак, Д.И. Дубровский с полным основанием говорит, что «основной тезис Канта (об абсолютной недопустимости лжи во всех без исключения случаях) не выдерживает критики». Чтобы сделать свою позицию вполне ясной, Д.И. Дубровский поясняет: «Добродетельный обман при всей его пользе и неустранимости выглядит второстепенным и худосочным на фоне животворящей добродетельной правды. Возвышающий обман, конечно же, не способен замещать возвышающей правды». Тем удивительней обвинения А.Г. Мясникова, будто Д.И. Дубровский ищет «какую-нибудь лазейку» для оправдания «прав на ложь или права на насилие в некоторых случаях и для особых лиц» (насилие-то откуда тут взялось?). В статье А.Г. Мясникова вообще много удивительного: например, Д.И. Дубровский объявлен предводителем противников Канта. Примеры, показывающие ущербность абсолютистской позиции Канта, почему-то называются дьявольскими. А разве не удивителен вывод, что в случае захвата террористами атомной станции «никакой моральной обязанности обмануть террористов у директора нет»? Короче говоря, мнение А.Г. Мясникова, будто Д.И. Дубровский в своей статье проповедует мораль «не обманешь – не проживешь», это в лучшем случае самообман. Но, похоже, что тут осознанно наводится «тень на плетень». Зачем такое нефилософское содержание вкладывать в статью, адресованную философам, – решительно непонятно.

Интересна, хотя изложена несколько сумбурно, статья Ю.Л.Дюбенка «Свободная философия». Здесь справедливо отмечается, что название Конгресса само по себе мало, что изменит «в раскладе наличных философских сил». Главные темы свободной философии – «вполне человек» и «человечное общество». Если первый термин вызывает некоторое сомнение в виду непонятности, чем он лучше «всесторонне развитой личности», то второй термин очень удачен на фоне термина «человеческое общество». Поздравляя Ю.Л. Дюбенка с включением «Свободной философии» в число круглых столов VI РФК, отмечу, что желательно поменьше широковещательных обещаний и прогнозов.


Вернуться назад