ИНТЕЛРОС > №2, 2019 > Из поэзии Платон Набоков
|
***
Из цикла «Других не будет берегов» (1996)
Когда завалит дистрофия, пусть ямб, всего лишь в две строфы, напомнит, что жива Россия, где Святослав ходил на «Вы»…
И стих мой, обоюдоострый, взлетит под небо, точно меч: не победить лжецам и монстрам в России искреннюю речь.
МЕТЕЛЬ
Я оттянул четыре года из десяти… И снится мне, что разъярилась непогода и намотала срок вдвойне…
Но я всё рвусь взлететь под своды. А мне накинули опять: и в распрекрасные погоды разматываю двадцать пять… За это время, даровое, я сто поэм сложить успел. Дневальный будит… Что такое? На выход. Срок? Статья? Расстрел.
Очнулся: буря-непогода! Конвой в метель берёт отказ. Законно спят враги народа. А сны – достреливают нас.
ШЕСТОЙ
По первой строфе – в соавторстве с неизвестным…
Шесть заключённых, три стрелка, а грунт сейчас такой, что ни лопатой, ни киркой его не взять, пока не размягчит костра огонь пласт – толщиной в ладонь.
Мы землю впятером долбим, гребём комки да камень, да на шестого – через пламень, нет-нет, да поглядим: в белье, на саночках – как кукла, а силится привстать как будто.
Пять лет он с нами лес валил а в эту пятилетку пошёл, как кура, за запретку. Охранник – упредил. И тоже иначе не мог, и он – под Богом. Где тот Бог?
Как в землю втиснуть земляка: стрелки нас «в мать» торопят, шестого мат не укоротит, торчит из холмика рука. Старшой в тулупе, та – паскуда, сулит ударное премблюдо.
Всё. Перекур. Торчи. Устали. Подсыплем холмик, столбик встанет, и к столбику, как крест, насквозь, пришьёт твой номер – вечный гвоздь. А летом холмик стопчет лось. На гроб твой леса не нашлось.
1954-94
СТИХИ ИЗ КУКОЛЬНЫХ ГОЛОВ
Когда на смрадном дне сибирских лагерей, оболганный и обворованный, четырежды занумерованный, я вдруг прозрел в рядах полутеней,
в копилку тайной памяти я стал безвинных собирать под номерами, и судьбы их – изустными стихами переправлять на высший суд Христа.
Из тех трудов произошла беда: их беды переполнили копилку, и память разрывалась, как от пытки. И начал я записывать тогда.
Я рисковал: пронырливый сексот стихи найдёт, продаст за пайку хлеба, и, сапогами взброшенный на небо, я упаду у пресвятых ворот.
Там – светлый кукловод предъявит мне вину: в миру мы все вносили в Лету лепту, со школьных лет трубившие легенду про счастье… Что бесчестило страну!
Рыданья исторгались по ночам, влекло к запреткам позднее прозренье: не снизойдет сыновнее прощенье, когда отцы прощали палачам.
II
Так третий год пошёл за полувеком, но рваный март – подарочек принёс. Но и подкинул каверзный вопрос: а ленинцы – откроют двери зекам?
Тогда – зачем в усиленной охране мы роем землю вглубь? Чтоб всуе сучья жечь? А если вдруг «правозащитный меч» отправит нас «пешком – на ероплане»?
Но почему – с нас сняли номера, ослабили режим и разрешили ставить «Коварство и любовь» – для намертво усталых, Под мушкой спотыкавшихся вчера?..
Ответа не было. И не было – любви, коварство – вновь забрезжило под солнцем: покорные рабы нужны работорговцам, а потому и – храмы на крови.
III
Но как спасать стихи? Творец театра кукол «актёрам» в головы я записи вложил, В шары папье-маше – несломленную жизнь да так, чтоб оперчек извилин не простукал.
Я создал свой концерт из «образцовских» игр. И – Ух! – загоготал изверившийся зритель влез зверю в пасть усатый «укротитель», Но выплюнул – Ха-ха! – усы брезгливый тигр.
И – «злоумышленник» – Чаво? – дитя природы, до чеховской сатиры не дорос, но – Будя! – завалит «наш паровоз» неграмотный вредитель из народа.
И – «рыцарь» пушкинский… Но люто люд затопал признав в «скупом» – плешивого борца, все слезы, кровь и пот подвигшего к Потопу «Ужасный век, ужасные сердца!»
IV
Но вот и Бог увидел в контингенте обманутых надежд – чудовищный соц-арт: кончать трагедию – в некукольный театр звал рельс на евразийском континенте.
Бил с вышки пулемёт по теням Озерлага, метался стих в картонных головах, но гибели переступая страх, мы двинулись на сеятелей страха.
Есть чудо управления судьбой – идти со дна падения под своды: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идёт за них на бой»
Когда ж, когда, опровергая срок, Перешагну запретки и заборы? А если родина не пустит на порог, То пусть заговорят мои «актёры»!
1955-88
Из цикла «В две строфы» (1997)
*
Зачем спешил я? Чтоб мой стих, взлетев, сгорел в кювете? Чтоб вспоминали о двоих Набоковых на свете?
Сравненья – тщетны, а родство, оно ведь, что – юродство, как стихотворства колдовство, где нету превосходства.
*
В поисках желанных берегов истоптал я тьму железных каблуков на камнях, по пущам, средь снегов, а, бывало, прыгал через ров:
не из зависти к друзьям, не на потребу, а всё к небу, к морю… к морю, к небу, чтобы, наконец, в конце пути, было мне – куда ещё идти. Вернуться назад |