(Илья Оганджанов, Бесконечный горизонт. Стихотворения. –
М., Летний сад, 2020. – 76 с.)

«Не вправе судить поэта тот, кто не читал каждой его строки. Творчество – преемственность и постепенность». Так Марина Цветаева требовала от Георгия Адамовича, чтобы он, когда пишет о том или ином поэте, не просто судил о нём по последней книге, а наблюдал за его творчеством в динамике, в естественной эволюции. Мне посчастливилось наблюдать за становлением поэта Ильи Оганджанова.

Человек, не знакомый с творчеством Оганджанова, читая его новую книгу стихов «Бесконечный горизонт», вероятно, очень удивится, узнав, что автор в прошлом писал и публиковал в основном верлибры. Потому что в новой книге Оганджанов выступает с силлабо-тоническими рифмованными стихами. И не просто как поэт-традиционалист. Даже у почвенников мы не всегда найдём строки такой строгой чистоты. Сказать, что Илья Оганджанов сильно меня удивил, – ничего не сказать. Зачем он прятал от нас эти сокровища? Думаю, с его творчеством произошла возрастная метаморфоза. Пушкин писал: «лета к суровой прозе клонят». Видимо, для современной поэзии пушкинская «проза» – это как раз классическое стихосложение.

При этом Оганджанов остался самим собой – медитативным лириком из давней своей книги «Вполголоса» и недавней – «Тропинка в облаках».

Думаю, очень немногие из наших верлибристов способны писать силлабо-тонику на том уровне, на котором она представлена в новой книге Оганджанова «Бесконечный горизонт». Поэт не просто «показывает» нам, что он умеет рифмовать. Он пишет так, будто всю жизнь писал исключительно классические рифмованные стихи.

Небо, поле, тишина.
Больше ничего не надо.
Пью вечернюю прохладу
Из открытого окна.

Памяти закатный свет.
Тени на тропинке сада.
Больше ничего не надо.
Больше ничего и нет.

«Бесконечный горизонт» представляет собой не «избранное», а цельную книгу, разбитую на пять подразделов, с одной-двумя доминирующими нотами. Словно поэт сел за письменный стол, взял ручку – и написал одним махом большой цикл стихов, с каким-то блоковско-тютчевским настроением.

Верлибровость порой проскальзывает в новой книге Оганджанова лишь отсутствием пунктуации и голосовым стаккато:

под откос несутся годы
вдаль уходят поезда
и у матери-природы
талые отходят воды
целит в сердце нам звезда

«Бесконечный горизонт» – книга меланхолическая и в чём-то даже декадентская. При этом стилистическая палитра стихов весьма богата и разнообразна, как и технический инструментарий, которым пользуется поэт: здесь есть и постмодернистские приёмы, и элементы «гражданской» лирики («близилась эра / да мимо прошла / клич пионера / вечности мгла»), и так называемая ироническая, а точнее, самоироническая поэзия («В субботу и в воскресенье / Лежу и плюю в потолок. / Как радует лучик весенний. / Как ранит осенний листок»). Словно маяки, в книге – поэтические аллюзии и центоны («Только ветра вздох глубокий. / Только парус одинокий, / бесконечный горизонт»). За традиционную классику «отвечают» восьмистишия с их невероятной ёмкостью, которую открыл, помнится, Осип Мандельштам, встречаются даже твёрдые сонетные формы. И порой всё это органично соединяется в одном стихотворении:

чётный день или нечётный
как вода текут года
птиц не слышно перелётных
не вернутся никогда

лунный свет на землю льётся
спят в разлуке города
в окна как на дне колодца
смотрит пристально звезда

свет ли тьма ли чёт ли нечет
ржавой бритвой время лечит
что даровано судьбой
тает в дымке голубой
и останется с тобою
ночь аптека буря мглою

Один из основных мотивов «Бесконечного горизонта» – безответность бытия. Вся жизнь человека – словно «час перед разлукой» и тщетная попытка докричаться, достучаться до Вышнего, ближнего, до самого себя…

Это так всегда перед разлукой.
Золотая осень. Листопад.
Другмойдругмойдругмой, дай мне руку.
Птицы перелётные кричат.

Но ответа нет. И это переполняет сердце поэта невыносимым чувством одиночества. И он с горечью задаётся вечными вопросами, на которые боится получить ответ:

Бессонный бег автомобилей.
Дремучий ливень. Юный май.
Зачем, зачем мы в этом мире?
Нет-нет, прошу, не отвечай.

Ощущение собственной конечности усиливается от понимания бесконечности «равнодушной природы»:

Дожди, дожди. Снега, снега, снега.
Вчера, сегодня, завтра, на века.

Но от вселенского одиночества нет спасенья. Земное чувство даёт лишь на миг забыться, превращаясь в прелюдию к смерти. Поэтому и стихи, обращённые к лирической героине, тоже пронизаны глубокой безысходностью:

Посидим, помолчим на дорожку
и поедем потом на вокзал.
Это будет, как смерть понарошку,
рифму к ней я в снегу подобрал

с детской варежкой, с кистью рябины,
вместе с рухнувшей навзничь судьбой.
Это будет, как крик ястребиный
в синем небе, в дали голубой.

Это будет, как будет, как будто
в целом мире ни с кем, никогда.
Дымный воздух. Морозное утро.
Стук колёс. Поезда, поезда…

Жизнь для лирического героя «Бесконечного горизонта» – свеча на ветру, тлеющая сигарета, бесконечное прощанье («и ты даёшь мне руку / украдкой чуть дыша / как будто на века / предчувствуя разлуку»). Но за всем этим «декадансом» скрывается стоическая твёрдость, с которой поэт принимает крушение настоящего и предуготованность будущего.

Сигарету ногой затуши,
В мировые вглядись чертежи:
В голых кронах осеннего сада
Плачет ветер… Но плакать не надо.

Принимает и с щемящей болью примиряется с трагически прекрасной, бренной и бесконечно уходящей от него жизнью.

Плеснула волна у причала,
Прозрачна, легка, холодна.
И чайка вдали прокричала,
Как будто на свете одна.

И с грохотом убраны сходни.
Кричит пароход над рекой,
Как будто не в рейс он уходит,
А в вечность, прощаясь с тобой.