ИНТЕЛРОС > №4, 2019 > Стихотворения Майк Зиновкин
|
ВЕЧЕРНЯ
Можно верить и в отсутствие веры…
Илья Кормильцев (гр. Наутилус Помпилиус –
Под неспешный церковный гекзаметр так задумчиво, так хорошо! Если плакать чужими глазами, то свои порастут камышом. Облака растекутся по далям, солнце красным мазнёт купола. Бросить нищему чёрствый рогалик – пусть разделят с бедой пополам.
Ожидание встречей чревато. Зря гадать по гудкам поездов. Если в сердце солома да вата, что за мыши там свили гнездо? Ветер прячется в кронах устало, дворник пьян и чертовски небрит. Кляксой сумерек в книгу кварталов угасающий день одарит.
Взбаламутятся сны и химеры, как клубок потревоженных змей. Если верить в отсутствие веры, то любить – и пытаться не смей! Фонари рассекретят редуты узких улиц. И первым из ста Сдашься вечности краткой минуты созерцания звёзд и креста…
ОЛАДЬИ
На синей наволочке неба Сверкает пуговица солнца – Её пришила мама Миши Взамен оторванной луны. А жизнь – большой и сложный ребус, Но ничего не остаётся, Как разгадать его и выжить. И выжать в наволочку сны –
Не ведать чтоб ни сном, ни духом, Что ждёт нас очень-очень скоро, А небу распахнуть объятья, Ведь в отражении стекла Пижама в рыжих винни-пухах. А за окном – любимый город, И воскресенье. И оладьи На завтрак мама испекла.
ДЕТИ ИГРАЮТ В БОГА
Дети играют в бога, Их захватил процесс. Детям совсем немного Надобно для чудес: В тайном собраться месте, Мамам запудрить мозг.
Тот, кому выпал крестик, Гвозди с собой принёс.
Всё любопытно детям, Чтение – не порок. Из глубины столетий Смотрит воскресший бог – Молча, без истерии – Он узнаёт игру.
Та, что теперь Мария, Тихо скулит в углу.
Действом доволен каждый: Яшка, Петруха, Дрон. Ночь незаметно сажей Пачкает небосклон, И по домам ребята Шпарят. Их жизнь легка.
Только на роль Пилата Нет никого пока.
ДО ЁЖИКОВ ШУРШАЩИХ
До талого, до высохших болот, до первых белок в дуплах сизых сосен. До «кто кого из нас переживёт», до взлёта в просинь и удара оземь. До рыжей хвои, ссыпавшейся на изъеденную потом гимнастёрку. До лета, до какого-то рожна, до памяти неряшливо затёртой. До крови из прокушенной губы, до правды с оправданиями после. До птичьих гнёзд, до топота копыт, до мальчиков, одетых не по росту. До заповедных рощиц и чащоб, до просек, до берлог и до опушек. До шанса, что упущен. А ещё – до воя, наполняющего душу Серебряным сиянием луны. До облаков, нанизанных на ветви. До «будто бы и не было войны», до некрасивых лиц красивой смерти. До белых, мухоморов и маслят. До стука топоров лесоповала. До быстрой самокрутки не в затяг, до двух «ку-ку», которых слишком мало. До неба, уходящего в пике, до ласковой сестры из медсанбата. До ёжиков, шуршащих налегке к пленительному яблоку заката.
МАМА ДОМЫЛА РАМУ
Август пропах шафраном, сеном и курагой. Мама домыла раму. Папа ушёл к другой – Взбалмошной и бездетной. Папа хотел давно. Ветер ольховой веткой ночью стучал в окно.
В ранец досаду прячу, горькую, как полынь. Мама уже не плачет – моет теперь полы. Шастает тихой сапой осень по проводам. В пятницу пьяный папа сдуру ломился к нам.
Детство осталось где-то хламом на чердаке. Тройки по всем предметам, «неуды» в дневнике. Жизнь педагогом истым вдалбливает урок. Дома светло и чисто – мама намыла впрок. Вернуться назад |