ИНТЕЛРОС > №4, 2019 > Стихотворения Никита Брагин
|
МОСКОВСКОЕ РОЖДЕСТВО
Однажды, не в силах развеять беду, на старую улицу я побреду рыдая родными стихами, и будет хрустеть под ногами хрусталь случайной сосульки, и всхлипнет печаль, в пещеру войдя за волхвами.
И будут шептаться с младенцем волы, и ангелы встанут на кончик иглы, и в бисере овцы возлягут, и вырвется вздохом – прости, не могу, и бусинкой спрячется в рыхлом снегу слезы невесомая влага.
Уколы мороза, ожог мишуры, блаженных и нищих ночные пиры, да звезд одинокие крошки… Москва, ты бела, словно лобная кость, Москва, ты стихами прошита насквозь – надёжной ахматовской стёжкой.
Ты примешь меня без объятий и слов, ты скроешь неровные строчки следов позёмкой, искристой и зыбкой, и больше не надо ни ритмов, ни тем – снежинка в ладони, в душе Вифлеем, а в сердце – невинность улыбки.
***
Когда коснётся одиночество изломом высохших ветвей, и отзовётся только отчество из горькой памяти твоей, тогда ты всё увидишь заново, как в детском радужном стекле – предутреннее, первозданное, единственное на земле.
Увидишь, словно не утрачены в десятках прошуршавших лет, в быту и беготне горячечной, в дыму дешёвых сигарет – ни муравы прохлада дивная, ни тёмных елей тишина, ни восхищение наивное смешной девчонкой у окна.
***
Поздняя осень, холодного ветра вино, жизни предзимье, где старому сердцу темно, где рассыпаются прахом труды и устои. Время струится песком сквозь дырявый карман, тихо подходит к концу надоевший роман, глянешь, а там, впереди, только поле пустое.
Холоден этот пейзаж облаков и стерни, бьётся в уме безнадёжное слово «верни», но понимаешь и сам, что разумнее – молча сосредоточиться, и на краю бытия мысленно молвить – да сбудется воля Твоя здесь, на виду у пирующих полчищ!
Понял теперь? Это поле – арена среди шумных трибун, где и чернь, и вельможи орды в полную грудь развлекаются гамом и свистом. Лучшие между собой разыграют призы, жертвам придётся страдать до последней слезы, ну, а тебе – становиться в шеренгу статистов.
Здесь ты безвестен, ничтожен, закопан в золу, здесь искушают тебя, отдают на съедение злу, в душу вливая безумие, гордость и зависть. Горько терпеть, и надеяться невмоготу, больно зерно из ладони ронять в пустоту, и сознавать, что уже ничего не исправить.
Мужество делает выбор – уйти из игры, просто уйти, не заметив котлы и костры, слово и дело своё в тишине завершая. И не спеши, даже если тебя позовут к жирной похлёбке на несколько жарких минут – недоедание ныне беда небольшая.
***
Изучение накипи в чайниках продиктовано жаждой найти в хаотической груде случайного все начала, концы и пути, процедить через сито статистики воду мыслей и фактов песок, и в бурьянах и плевелах мистики увидать хоть один колосок.
Но из кранов течёт только жёсткая, отдающая хлором вода; лучший чай на подносике жостовском подаёшь, а в стакане бурда, и анализ крошащейся накипи, как бы ни был он точен и скор, никому не подарит ни капельки с заповедных заснеженных гор.
***
Прикорнуть в сухой тени седой маслины, посмотреть на циферблат – семнадцать сорок, и расслышать издалека крик ослиный, по соседству – юркой ящерицы шорох.
И припомнить всё до пригоршни последней – хрупкий камень, осыпающийся прахом, дальний колокол, сзывающий к обедне, полный солнца апельсин из рук монаха.
И когда твоё предвечное настанет, насладиться, как за кручами алеет, и тропинка между колкими кустами растворяется в покое Галилеи.
И не верить, что исчезнет это царство, этот космос, огранённый в тихий вечер, и не слушать про убогие мытарства, но шагнуть – навстречу. Вернуться назад |