(концепция Артура Крокера и мыслителей его школы)

 

В статье анализируется оригинальная культурософия техники Артура Крокера, продолжателя Маршалла Маклюэна, и мыслителей его школы; уделяется внимание трактовке киберкапитализма как нового языка доминирования и надзора в концепции «виртуального класса» и «мягкой идеологии» технотопии; рассматривается обоснование новой культурной антропологии кибернетической эры, в том числе понятие «гипертекстового тела».

 

In the article it is analyzed the original cultural philosophy of technology by Arthur Kroker, successor Marshall McLuhan, and thinkers his school; is taken into consideration the interpretation of the cybercapitalism as the new language of domination and supervision in the concept of "virtual class" and "soft ideology" of technotopia, considered the basis for the new cultural anthropology of the cybernetic era, including the concept of "hypertext body."

 

 

Виртуальная реальность – мечта о чисто телематическом восприятии. Зародившись в призрачной кибернетической стране вмонтированных в голову сканеров, подключенных к проводам перчаток и снабженных датчиками костюмов, виртуальная реальность быстро превратилась в электронный горизонт двадцать первого века.

Артур Крокер, Михаэль Вайнстайн. Отбросы данных. Теория виртуального класса

 

Пожалуй, наиболее кардинальное следствие формирования глобальной электронной цивилизации – прогрессирующая виртуализация социально-культурной сферы: от становящейся массовой киберсоциализации молодежи через социальные сети, микроблоги и интерактивные видеоигры с их комфортным дубликатом реальности, гиперреальной ( в том числе и в формате 3D) кино- и медиаэстетики, до все более плотного погружения массового сознания в сенсорное восприятие искусственно смоделированной реальности в рекламных роликах и видеоклипах, в повседневном засилии коммерческих и политических имиджевых пиартехнологий. Как это всегда бывает, культурная практика – бурный рост виртуальных модификаций культуры – существенно опережает ее адекватное теоретическое осмысление, будь то в архаических концепциях прямолинейного технооптимизма апологетов «нового информационного общества» с их отождествлением технологического и социального прогресса, либо в многочисленных попытках «техноскептиков» реанимировать, например, теорию симулякров Жана Бодрийара, забуксовавшую в тупиках фрейдо-марксистской псевдо – производственной диалектики.

Между тем в далекой Канаде, на родине Маршалла Маклюэна, гениального теоретика СМИ, не один десяток лет действует мало известная отечественной научной общественности школа социально-антропологической и культурософской мысли, сгруппировавшаяся вокруг Артура Крокера, неизменного редактора онлайнового журнала «Критическая теория» («CTheory»), где продуктивно разрабатываются в том числе и проблемы техногенной виртуализации культуры. Артур Крокер (р. 1945) – популярный канадский мыслитель, культуролог, политолог, с 1987 года профессор на факультете политических наук в Concordia University (Монреаль), директор Тихоокеанского центра технологии и культуры (Pacific Centre for Technology and Culture, PACTAC), автор целого ряда книг, написанных, как правило, в сотрудничестве с единомышленниками: «Постмодернистский ландшафт: культура экскрементов и гиперэстетика» (с Дэвидом Куком)[i] «Энциклопедия паники: точный путеводитель по постмодернистскому ландшафту» (совместно с Мари-Луиз Крокер и Дэвидом Куком)[ii], «Последний секс: феминизм и тела вне закона» (с Мари-Луиз Крокер)[iii], «Хакинг будущего: истории про поедающие плоть 90-е» (с Mapи-Луиз Крокер)[iv], «Отбросы данных: теория виртуального класса» (совместно с Михаэлем Вайнстайном)[v], «Жизнь в волнах: будущее технокультуры»[vi], тематизированный дайджест публикаций в журнале «Критическая теория», и т.д.

Артур Крокер, заслуженно именуемый критиками «Маклюэном 90-х», - непревзойденный мастер отслеживания тончайших нюансов трансформации культурного содержания основополагающих социальных институтов, свершающейся под прессингом киберпротезированной глобальной культуры постмодерна. В фокусе его внимания – новая культурная и социальная антропология; алогичные очертания нового образа человека и нового общественного устроения, этапы синхронного выявления которых можно обнаружить, анализируя современный политологический дискурс, гендерную практику, киберкультуру в разнообразных ее модификациях.

Культурософия техники Артура Крокера сложилась под влиянием, во-первых, разумеется, ставшей классикой Маклюэновской социально-коммуникативной теории (тезисы об имманентной содержательности самих средств коммуникации, об электронных СМИ как экстернализации нервной системы человека и т.д.), а, во-вторых, французской постмодернистской мысли: трактовки техники как машины желания (Ж.Делез и Ф.Гваттари), концепции самоотчуждения индивида посредством телематической гиперреальности (Ж.Бодрийар); акцентировании таких кардинальных аспектов современной массовой культуры как автоматизация видения и насильственное навязывание сверхскоростного режима восприятия (П.Вирильо). Тотальность технологического контроля, по Крокеру, обеспечивается тем, что, будучи повсеместным, он исподволь профильтровывается на базовый уровень мировосприятия человека: «То, что мы живем в культуре разрастающихся экранов – кино, телевидения, компьютеров, ABM[vii], медицинского отображения, камер наблюдения в аэропортах - это почти трюизм: технология как клише. То, что менее очевидно, это молчаливое, но весьма реальное воздействие экранной культуры на нашу психо-географию (psycho-geography): психологическую территорию человеческого воображения и восприятия, осознание нами пространства и времени; представление о том, что реально и что нереально; проблемы тождества и, разумеется, истинности, как в слове, так и в видении» [2, p.15].

Осознание роста культурного значения современных информационно-коммуникативных технологий в их непосредственном воздействии на мировосприятие миллионов людей пронизывает все работы Крокера последнего двадцатилетия [3,4], но наиболее последовательно его оригинальная культурософия техники сформулирована, пожалуй, в книге «Отбросы данных: теория виртуального класса», написанной с М.Вайнстайном, по страницам которой мы и приглашаем читателя в совместное путешествие, привлекая по мере необходимости и другие источники.

 

Электронный фронтир: параметры виртуализации культуры

Как непосредственный преемник Маршалла Маклюэна , продолживший линию развития канадской философии техники с ее «лица не общим выраженьем»[viii], Артур Крокер, во многом, наследник и свободного концептуального стиля классика теории коммуникации, где изощренная аналитика соседствует с публицистическими выпадами «на злобу дня», а емкость метаисторического инсайта - с подчеркнутой точностью в репрезентации фактических данных, возводимых порой на уровень символа. Как отметил Д.В.Галкин: «В своем теоретическом анализе Крокер следует как по пути спекулятивной критики, так и по пути метода, который нередко смело можно отнести к разряду социоантропологических наблюдений. Рассматривая те или иные теоретические вопросы, он постоянно обращается к описанию реальных ситуаций, событий и персон: будь то андеграундный ночной кибер-клуб в Берлине, беседа с приятелем хакером, собственное участие в биогенетических экспериментах в качестве подопытного или просто вид магазина джинсовой одежды. Крокер уверенно и искусно вплетает в дискурсивную ткань собственной теории названия торговых марок и искусствоведческие рефлексии, интроспективные коллажи и медитации – сдобренные многочисленными метафорами-неологизмами, которые нередко крайне трудно передаваемы при переводе» [5].

Так, в пронизанной интеллектуальной интуицией целостной («холистической») концепции виртуализации культуры у Крокера можно выделить – не без некоторого насилия - различные аспекты данного явления: социально-психологический, медийно-коммуникативный, идеологический. Ведь для того, чтобы состоялось вхождение индивида в искусственную явь виртуальности, его органы чувств должны быть вовлечены в ее конструирование посредством своего рода коммуникативных протезов, и процесс этот кем-то (а, возможно, и зачем-то) организуется. Последовательная технизация превращает жизненный мир современного человека в искусственную среду, где «тела подготовляются для загрузки в цифру, где видение подразумевает искусственную оптику, где слышание – это внимание высокоскоростному миру форматной культуры, где путешествие превращается в номадическое скитание в MUD ах (Multiple User Dungeons)[ix] и где коммуникация растворяется в высокоскоростном волоконном «каркасе» Интернета. В виртуальной реальности плоть испаряется в виртуальность по мере того, как существовавшие в двадцатом веке тела переформатируются в кибернетическую нервную систему двадцать первого века для ускоренно пробега через электронный фронтир» [1, p.1].

Как отмечал еще Маклюэн, в современную эпоху планетарного господства электронных СМИ, когда экстериоризации подвергается сама нервная система человека, «удар новой технологии парализует процедуры осознания»[6, с.78], вследствие чего по преимуществу нынешняя «эпоха тревоги и электрических средств является также эпохой бессознательного и апатии» [6, с.57), эпохой господства массовой психологии и ренессанса телесного дорефлексивного восприятия. В новых условиях массированной интернетизации социума и нарастающего киберпротезирования производства и потребления культуры, - напомним, что Маршалл Маклюэн скончался в 1980 году, фактически на заре компьютерной эры, - мысль Крокера значительно радикализируется: ему уже недостаточно прослеживать имманентную (естественно-историческую) логику развития средств коммуникации; цифровые технологии для него – язык доминирования и надзора; «воли к виртуальности» как современном парафразе неизбывной для верхов «воли к власти».

Маскируемая культом информации, «господствующей риторикой всех технофетишистов» [1, p.1], воля к виртуальности становится «главенствующим импульсом пан-капитализма[x] (виртуальной политической экономии), медийного ладшафта (виртуальной культуры) и пост-истории (виртуальной истории) [1, p.3]. Повальная миграция общества в Интернет, сопряженная с переформатированием значительных пластов социальной ткани, знаменует своего рода «конец истории»: истории больших нарративов, отменяемых вневременностью всемирных коммуникативных потоков; истории классов, преобразованных в орды пользователей; и, наконец, личной истории, превращенной в карнавал аватаризированных электронных самопрезентаций.

Всеми осознаваемая кардинальность происходящих социально-культурных трансформаций послужила основанием для повсеместного распространения новой идеологии технотопии[xi], очередного гибрида технологического детерминизма и казенного социального оптимизма. «Двадцатый век закончился с ростом кибер - авторитаризма (cyber-autoritarianism), - пишут Крокер и Вайнстайн, - демонстративно про-технотопического (pro-technotopia) движения, особенно в масс – медиа, служащего типичным примером доходящей до истерии одержимости рождающимися технологиями при последовательных и умышленных попытках приостановить, замолчать и исключить какую бы то ни было возможность критики технотопии» [1, p.4].

Фетишизация новой техники деструктивна вовсе не потому, что цифровые технологии изначально демоничны, но потому, что превращение их в потребительский бренд порождает новые, весьма опасные формы отчуждения человека: «Не электронная культура как таковая, но культура виртуальная есть то, что превращается в электронный бункер: маниакально фиксированная на цифровой технологии как источнике спасения от реальности одинокой культуры и радикального социального недовольства повседневной жизнью, нацеленная на исключение из общественного обсуждения любой перспективы, не являющейся радужной для пришествия полностью реализованного технологического общества»[1, p.4-5]. Где же исток виртуальной аберрации информационно-коммуникативных технологий, каков механизм формирования новых форм самоотчуждения человека?

 

Теория виртуального класса

 

Монархия электронного королевства, информационная элита управляет цифровыми супермагистралями.

Не имея никакой страны, кроме территории цифры; никакой истории, кроме собственных

преходящих электронных следов; и никакого будущего, кроме завоевания киберкультуры,

информационная элита – глобальное братство (главным образом, лиц мужского пола)

гончих псов цифровых данных, мчащихся по виртуальным воздушным трассам.

Наполняемая миссионерским энтузиазмом технотопии рождающихся технологий,

она без спроса водворилась в пустом центре виртуальной власти.

Артур Крокер, Михаэль Вайнстайн. Отбросы данных. Теория виртуального класса

 

Крокер и Вайнштейн, мыслители леворадикальной ориентации, стремятся выявить прежде всего политэкономические корни беспрецедентного социально-культурного триумфа феномена виртуальности. По их мнению, виртуализация социального опыта насаждается новым классом разработчиков и владельцев «информационных супермагистралей», не только приватизировавших достижения «цифровой революции», но и преобразовавших их в орудия скрытого надзора и глобального управления. Как же удается превратить миллионы одураченных пользователей в «сервомеханизмы[xii] кибернетической сети (цифровой супермагистрали), заглатывающей тела и даже целые общества, преобразуя их в динамический импульс собственной телематической логики» [1, p.7]?

Колонизация киберпространства глобальным капитализмом опирается на технопопулистскую «мягкую идеологию» (soft ideology),лицемерно отождествляющую комфортность доступа к информации и приоритетное расширение интерактивной среды с ростом свободы индивида и расцветом межличностных контактов, т.е. личным и общественным прогрессом. На деле же идеализированный образ продвинутого индивида, вступающего в неограниченное владение информацией, маскирует глубоко фрустрированную личность, ставшую заложницей (попавшую во владение) навязываемых ей информационных потоков. Рекламируемый как триумф прогресса и торжество демократии облегченный доступ к информационным магистралям, по сути, есть «искривленная оптика собственнического (possessive) индивидуализма, скрывающая индивида, попавшего в собственность (possessed) сети, засасываемого внутрь невероятным, взрывным миром позади экрана»; можно сказать, что «магистраль – это утопия индивида-собственника: индивид-собственник сейчас обитает в технотопии» {1, p.9].

Своекорыстное присвоение киберпространства, систематически загружаемого - через отработанный механизм совращения - форматной массовой культурой, вступает в противоречие с изначально творческим, подлинно общественным характером Интернета, проявляющимся в таких проектах, как «Цифровой город» (модель коммунального самоуправления в Амстердаме), глобальная экологическая Зеленая сеть, концепция виртуального университета и т.д. Неслучайно стремящийся к глобальной суверенности виртуальный класс игнорирует этические проблемы, с которыми сталкивается электронная цивилизация, объявляя их анахронизмом, происками отсталых консерваторов.

На наш взгляд, сильная сторона теории виртуального класса Крокера-Вайнстайна - выявление культурных детерминант современного дискурса власти, а именно: загадочной тяги американского (и шире – глобального) истеблишмента к абсолютизации механизмов электронной нормализации, основанных на перекодировке человеческого опыта в алгоритмические коды цифрового метаязыка. Поиск цивилизационных и культурных предпосылок формирования современной «Мегамашины власти» волновал и Льюиса Мамфорда (1895-1990), замечательного американского социального мыслителя и историка науки. Он опасался, что «с появлением новой «мегатехники» господствующее меньшинство создаст некую единообразную, всеохватную и выходящую за пределы земли структуру, предназначенную для автоматической работы» [7, с.9]. В результате экспансия новоявленного симбиоза политики и власти обернется новым витком дегуманизации человека: «Вместо того, чтобы активно функционировать в качестве самостоятельной личности, человек станет пассивным, бесполезным и машиноуправляемым животным, - и если верить современной интерпретации роли человека со стороны технократов, присущие ему функции окажутся либо поглощены машиной, либо строго ограничены и подвергнуты контролю в пользу обезличенных коллективных организаций» [7, с. 9-10].

Но в отличие от Мамфорда и, кстати сказать, Маклюэна, филиппики Крокера-Вайнстайна в адрес виртуального класса лишены какого бы то ни было флера политкорректности. Так, современная кибер-технократия трактуется ими как агрессивное скопище «буржуазной мускулинности», поскольку «мечта о том, чтобы быть богом в киберпространстве, как публичная идеология – это фантазия не достигших зрелости самцов: регрессия от пола к аутизму тяги к власти» [1, p.11]. Именно поэтому киберпространство, находящееся под пасторской опекой различного рода согласований, протоколов и экспертных программ, огораживается как игровая плошадка непрекращающегося ретро-детства для «последнего человека как незрелого юнца, неспособного ни к чему, кроме как бесконечно играть в видеоигры» [1, p.11].

Заботливо оберегая привилегированную монополию на управление глобальным потоком цифровых коммуникаций, виртуальный класс производит «посредством электронного тела внутреннюю колонизацию (endocolonization) неэлектронного мира времени, истории и человеческой плоти» [1, p.19], выбрасывая за ненадобностью в электронный мусоропровод все природно-естественное, не могущее быть конвертированным в биты информации. Это мягкое насилие всеобщего совращения удобством Сети – новое слово в истории политтехнологии власти. Поэтому непродуктивна либеральная риторика обличения таких «диктаторов - техномонополистов» как Билл Гейтс как «акул бизнеса», душащих свободу. Опираясь на власть молчаливого соблазна, предоставляющего доступ в киберпространство, «Билл Гейтс – не Зевс, мечущий молнии, но Харон, влекущий нас через электронный Стикс в виртуальность» [1, p.13].

Технолиберализм как «мягкая идеология» виртуального класса зиждется на трех базовых иллюзиях: иллюзии интерактивности, иллюзии киберзнания и иллюзии расширения индивидуального выбора. В современную эпоху повсеместной технократизации дискурса власти требуется немалый критический потенциал автономной мысли для того, чтобы осознать, что « на деле, кибер-интерактивность есть противоположность социальных взаимосвязей» [1, p.23], поскольку потребление прошедшей негласный идейно-эстетический контроль (пресловутые «форматы»!) мультимедийной информации, внушая пользователю иллюзию разделенного общения, в действительности, радикально изымает его из публичной сферы. В результате осуществление электронной коммуникации происходит без реального социального контакта. Окутанный коконом приватной (а, по сути, умело навязанной) информации индивид может, конечно, считать себя сведущим, но личная и социальная ценность такого виртуального знания невелика. Чем шире масштабы медиа- и киберпротезирования человеческого восприятия в многоканальных мультимедийных СМИ, тем скуднее воображением и беднее мыслью, инфантильнее и бесчувственней воспитанная ими аудитория.

Возможна ли альтернатива кардинальной антигуманности киберкапитализма, этого «чудовищного гибрида социального Дарвинизма и технопопулистского индивидуализма» [1, p.15]? Для левых радикалов, А.Крокера и М.Вайнстайна, ответ очевиден: чтобы остановить порождение новых, все более извращенных форм киберавторитаризма, необходимо освобождение цифрового мира от навязанной ему виртуальным классом логики капитализма – погони за прибылью, оплачиваемой личностной деградацией населения и санкционируемой хорошо оплачиваемыми специалистами из информационной элиты. Необходимо освободить Сеть от узкокорыстных, монетарных интересов виртуального класса, сделав ее местом творческого саморазвития человеческого потенциала. Так возникает альтернатива «нашего телематического будущего: либо электронное тело в Сети как чип, запрограммированный виртуальным классом на максимальную доходность, либо электронное тело как передовой рубеж критической субъективности двадцать первого века» [1, p.18].

Для Артура Крокера, одного из крупнейших теоретиков эстетики постмодернизма, на протяжении многих лет сочувственного аналитика авангардных арт-практик (видеоинсталляций, трансмузыки, сетевого энвайронмента и проч.), закономерен киберпанковский энтузиазм – вспомним «Нейроманта» Уильяма Гибсона или «Видеодром», нашумевший фильм Дэвида Кроненберга - по поводу новой преображенной киберплоти; гипертекстового тела, что «танцует своими конечностями из данных, смотрит графическими поверхностями мультимедийных экранов, заводит новых лучших теледрузей по MOO[xiii], создает электронную поэзию на исчезающих гранях видео, звука и интеграторов текста» [1, p.18]. Мало этого, для него гипертекстовое тело - заря преображения социума: «предтеча нового мира мультимедийной политики, фрактальной экономики, биологически обновленной личности и взаимоотношений через кибернетический интерфейс» [1, p.18]. Не получается ли так, что, подвергая аргументированной критике «мягкую идеологию» технолиберализма, Крокер и Вайнстайн продвигают куда более жесткую идеологию трансгуманизма, радикальную кибер - утопию радикальной переделки человека и общества?

 

Виртуальная реальность в ранге новой культурной антропологии

 

Добро пожаловать в миленниум: вневременье татуированной сетчатки, взломанной (phrack) кожи, рекурсивных [xiv]нервов и объектно-ориентированного (программируемого) мозга

Артур Крокер, Михаэль Вайнстайн. Отбросы данных. Теория виртуального класса

Быстрое и непредсказуемое появление новых технологий в гуще повседневной жизни, взрывающее веками наработанные навыки общения и модусы самопрезентации, открыло перед человечеством новый континент незримой империи «реальной виртуальности», трансцендирующей пространственно-временные ограничения, вовлекая миллионы людей в «здесь и теперь» глобальной электронной коммуникации. Поневоле встает кардинальный вопрос: каков антропологический смысл новых информационно-коммуникативных технологий; способствует ли освоение виртуального хронотопа и интеллектуального креатива гипертекста росту человеческого в человеке; не приведет ли оно к глобальной генетической мутации: рождению кибернетического постчеловека?

Как явствует из приведенного выше, осмысление Артуром Крокером культурно-антропологической проблематики виртуализации отличает своеобразная двойственность: бескомпромиссная проницательность в отслеживании механизмов формирования реверсии электронной идентичности – превращении индивида из субъекта глобального информационно-коммуникативного потока, формирующего медийную гиперреальность, во включенный в него объект, рядовой узел связи – сочетается у него с футуристическими планами кардинальной реформации психо-физиологического аппарата человека за счет усиления его функций протезами (робототехника+ нанотехнологии) с целью максимального соответствия сверхфизическим потенциям Сети. Сталкиваясь по мере более основательного вхождения в киберпространство с врожденными ограничениями собственной психо-физиологической конституции, «тело будущего либо станет новой генетической комбинацией, либо исчезнет как исчерпанная эволюционная возможность. Пойманная в капкан в жесткое силовое поле виртуальной реальности, кибер-плоть становится нашим телематическим горизонтом» [1, p.28].

Зримой наглядности идея «человеко-машинного интерфейса» достигла в перформансах Стеларка[xv], ведущего представителя киберпанковского боди-арта , художественные проекты которого встречают горячее одобрение Крокера как образно-метафорическое воплощение кибернетического постчеловека, естественная среда обитания которого - глобальная телекоммуникационная паутина. Для Стеларка, убежденного маклюэниста, человечество устарело, поскольку его биологический «хард» не приспособлен к жизни в инфосфере, вершинном достижении НТР: «информация понуждает тело выйти за пределы самого себя и биосферы в целом. Информация кроит форму и функции постэволюционного тела»[9].

 Трактуя человеческое тело как структуру, которую можно (и должно!) модифицировать, т.е. как объект для технодизайна, Стеларк начал с себя в таких арт-проектах как «Виртуальная рука» (демонстрирование цифрового двойника руки, управляемой киберперчаткой Cyber Glove, способной произвольно менять длину, клонировать как новые пальцы, так и руку в целом, и т.д.), «Действие/ Вращение: акция с виртуальным телом», где экспериментатор, облаченный в снабженный датчиками специальный костюм от компании Polhemus, взаимодействует со своим электронным отображением на экране монитора в режиме многократного зеркального удвоения. Суммируя впечатления от этих и других киберпанковских перформансов знаменитого артиста, Марк Дери приходит к выводу: «Стеларковский постчеловек – выпотрошенный и наполненный модульными, легко заменяющимися компонентами, обтянутый железными мускулами экзоскелета, оснащенный массой антенн, которые увеличивают его поле зрения и слух, и снабженный мозговым имплантом или же генетически измененным мозгом, который не уступает по своим свойствам суперкомпьютеру, - будет обладать панпланетарной физиологией: прочной, гибкой и способной функционировать в любых атмосферных условиях, при разном гравитационном давлении и электромагнитном поле» [9].

Что же, достигнута мечта человечества о совершенном, практически бессмертном homo novus е, который и в огне не горит, и в воде не тонет? Возможно, и так, но … лишь в жанре киберпанковской художественной фантазии, условной материализации science fiction, верить в реальность которой столь же нелепо, как надеяться увидеть воочию Терминатора или управляемого Матрицей Нео. Думается, что фантастический статус восхваляемой «киберплоти» как «вещи воображаемой» прекрасно ясен и Артуру Крокеру, но ведь должна же быть какая-то позитивная, в духе пост - эволюционного развития ноосферы, альтернатива кибернетическому Паноптикону, дирижируемому «виртуальным классом», отчего же не помечтать? Другое дело, если бы «милые опыты» Стеларка стали вдруг массовыми и принудительными на манер лоботомии, знаменитой операции по удалению органа фантазии, из романа «Мы» Евгения Замятина, возможно, тогда радикальная технофилия левых кибер-эстетов столь же радикально бы прекратилась.

То, что концепция Крокера с ее широким историко-культурным кругозором и опорой на традиции гуманистической «критики культуры» (прежде всего Вальтера Беньямина и других мыслителей Франкфуртской школы) никак не укладывается в прокрустово ложе киберпанковских дифирамбов «киберии» (термин Дугласа Рашкоффа – [10]) - субкультурной герильи самоосвобождения в «окопах киберпространства - становится очевидным из его поисков мировоззренческих предпосылок ставшей наваждением современной эпохи «воли к виртуальности». Давний почитатель Фридриха Ницше, Крокер видит корни поразившей культуру пандемии виртуализации в ослаблении жизненного импульса и либеральной дряблости стареющей цивилизации: «Для жизни - инвалида культура сводится к постоянной подпорке протезных устройств. Слабнущая жизнь сотворяет вокруг себя культурный кокон, виртуальность, - отчасти посредством воображения, отчасти посредством технологии – при почти заглохшей связи с исчезающим (изчезнувшим?) «жизненным миром». Тайна «последнего человека» Ницше – это воля к виртуальности, воля окружить себя технологически опосредованным и вынесенным вовне (экстернализованным) воображением» [1, p.41).

В эпоху Нише, эпоху модерна, вовсе не случайно совпавшую с зарождением культа научно-технического прогресса, стареющая цивилизация уже ощущала иссякновение потока жизни, имитируя его эксцессами чувственного восприятия как самодовлеющей эстетической ценностью (О. Уальд, Ж.-К. Гюисманс, Д. Г. Лоуренс, С. Малларме). В эпоху надлома модернизма, который Крокер со ссылкой на Д. Лукача определяет как «состояние ощущения … фантомного органа целостности» [1, p.43], пароксизм обессмысливания жизни, ее детотализации [de-totalization] становится знамением эпохи - отсюда «абсурд» Камю, «бесполезная страсть» Сартра, «прислушивание к Бытию» у Хайдеггера – опять-таки не случайно совпавшей с зарождением массовой культуры с ее опорой при создании и воспроизводстве собственных продуктов на технические средства. Наконец, в эпоху постмодернизма культура полностью капитулирует перед машинной логикой механического комбинирования смыслов, усматривая в этом мнимую безграничность информации: «На поверхности мы находим безграничность, внутри же – волю к виртуальности, желание быть вытесненным; ту форму, которую тяга к смерти приобретает в эпоху, когда живут культурой и для культуры, поскольку культура (знаковый мир и его технологические расширения) ослабила жизнь до такой степени, до такой степени запугала, чтобы пытаться контролировать ее» [1, p.42].

Следуя, в целом, за Ницше в описании логики деградации обольщенной иллюзорной мощью цивилизации, Крокеру – в отличие от некоторых современных российских мыслителей [11] – удается избежать тупика биоцентризма. Думается, что в этом сказалась благотворная роль прививки маклюэнизма с его единым интегральным видением социальных, технических и нравственно-психологических проблем нарастающей медиатизации культуры. Именно опора на логику мышления патриарха канадской мысли, усматривавшего в эволюции СМИ прежде всего модификацию мира человеческого опыта, позволила Крокеру и Вайнстайну прийти к весьма интересной, на наш взгляд, трактовке анаморфоза[xvi]как «господствующей эстетики виртуальной реальности» [1, p.48].

В самом деле, каков смысл отказа современного кибер – искусства от ренессансной перспективы с ее четким разделением субъекта и объекта восприятия в пользу ставших негласным каноном нон-классики оптико-кинетических иллюзий, пространственно-временных искажений и парадоксальной зрительной перспективы? Ведь психо-физиология человеческого восприятия вряд ли претерпела столь радикальное видоизменение. Как «подлинно беззаконная перспектива» анаморфоз, «отказываясь от устоявшейся эстетики переднего и заднего планов и отрицая сведение искусства к репрезентативной функции, демонстрирует более сложную двойную игру: фантастическое искажение перспективы и растворение репрезентации во внепространственности (non-space) иллюзии» [1, p.48-49). По Крокеру и Вайнстайну, самоуправство искусственного видения, по сути, демонстрирует «эстетический язык власти, извращающей репрезентативную логику социальной реальности. Анаморфоз – не просто искажение реального, но исчезновение реальности в виртуальном мире технологических автоматов и отсутствия пространства» [1, p.49].

Дереализация константной реальности, пережить которую нас соблазняет технологизация воображения, - это прорыв в никуда, а точнее: в «текучую интерзону (inter-zone) третьего глаза», поскольку « виртуальность предлагает третью зону текучего видения между искаженной реальностью и ее фрактальной очисткой»[1, p.49]. Каков же антропологический и бытийный статус этого « третьего тела, внепространственности анаморфической нервной системы: сновидческого мира виртолэнда» [1, p.49], авторы не дают ответа. Что это: новый орган человеческого восприятия, раскрываемый синхронной эволюцией техники и психики, [xvii]или какое-то тонкое тело, еще не описанное научной нейрофизиологией, но постоянно упоминаемое духовными традициями различных народов мира?

В одном Крокер и Вайнстайн едины: они – против коммерческой эксплуатации скрытых механизмов человеческого воображения системой глобального масскульта; против – медикализации систем надзора и учета (в том числе пресловутого «чипирования»), против - авангардных биотехнологий,– вроде разрабатываемых в Силиконовой долине проектов внедрения в кровоток молекулярных микрокомпьютеров, - в том случае, если их применение угрожает свободе и достоинству человека. Такие попытки они, не обинуясь, именуют «фашизмом от медицины: архивированием медикализированного тела во имя сохранения доброго здравия» [1, p.99].Вообще, горькая реальность наших дней состоит в том, что запустившее механизмы виртуализации социума перенесение центра культурной активности в киберпространство, как оказалось, несмотря на все посулы фанатиков информатизации, вовсе не гарантирует свободу индивидуума: «Когда-то давным-давно было у нас «суверенное «Я» Руссо, «индивид-собственник» Локка, «автономное «Я» Штирнера, теперь же их цифровой преемник – Интернет-тело. Виртуальный индивид с цифровым «Я», которому ведом только Интернет как его электронный Левиафан» [1, p.108].

Если «информационные магистрали превратились в мусоропроводы данных» [1, p.108); если распространившиеся как чума компьютерные игры своей, совершенствующейся год от года, симуляцией виртуальной реальности пленяют все новые поколения «странников-номадов электронного фронтира» [1, p.129], налицо явная деградация творческого потенциала киберкультуры, сопряженная с массовым ее распространением и коммерческим освоением. Важно разобраться в том, каковы механизмы воздействия новых видов отчуждения, порожденных киберпространством. Компьютерные игры, например, это не только виртуальная регрессия в детство, «гигантский техно-бред (techno-rave) тысяч участников», «совершенное слияние технологического фетишизма и примитивного экстаза культуры насилия» [1, p.131]; это суррогат престижной самореализации, встраивание в определенную коллективную идентичность; но, главное, это «психологический капкан», попав в который, человек добровольно меняет реальную жизнь на иллюзорное функционирование.

Характеризуя механизм глубинного психологического воздействия таких массово-рыночных продуктов виртуализации культуры, как компьютерные игры, Крокер и Вайнштейн пишут: «Виртуальная реальность продает иллюзию замещения. Она позволяет вам сбросить инертную обузу кожи и костей и раствориться в кибернетической составляющей шизоидного двойника, оставив «там» позади наподобие обломков горящей машины, что быстро исчезают в зеркале заднего видения по мере того, как вы с шумом несетесь вниз по скоростной автостраде из ничто в никуда» [1, p.131]. Таким образом, оказывается, что виртуализация культуры, продаваемая как know how глобального постмодерна, есть механизм поставленной на поток конвертации в электронный субститут значимого для индивидуума содержания его психологической и физиологической жизни, т.е. организация посредством цифровых технологий своего рода сна наяву, а точнее: наведенного, управляемого сна наяву.

Тот факт, что уже состоялось масштабное вовлечение в киберпространство нервной системы человека, связанное с формированием его электронной идентичности, Крокер и Вайнстайн предлагают интерпретировать не как крах многовекового «проекта человека», но как предпосылку формирования новой небывалой антропологии: «Святой Иоанн Креститель - сейчас в Сети, теперь он надел перчатки с электроприводом от Нинтендо и кибернетические очки-сканнеры, чтобы возвестить пришествие наиновейшего (newest) калифорнийского гипер-Мессии (hyper-Messiah) нашего времени» [1, p.156]. Отметим, что конкретные очертания новой кибер-антропологии, несмотря на весь энтузиазм его пламенных приверженцев из числа левых радикалов, остаются пока туманными.

 

Литература

Kroker A., Weinstein M.A. Data Trash: The Theory of the Virtual Class. – Montreal: New World Perspectives, 2001. – 158 p.

 Kroker A., Kroker M. Screens in the Wires // Kroker A., Kroker M. (Editors). Life in the Wires: The Future(s) of Technoculture. – Montreal: New World Perspective, 2004. – P.15-17.

Kroker A. SPASM: Virtual Reality, Android Music, and Electric Flesh. – N.Y., 1993.

Kroker A., Kroker M. Hacking The Future: Stories for the Flesh-eating 90-s. – Montreal: New World Perspectives, 2001.

Галкин Д.В. Крокер Артур. – [Электронный источник]. – Режим доступа: http://mirslovarei.com/print/soc/kroker. Время обращения: 15 октября 2012 г.

Маклюэн М.Г. Понимание медиа: внешние расширения человека. – М.: Гиперборея; Кучково поле, 2007.

Мамфорд Л. Миф машины. Техника и развитие человечества. – М.: Логос, 2010.

Стеларк. – [Электронный источник]. – Режим доступа: http://videodoc.ncca-kaliningrad.ru/biografii. Время обращения: 2 ноября 2012 г.

 Дери М. Стеларк: устарелое тело пою. – [Электронный источник]. – Режим доступа: http://www.chaskor.ru/article/stelark. Время обращения: 28 октября 2012 г.

Rushkoff D. Cyberia: Life in the Trenches of Cyberspace. – N.Y.: Cinamon press, 2002. – 272 p. – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www/rushkoff.com. Время обращения: 28 октября 2012 г.

Кутырев В.А. Философия иного или Небытийный смысл трансмодернизма // Вопросы философии. – М., 2005. – Ч.I. - №7. – С.21-33; Ч.II. - №12 – С.5-19.

Крысин Л.П. Толковый словарь иностранных слов. – М.: Русский язык,1998. –[Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.dic.academic.ru/dic.nfs/dic_fwords/4089/АНАМОРФОЗ.Время обращения: 10 ноября 2012 г.

Флоренский П.А. Воплощение формы [действие и орудие]// Флоренский П.А. Сочинения в 4 т. – М.: Мысль, 1999. –Т. 3 (1).