ИНТЕЛРОС > Валентина Федотова > Социальные инновации как основа процесса модернизации общества

Валентина Федотова
Социальные инновации как основа процесса модернизации общества


01 июня 2011

Поставленная в заглавии проблема представляет собой своего рода уравнение с двумя неизвестными. Что такое социальные инновации? Естественно-исторически складывающиеся изменения, которые ломают традицию и открывают путь к новому, новые идеи, перестраивающие общество, проектная деятельность людей, создающая новые цели и структуры или все это вместе? Оправдано ли то, что только сегодняшние общества, преимущественно западные, стали называться «обществами знания», а экономика только этих обществ экономикой знания? Или знание всегда играло роль в обществе и экономике, достигнув некой кульминации сегодня? Что такое модернизация и как это понятие трактуется специалистами и неспециалистами – в текущей политической и повседневной практике?

Сегодня произошла смена лексики научных текстов, в результате которой возникло злоупотребление словами «инновация», «проект». Социальная инновация чаще всего рассматривается как результат творческой деятельности, применение которого дает ожидаемое решение проблем. Предполагается обычно, что социальная инновация – это сознательно организуемое нововведение, вносящее задуманное изменение. Метафора «социальное предпринимательство» («социальные предприятия») привела к широкому хождению слова «проект», взятому в буквальном смысле – как некий комплексный план, который был заранее задуман и подлежит реализации.

Слово «проект» попало в философскую литературу попроблемам модернизации преимущественно с 1980 года. Оно было приведено в речи Юргена Хабермаса во Франкфурте-на-Майне при вручении ему премии Т. Адорно. Его речь, многократно перепечатанная впоследствии по всему миру, называлась «Модерн – незавершенный проект». Приведу слова Хабермаса, сказанные по поводу проекта: «Проект модерна, сформулированный в XVIII в. философами Просвещения, состоит ведь в том, чтобы неуклонно развивать объективирующие науки, универсалистские основы морали и права и авто­номное искусство с сохранением их своевольной природы, но одновременно и в том, чтобы высвобождать накопившиеся таким образом когнитивные потенциалы из их высших эзотерических форм и использовать их для практики, т.е. для разумной организации жизненных условий…»[1] /Ясно, что в этом контексте слово «проект» означает не более, чем желаемая программа. Слово «проект», любимое нашей философской молодежью, в большей мере отбрасывает вторую сторону – «своевольную природу» исторического процесса. Так, в весьма талантливом докладе М. Ремизова, сделанном на семинаре по интеллектуальным основам государственного управления, слово «проект» употребляется в более жестком смысле и не вполне уместно, если принять во внимание огромную российскую и зарубежную литературу, вполне имеющую сложившийся консенсус относительно современности: «Нет общего мнения по вопросу о том, в чем суть и порождающий принцип той взаимосвязи идей и институтов, которую мы называем “современность” (подчеркуто мною. – В.Ф.). В рационализации, эмансипации, секуляризации или в чем-то еще? Но существует отправная точка для понимания современности и рассуждения о ней. Она состоит в том, что современное общество обречено на проектный способ существования». Правда, далее говорится нечто, более похожее на утверждение Хабермаса: «Современность – не проект, но арена столкновения различных проектов или, точнее, программ, стратегий (не всем им присущи свойства конструктивной связности, предполагаемые понятием «проект») ответа на общий исходный вызов – распад социальной космологии “традиционного общества”».

Я и мои соавторы (В.А. Колпаков, Н.Н. Федотова) рассмотрели историю капитализма и эпохи современности[2]. В отличие от высказанного выше предположения об отсутствия ясности в отношении современности и консенсуса относительно ее «проектности», мы, опираясь на исследования в области теории модернизации и анализ ее историй в разных странах, сформулировали суть эпохи современности как переход от господства традиций к господству инноваций с вытекающими отсюда коренными переменами в большинстве сфер жизни[3]. Мы разделили, продолжив работу многих исследователей, современную эпоху на этапы – первую современность, вторую и третью. Первая современность – это либеральная современность XIX века, складывалась с начала Нового времени как органически-инновационный процесс, вызванный Ренессансом, Реформацией и Просвещением, в результате которых появился новый рациональнй человека, рынки, складыванием наций, капитализм. Этот органический, естественно-исторический процесс был инновационным и связан с выделением экономики как первой системы целерационального действия, с формированием «модульного человека» (Э. Геллнер). Но все эти гигантские эпохальные инновации никак не похожи на некие изобретенные кем-то нововведения, т.е. на проекты.

Незападные страны – Россия, Турция, Мексика встали на путь догоняющей модернизации, беря за образец Запад. Здесь усилилась проектная составляющая, определявшая характер и выработку планов реформирования этих стран, закончившуюся в России отказом от реформированя и революционным сломом феодальной и буржуазной системы. Вторая современность, начавшаяся после Первой мировой войны была, в отличие от первой либеральной современности XIX–начала XX веков, организованной современностью, где уже были конкретные проекты – социал-демократии, например, но одновременно естественно-исторические процессы развития техники и роста влияния технократических элит. Источник инноваций, характерной для любой модернизации, здесь имел в незападных странах вытекал мобилизационного характера развития. Третья современность – новое Новое время для незападных стран оказалась менее всего обязанной проекту. Реформирование в России 1990-х было заменено революционным сломом системы социализма (коммунизма), а подъем стран Азии и других незападных стран, в частности, Китая, Индии, Бразилии, Индонезии был определен возобновлением традиций торговли, дешевизной их рабочей силы, ориентацией на глобальный рынок, удержанием национальной и цивилизационной идентичности в эпоху перемен и прагматическим восприятием мировой ситуации.

Сегодня речь идет в России о модернизационных проектах в сфере развития технологий, политической системы, гражданского общества, науки, образования. Пока это еще только стремление к подобному проектированию, не получившее общих характеристик, которыми можно характеризовать как модернизационный процесс, так и проект.

В данной статье будут показаны социальные и технологические инновации на макроуровне, как те, которые имеют естественно-историческую природу, так и те, которые в большей мере связаны с проектной деятельностью. Помимо этого есть микротенденции, но их мы коснемся в другой статье.

Капитализм как инновация, сложившаяся в результате естественного –исторического развития и сознательной деятельности людей

Эпоха модернити (современности) – не следствие проекта. Развитие капитализма стало одной из инноваций, которая может рассматриваться как слом прежних тенденций развития традиционных обществ в точках бифуркации и переход социальных систем на новый уровень. В ряде статей В.А. Колпакова, В.Г. Федотовой капитализм рассмотрен с этой точки зрения[4]. Капитализм начинался с роста локальных рынков, которые объединялись затем на общенациональном уровне. Но и при этом традиционные общества оставались прежними, подчиняющими себе, своей традиции рыночные инновации. Только со временем, с формированием буржуазных наций и развитием индустриального производства не только экономика, но и общества становились капиталистическими. Процесс перестройки традиционных обществ в современные общества был долгим, содержал меняющиеся инновации, которые, в конце концов, сделали основой существования капиталистического общества инновацию самою по себе, превратившуюся в способ воспроизводства этого общества, подобно тому, как традиция обеспечивала подобный процесс в традиционном обществе.

Крупнейший исследователь истории капитализма К. Поланьи пишет, что «современные условия, в которых находится человек, можно описать очень простыми терминами. Индустриальная революция всего лишь 150 лет назад положила начало цивилизации технологического типа…Индустриальная цивилизация перемешала части бытия человека. Машины вторглись в ное равновесие, которое было достигнуто между человеком, природой и работой»[5]. И капитализм формировался не только под влиянием технологических инноваций, но и под влиянием духовных революций, социальных инноваций в разных сферах общества и обществе в целом. После того, как рынки и социальные изменения переделали традиционные общества в современные капиталистические, дальнейший процесс оказался связан с переподчинением общества экономике, а не экономики обществу. Рынок перестроил взаимосвязь социальных и экономических отношений, во многом породил того «экономического человека», который стал нормой для неолиберальных теорий и неолиберальной политической практики, но всегдашним предметом критики для остальных.

На всем протяжении развития капитализма роль знания, науки, образования чрезвычайно велики. Просвещение, стоящее в числе истоков западного типа развития, дает разнообразные способы использования науки: в качестве источника легитимации процессов развития, как основы подготовки человека западного типа, называемого Э. Геллнером модульным человеком[6]. Этот человек известен под именем автономного и ответственного человека, своего рода кирпичика западного развития. Затем появляется массовый человек, произведенный определенной манипуляцией, в которой участвует тоже знание – психологии, социальной технологии, воздействия СМИ.

Рассматривая капитализм как общество нового типа, К. Поланьи, как и В. Зомбарт, считает его «наиболее искусственным из всех социальных образований»[7]. Искусственным, то есть в большей мере созданным самим человеком. Но это не означает, что построенным по проекту. Искусственность этой системы обнаруживается лишь в сравнении с обществами естественной эволюции – традиционными обществами. Собственная эволюция капиталистического общества связана с расширением действий института рынка, который оказался самовозрастающим и имел естественно-историческую направленность на осуществление своих все расширяющихся задач. К. Маркс в своей философии истории и политэкономии раскрыл единство естественно-исторических закономерностей и сознательной деятельности людей.

Поланьи показывает, что рынок создал как свободу эксплуатации, стремления к чрезмерной выгоде, получение прибыли от общественного неустройства, так и свободу совести, слова и прочие подлинные свободы. И именно хорошие свойства кажутся ему выросшими исторически, а дурные – вследствие плохая организации жизни в реально существующей индустриальной цивилизации, т.е. следствием неудач в деятельности людей. «Наши отношения к людям и природе должны быть пересмотрены…Цивилизация, которую нам хотелось бы видеть, это индустриальная цивилизация, в которой удовлетворены основные требования жизни человека…Задача огромной сложности – интегрировать общество по-новому. Это проблема новой цивилизации», – писал Поланьи в 1947 году[8]. Сходная цель вызвала ряд новых инноваций.

Социализм как проект новой цивилизации

В советский период сам интерес к проблеме цивилизации был инициирован размышлением о том, не является ли социализм новым типом цивилизации или, по крайней мере, не содержит ли он ее предпосылок. Капитализм иногда тоже трактовался как цивилизация. В частности, К. Маркс говорил о цивилизующей миссии капитала. Однако слово «цивилизация» содержало тот смысл в контексте марксистской периодизации истории, что исторический процесс имеет тенденцию к восхождению на все более высокие ступени развития, каждая из которых дальше уводит общество от варварства и обеспечивает новые средства преодоления нужды, несвободы и социального неравенства. Капитализм возник естественно-исторически путем перехода Запада из средневекового, традиционного состояния к современному (посредством трех революций – Ренессанса, Реформации и Просвещения). Социализм же выступал как следствие сознательного проекта нового общества, преодолевшего противоречия капитализма или потенциально способного к этому, проекта, который носит мобилизационно-неорганический характер, требующий большего участия сознательной деятельности людей. Капитализм как хозяйственных строй в ходе своего развития превратился в тип общества со всеми присущими ему чертами социума, власти, государственного устройства, культуры, символических форм, самого человека. Социализм строился сверху, начиная с форм власти и распространяясь на экономику, общество, культуру, человека. Философские, политические, социальные цели и идеологии, научно обосновываемые модели экономического развития несомненно являются решающими факторам формирования этого проекта, налагаемого на желание масс улучшить свою жизнь.

Парадоксальным образом, «соревнование» двух идеальных типов – капитализма и социализма, выстраиваемое в сфере теорий, вело к доказательствам преимуществ социализма. С другой стороны, практическое сравнение содержало аргументы как в его пользу, так и против него. Успешная модернизация в России, ее выход между 1928 и 1932 годом на второе место в мире (с прежнего восьмого) по развитости экономики, преодоление неграмотности, всеобщее среднее образования, доступность высшего, социальная политика выравнивания возможностей, бурное строительство жилья, бесплатное медицинское обслуживание (как и образование), победа над опасными инфекциями, санитарно-эпидемиологическая служба, издание книг и журналов массовыми тиражами, создание новых научных учреждений, индустриализация, рост городов безусловно оказали цивилизующее воздействие на население, но культурный подъем масс достигался иногда ценой упрощения культуры. Тем не менее, на уровне элит были сделаны высочайшие достижения в науках, технике, искусствах, вошедшие в прецедентные элементы советской и русской культуры, т.е. такие элементы, по которым ее узнавали в мире. По мнению американского специалиста, занимавшего пост главы разведывательного сообщества США Дж. Ная, СССР обладал огромным влиянием в мире, развитой «Soft Power» – мягкой силой», которая влияла на его статус в мире не менее, чем оборонная мощь. Однако нехватка свободы, политические репрессии сталинского периода, низкая ценность индивидуальной жизни и отставание в обеспечении ее благополучия от статуса страны, примитивная политическая риторика составляли не только негативную стилистическую атмосферу, но и содержательно препятствовали экономической и творческой свободе. Как говорил Н. Бердяев, коммунизм был формой секуляризованного христианства. Но результаты мало соответствовали замыслу. Это заставляет перевести вопрос о цивилизационных особенностях не только социализма, но и капитализма в контекст русской истории и культуры. Сказалось то, что классики марксизма рассматривали возможность перехода к коммунистической формации лишь на стадии наибольшей зрелости западного капитализма, но переход произошел в наиболее слабом звене капиталистической системы, к которому принадлежала Россия. Недостаточно зрелые условия наложили свой культурный отпечаток на русскую версию коммунизма.

Особый интерес представляет восприятие коммунизма не только как оппонента капиталистической системы, но и как ее двойника в незападном мире. Этой теме посвящено исследование Б.П. Вышеславцева о кризисе индустриальной культуры. Между капитализмом и социализмом существует политическое различие, но их суть — индустриализм и создание индустриальной культуры, обеспечивающей условия для повышения уровня жизни людей и их благосостояния.

Взаимодополнительность капитализма и коммунизма, рассмотрение коммунизма как индустриализма, который исчерпал себя вместе с всемирным кризисом индустриальной системы, начавшимся в конце 60-х годов XX века как под влиянием научно-технической революции, так и в связи с социальными движениями этого периода является сегодня наиболее принятой точкой зрения.

Социал-демократия как инновационный проект преодоления недостатков капитализма и социализма

Демократическое социальное государство представляет собой исторически определенный тип государства, реализованный западными социал-демократиями в индустриальную эпоху для поддержания классового мира, социальной солидарности и взаимной ответственности государства, бизнеса, профсоюзов и гражданского общества за благополучие, достоинство, процветание граждан и развитие социальных сфер. Социал-демократия явилась инновацией Запада, направленной на одновременное преодоление недостатков капитализма в сфере обеспечения социальной справедливости и социализма в сфере предоставления свободы.

Общий концепт западной демократии предполагает наличие ограничений в деятельности государства, идущих от общества. Общество, способное быть самостоятельным субъектом деятельности и благодаря этому ставить государство под особый контроль граждан, называется гражданским. Оно является самоорганизованным, структурированным, имеющим механизмы представительства и контроля над государством со стороны негосударственной сферы, политических партий, предпринимательских групп, профсоюзов и других неправительственных организаций, общественных движений, правозащитных групп и т.д.

По мере отхода социал-демократий Запада от кейнсианских трактовок роли государства в экономике, гражданское общество одновременно стало рассматриваться как общество, саморганизованное и институционализированное таким образом, чтобы сдерживать не только государство, но и рынок, не давать всему обществу быть подверженным логике рыночной прибыли. Рыночная экономика и демократическое государство функционируют при цивилизующем влиянии гражданских ассоциаций и неправительственных организаций. Гражданское общество стало трактоваться как общество, способное поставить под контроль государство и бизнес. Это – ключевая формула демократического социального государства, возлагающая на государство арбитражные и цивилизующие функции, а на гражданское общество – контроль за бизнесом и государством. И она – есть результат научно обоснованных способов сохранения основ капитализма и освоения опыта социализма в СССР.

Все задачи демократического социального государства на Западе решались посредством институционализации социального контракта между государством и гражданским обществом, а конкретно – между государством, работодателями, профсоюзами и общественными ассоциациями и неправительственными организациями. Эти отношения построены на принципе солидарности, дополняемом, в случае необходимости, субсидиарным подходом. Основой достижения солидарности государства с другими социальными сферами является компромисс. Государство жертвует своим всевластием, поскольку сознательно берет на себя ответственность за состояние общества и желает разделить бремя этой ответственности с работодателями, профсоюзами и общественными организациями. Работодатели соглашаются поддержать принцип обеспечения полной или приближающейся к этому занятости в обмен на уменьшения требований профсоюзов непрерывно повышать заработную плату. Профсоюзы смягчают это требование ради обеспечения полной занятости. Общественные организации смягчают критику правительства и высказывают солидарность с его политикой ради достижения общего блага. Государство сотрудничает с ними ради уменьшения бремени собственной ответственности[9].

Благодаря этой политике демократические социальные государства индустриального Запада превратили рыночную экономику в социальную рыночную экономику. Кроме того, эти государства сыграли огромную роль в консолидации демократии и сплочении общества. Они обеспечили проведение эффективного курса на социальную справедливость посредством прогрессивного налога и его перераспределения. Социал-демократия не отказывалась от социалистической идеи, но осуществляла свои программы исходя из конкретных условий рыночного хозяйства, политической демократии и социальных интересов. При глобализации обнаружилась невозможность обеспечить полную занятость и избежать исчезновения полноценной налоговой базы, которая позволяла перераспределять средства в интересах общества, т.к. капитал начал убегать туда, где выгодно.

Третий путь как инновационная попытка новых левых сил на Западе сохранить социал-демократию в условиях глобализации

Запад не собирается отказываться от идеи социального государства, но сутью его модернизации является признание рынка, защита нерыночных социальных сфер, для чего государство усиливается, равно как усиливается гражданское общество. Государство усиливается не в сфере рынка, а, как говорит Э. Гидденс, выше и ниже рынка[10]. Ниже рынка – это в сфере охраны природы, экологии. Выше рынка – это в области культуры, образования, духовной жизни.

Принцип солидарности социал-демократии в условиях глобализации в чистом виде провести невозможно. Его заменил на Западе принцип взаимной ответственности государства и общества. Это означает, что люди несут большее финансовое бремя, но государство гарантирует защиту ряда социальных сфер от произвола рынка. Такова инновационная модель модернизированного демократического социального государства в постиндустриальном обществе, модель, построенная социологом Э. Гидденсом, который полагал, что технологическим инновациям должен предшествовать и соответствовать свой уровень социальных инноваций.

Реакция на вызовы глобализации Западу привела к появлению новых лейбористов и других сторонников третьего пути. Новое в их левой позиции состоит в том, что они считают невозможным отказаться от новой модернизации – перехода к обществу с всемирным открытым и электронным рынком, но предлагают совокупность принципов и политических мер, которые могут скорректировать и гуманизировать этот процесс как в его воздействии на отдельные западные общества, Запад в целом, так и, в конечном итоге, на мир в целом.

Еще в 1984 году американский исследователь Дж. Нэсбит в своей знаменитой работе «Мегатренд. Десять новых направлений трансформации нашей жизни» обозначил, что человечество ожидают следующие переходы: от индустриальной экономики к информационной; от развитых технологий, к высоким; от национальной экономики к мировой; от краткосрочных процессов к долгосрочным; от централизации к децентрализации; от институциональной помощи к самопомощи; от представительной демократии к партиципаторной (демократии участия); от иерархии к сетям; от Севера к Югу; от выбора «или/или» к многообразию возможностей и выбору «и/и», т.е. «и то/и другое»[11]. Сравним с характеристикой происходящих сегодня изменений, приводимых в статье сторонника третьего пути: от рациональной унитарной культуры к креолизации (овосточниванию. – Авт.) глобальной культуры; от политической эмансипации к политике «жизненного стиля»; от равенства к различиям; от организации, иерархии к реорганизации, сетям; от рациональности к рациональностям («мы все теперь туземцы»); от фиксированной идентичности к ее флуктуации и плюрализации; от гарантированной репрезентации к проблематизации репрезентаций, к миру ad hoc (к случаю. – Авт); от конца идеологий к вариации жизненных стилей и убеждений; от прагматизма в политике к фундаментализму в политике[12].

Здесь добавлены новые различия. Многие из них выглядят парадоксальными. Именно в то время, когда ослабляются все прежние принципы, в политике нарастает фундаментализм. Это значит, что при всех изменениях сохраняются базовые принципы поддержания порядка через роль государства и действие социальных норм.

Хотя концепция третьего пути явилась в целом проектной инновацией левых, она основана на инновациях как следствии естественно-исторического изменения обществе. Разрушение иерархии и организации, устремленность капитала туда, где выгодно, без оглядки на позиции государства, изменения в гражданском обществе и демократии, технологические сдвиги, изменение в характере труда и невозможность полной занятости, изменение семьи, отмечаемый многими исследователями конец общества труда, многообразие стилей жизни оказались такими факторами настоящего и будущего, которые требовали ответа. Старая реальность еще не исчезла, а новая едва родилась. Но перемены, действительно, происходят.

Для сторонников третьего пути переход в новое состояние, в целом охватываемый термином «глобализация», предстает как переход в новую современность. Для меня и моих упомянутых соавторов это – третья современность.Классическая модернизация представляла собой переход от традиционного общества (с присущим ему господством традиции над инновацией, религиозностью, коллективизмом, доиндустриальным развитием, ценностной рациональностью и т.д.) к современному (где инновация преобладает над традицией, имеется светское объяснение и оправдание жизни, появляется автономный индивид, затем индустриальное производство, целерациональность и т.д.). Э. Гидденс и другие сторонники третьего пути считают, что современное общество, ядром которого стала индустриализация (первая и вторая современность), распространившаяся во многие незападные страны, может быть названо сегодня традиционным в сравнении с тем обществом, которое создается глобализацией и которое уже сегодня характеризуется глобальным свободным рынком и описанными выше чертами. Концепция третьего пути является новым прогрессизмом. Так она была названа в основных документах сторонников третьего пути[13].

Перестройка как инновационная попытка улучшить жизнь людей в СССР

М. Горбачев начал перестройку не из каких-то абстрактных соображений, а просто для того, чтобы наши граждане могли жить, как на Западе. Он был близок к социал-демократическим идеям, которые позже четко осознал, но общество, уставшее от дефицита, было радикализировано и желало более основательных перемен. Мысль — жить, как на Западе, — активно пропагандировалась, и именно она стала той «мягкой силой», которая заставила население поверить в перспективу горбачевской реформы. Догоняющая модель предполагала, что мы, заимствуя западный опыт, не только сумеем получить технологические инновации, улучшение всех наших инфраструктур и политической системы, добиться ее открытости, но и сможем оказаться на том уровне жизни, который имеет население Запада.

Однако модернизационная теория уже потерпела однажды поражение. В постколониальную эпоху, когда было ясно, что страны, освободившиеся от колониальной зависимости, совершенно не гарантированы в том, чтобы достичь уровня Запада, или, иначе, в том, чтобы на пути модернизации и капиталистической, и социалистической (этих двух форм индустриализма), приобрести новое цивилизационное лицо. Наша догоняющая модель была скорее словесным утверждением превосходства Запада и ориентацией населения на то, что вот мы скоро будем жить, как на Западе. Она не несла с собой интереса к технологиям, к развитию передовых отраслей и конкурентоспособности, как это было в предшествующие эпохи, ориентированные на модернизацию. Если взять горбачевскую политику, то она состояла в том, чтобы по всем азимутам преобразовать ситуацию ненасильственно, установить связи с миром и прекратить военную гонку, ибо в ее прекращении виделся источник ресурсов для нормального обустройства жизни. Все делалось для того, чтобы, прекратив военную гонку путем модернизации политической системы и ненасильственных преобразований, достичь этого результата — жить, как на Западе. Говорить о процессе перестройки в терминах «тоталитаризм» и «демократия» значит быть глубоко идеологичным. Горбачев поддался догоняющей модели, представляя ее в очень простом виде — дать людям жить, как на Западе (иметь кафе, компьютеры, телефоны и прочее). Люди хотели жить лучше. И Горбачев, заметьте, говорил: чтобы перейти к рынку, нам нужна свобода. Горбачев говорит так потому, что он ставит простую задачу — улучшить жизнь людей. Полки пусты, и неизвестно, долго ли может продолжаться такая ситуация.

У каждой вехи истории свои задачи – сегодня важно осмыслить влияние перестройки на текущий период, оценить подлинность ее намерений и совпадение намерений и результатов, представить Россию без Горбачева и с ним, продумать, возможно ли было стартовать к новым временам более успешно или иначе.

Горбачев говорил о смысле перестройки: «Больше демократии, больше социализма». Именно в этом состоит сегодняшний смысл перестройки, хотя тогда гласность, свобода слова и печати, разумеется, производили наибольшее впечатление. Самым серьезным этапом его деятельности можно считать последующую в 1990-ые попытку создания в России социал-демократической партии, которая могла бы осуществить перестроечную задачу в форме социал-демократии – наиболее близкого для России пути, соответствующего демократическим ожиданиям людей и их чувству справедливости. Сегодня мы живем при капитализме. Седьмая статья Конституции РФ, гласящая о социальном государстве в России, только начинает выполняться.

Экономический кризис и нерешенность перестройкой экономических проблем, провозглашенных сначала под именем ускорение, а затем как важнейшая часть перестройки, лишь в какой-то мере представляется причиной смены власти и косвенно виной неудачи задуманного Горбачевым реформирования.

О Горбачеве говорят: «Он дал нам свободу». Каждый, кто помнит и не помнит это время, безусловно причислит гласность, свободу слова и печати к числу его выдающихся достижений, которые и принято называть свободой после долгих лет «демократии разговоров на кухне», политических анекдотов и других нелигитимных проявлений витальной потребности в свободе. Перестройка, прорвавшая плотину запретов на собственное мнение у народа и позволившая отрыто обсуждать настоящее и будущее, вызвавшая надежды на лучшее, предстает как прорыв к свободе. Однако в части оценок перестройки многие чрезвычайно близки неолиберальной трактовке свободы, подчас понимая ее как свободу от всего, не касаясь теоретического содержания этого понятия, различающего «свободу от» (от принуждения, от подавления, от нужды) и «свободу для» ( для того, чтобы осуществить какой-то проект, план преобразования, реформу, сделать какое-то ранее невозможное дело), как говорил о свободе И. Берлин. Они критикуют режим Ельцина как обрыв перестройки, как будто не видя, что «свободы от» в нем было гораздо больше и даже больше « свободы для» слома социализма, перехода к капитализму. Эту свободу ельцинского режима может быть охарактеризовала понятием «анархический порядок». Данный порядок продлился до дефолта 1998 года.

Преобладание либертаристских и только либертаристских оценок значимости перестройки в условиях провала как правых, так и левых сил на Российской политической арене является невыученным уроком посткоммунистических реформ, упрощением возможностей, первоначально вдохновлявших Горбачева. Значимость перестройки будет возрастать в связи с тем, что, по замыслу, свобода в ней должна была сочетаться со справедливостью, о чем сегодня сказать некому в связи с фактическим вакуумом левых сил и тем, что уже правые начинают говорить о справедливости, хотя это дело, к которому они не склонны.

В России попытка М.С. Горбачева творить политику от имени «всего мира» оказались, по крайней мере, преждевременной, ибо это не помешало появиться возрастающему количеству «врагов», войн и конфликтов на территории бывшего СССР и не ослабило следования национальным политическим интересам в мире. Благородное стремление к моральной легитимизации международной политики оказалось практически беспомощным.

Национальная модель модернизации для стран нового капитализма и хозяйственной демократии

Долгое время понятие «Запад» не имело никакого иного значения, кроме географического. Страны этого региона мало чем отличались от остального мира. Видя неожиданный подъем Запада, многие незападные страны также вступили на путь модернизации, взяв Запад за образец и стремясь догнать его. Среди них была и Россия.

Несовпадение опыта догоняющих стран с Западом всегда имело в реальности место, но в теории и политике оценивалось как неудача модернизации. Сегодня появились новые модели развития, которые учитывают фактор нелинейности и не рассматривают неравномерность развития не как преходящий и преодолимый феномен.

Решающие изменения в модернизационном процессе возникли с началом глобализации. Вовлечение множества разнообразных стран в систему глобальной капиталистической экономики сделало невозможным рассматривать Запад как универсальный образец модернизации, ибо многие из них совершенно далеки по своему развитию и характеру культуры от Запада. Кроме того, сам Запад соблазнен новыми перспективами увеличения прибылей во взаимодействии со странами, которые не соответствуют его представлениям о стандартах цивилизованности, демократии, рыночных отношениях.

Наиболее адекватной формой модеризационного развития обществ на сегодняшнем этапе представляется модернизация, возникающая на некотором уровне уже достигнутой вестернизации, но связанная с решением собственных проблем различных стран собственными методами. Такой точки зрения придерживаются Ш, Айзенштадт и С. Хантингтон. Россия имеет достаточно высокий уровень вестернизации, но еще нуждается в повышении этого уровня. Вестернизация в сегодняшней России — это перенятие экономических механизмов и некоторых форм политической жизни западных стран. Получается, что необходимый и достаточный уровень усвоения западного опыта ведет сегодня к национальной модернизации, а значит к многообразию модернизаций в мире. Развивая национальную модель модернизации, каждое общество само решает, в каком типе модернизации оно нуждается. Появляется множество «модернизмов», складывающихся на локальном уровне. К этой мысли можно было прийти и раньше. Мало кому удалось «догнать» Запад. Никто в других регионах мира не превратился в Запад и не может превратиться. Утверждение о единственности западного пути означает, что развитие на основе догоняющей модели и вестернизация должны быть продолжены. Такая перспектива, по крайней мере, не единственная. Китай, Вьетнам, например, не собирается стать Западом, и японцы, которые с революции Мейдзи вестернизировались, не считают, что они должны имитировать Запад до такой степени, чтобы отказаться от своей культуры. Поэтому два утверждения: «развитие должно осуществляться по западной модели» и «развитие должно быть самобытным» представляются неправильными. Западный вектор развития сегодня — это лишь усвоение отдельных нужных другим элементов западной экономики, политики, образования, культуры и т.д. Кроме того, национальная модель модернизации в целом ориентирована на передовой опыт, не обязательно идущий только с Запада.

В чем же отличие сегодняшнего утверждения о многообразии модернизмов и переходе к национальным моделям модернизации от прежнего несовпадения требований классической модернизационной теории и результатов ее применения, имевших национальную специфику? Отличие в том, что классическая модернизационная теория рассматривала Запад как единственный образец для модернизации стран, а эмпирические несовпадения модернизирующихся стран со своим образцом трактовала как незавершенную или неуспешную модернизацию, создающую по-разному модернизированные страны. Новая концепция множества модернизмов и национальных модернизаций считает различия в модернизациях разных стран закономерными, отрицает единый образец.

Данная инновация возникла не как проект, а эксплицирована из реально осуществляемой модернизации стран группы БРИК (Бразилии, Россия, Индии, Китая) и других незападных стран в условиях глобализации, когда Запад перестал быть единственной моделью развития. Сегодня она может служить проектной основой дальнейшей модернизации и социальных инноваций.

Общество знания

В 1973 г. известный американский ученый Д. Белл в работе «Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования» выдвинул концепцию перехода западного общества, характеризуемого как индустриальное общество, в постиндустриальную стадию, получившую название постиндустриального общества. Хотя Белл рассмотрел многие его черты, которые через два десятилетия действительно проявились, сам термин не был расшифрован. Подобно тому, как термин «доиндустриальное общество» требует раскрытия своего содержания (аграрное, традиционное), постиндустриальное общество нуждалось в раскрытии своей сути. Приставка «пост» свидетельствовала лишь о том, что это общество, которое приходит вслед за индустриальным, после него.

Еще в 1972 г. японцы поставили задачу информационного развития своей страны, заявили о необходимости сделать ее информационным обществом. До появления концепции Белла это была просто характеристика программы увеличения роли информации в обществе. Но, взятые вместе, оба подхода образовали концепт «информационное общество», который определяет суть постиндустриального общества как общества, в котором определяющую роль играет не индустрия, а информация. Это общество, продуктивность которого определяется информационным сектором в большей мере, чем производственным сектором и сферой услуг. В настоящее время знание, в том числе и научное, выделено в секторе информации, что привело к распространению терминов «общество знания», «экономика знания».

В соответствии с этими изменениями Запад как постиндустриальное общество, информационное, основанное на знании общество сконцентрировался на производстве моделей продуктов, а их материальное воплощение во многом переместилось в незападные индустриальные страны, многие из которых пытаются освоить высокие технологии, включающие информационные и технологии применения знаний. Однако при этом они остаются индустриальными обществами. Термины «информационное общество», «общество знания» полностью применим только к западным обществам.

Однако изменения в обществе, технологические новшества требуют менеджмента социальных трансформаций, социальных инноваций и технологий, направленных на решение возникающих при этом проблем. Подобно тому, как О. Конт изобрел науку социологию, чтобы предотвратить повторение Великой Французской революции, социальные науки сегодня воспринимаются как ответственные не только за обозначение и описание конфликтов, но и за нахождение способов их разрешения.. Наука и техника, пройдя ряд научных и технологических революций, увеличили свое влияние на производство социальных инноваций.

Философские учения, наука и идеологии предлагали инновационные пути развития обществ. К. Маркс предвидел принципиальную инновацию будущего не только в социальных, но в технологических революциях, в частности, технологическое применение фундаментальных наук, действительно состоявшееся в научно-технической революции 70-х годов прошлого века и продолжающееся по настоящее время. Если паровая машина была изобретена без термодинамики, а летательные аппараты без аэродинамики вследствие саморазвития техники, то атомная энергетика могла появиться лишь на основе применения ядерной физики, а полеты в космос на основе расчета космических скоростей и пр. Научно-технической революции мир обязан переходом Запада из индустриальной фазы развития в постиндустриальное информационное общество, перемещению индустриальных центров в Азию – процессам, глубоко инновационным и многое меняющим.

Что нового наблюдается сегодня, чтобы всегдашний путь применения знания обобщить утверждением, что сегодня применение знания делает общества «обществами знания»?

Канадский социолог Н. Штер считает, что термин «постиндустриальное общество» должен быть заменен термином «общество знания», под которым он понимает общество, преодолевшее различие дискурсов науки, технологии, культуры и социума[14]. На наш взгляд, «общество, основанное на знании», «общество знания» отличается от прежнего применения знания тем, что наука утрачивает функции всеобщего труда, поставляющего всем доступный продукт, и становится частью капиталистического производства. В то же время, распространение информации и знаний через Интернето достигает невиданных размеров. Рост значения фундаментальной науки как непосредственной производительной силы, возрастание роли знания в качестве основания индивидуальных и коллективных действий, появление политической экономии знания, повышение статуса экспертов и экспертных групп характеризуют это общество. Наука здесь подвергается управлению, порождая политику науки в интересах всего общества, отраслей, компаний, частных лиц[15].

Возникло достаточно стабильное и не относящимся к переходному процессу разделение стран, производящих знание (Запад), новых индустриальных стран (Азия) и сырьевых стран, к которым до недавнего времени целиком относили и Россию.

Каждая страна и отдельный человек могут работать с гигантским массивом информации и знания в Интернете для производства разного рода инноваций, в том числе и социальных. И в обществах Запада, и в странах нового капитализма, возникшего в Азии и в посткомунистических странах, формируются «сообщества знания», роль которых в социальной сфере и производстве непрерывно растет. Так, Китай, специализирусь, преимущественно в легкой промышленности, скупает российские фундаментальные исследования для их последующего применения, ибо лучше владеет применением знаний, чем их производством, и располагает для этого деньгами. В конечном итоге, их усилиями общество превращаются в «общество знания», а экономика в «экономику знания»[16]. Когнитивные аспекты проникли сегодня во все сферы общества. Так, проблема демократии рассмотрена Ю. Хабермасом как эпистемологическая проблема. Он считает, что демократические дебаты могут привести к консенсусу. Моральный дискурс не менее демократического заинтересован в обсуждении плюрализма ценностей. Обсуждение, коммуникация рассматривается Хабермасом как возможность придти к компромиссу и к некоторому достижению истины в морально-политической сфере. Поэтому Хабермас убежден в когнитивной природе этико-политического дискурса[17]. Однако возрастание значимости когнитивного фактора в решении проблем общества является необходимым, но недостаточным условием идентификации его с обществом знания. Главным фактором представляется замена индустриального производства капиталистическим производством, в котором главная роль принадлежит науке.

Экономика знания

Термин «экономика знания» характеризует ускоренное изменение роли знаний в экономике сегодня, в том числе рост математических методов, расшифровку «черного ящика» знания, как говорят некоторые исследователи, включающую разделение знания и информации, кодификацию знания, поддержку высокого процента знаниевого, превышающего физические усилия и значимость машин.

Вклада, и прежде всего научного знания в производимый продукт, в обществах знания,

В экономических теориях, социально-философских и эпистемологических исследованиях уделяется чрезвычайно малое внимание конституирующей роли знания в экономике в предшествующий период. Между тем, А. Смит применил к исследованию экономики ньютоновскую парадигму, и соединил свою моральную философию с объективными законами экономической деятельности[18]. В работе крупных экономистов, таких, как Дж. М. Кейнс и Ф. Хайек экономика является не столько продуктом деятельности государства или рынка, сколько дериватом знания. Само предпочтение государства или рынка в их концепциях обосновывается наилучшим применением знания.

Дж. М. Кейнс утверждал, что частичность знаний каждого человека пополняется более осведомленным государством. Государство в состоянии на основе своей способности к аккумуляции более полного знания руководить экономическим процессом, избегая кризисов и катастроф. Ф. Хайек относится к рынку как к эпистемологической проблеме, сравнивая рынок и науку (институциональный план) и в эпистемологическом плане применяя к рынку концепцию рассеянного знания (он считал ее своим открытием). Рынок кажется ему похожим на науку, поскольку они являются институтами непредсказуемых и неожиданных инноваций. Подобно тому, как ученый не знает о своей будущей инновации, не знает о ней и участник рыночных отношений. Действительно, среди институтов инновации можно выделить науку, образование и рынок.

Рассеянное знание – это разным образом распределенное среди людей и качественно различное знание (абстрактное – конкретное, кратковременное – долговременное, своевременное – несвоевременное, локальное – общее, явное - неявное )[19]. Подобно разделению труда, которое согласно Э. Дюркгейму, стало основой органической солидарности капиталистических обществ в отличие от механической солидарности традиционных, рассеивание (разделение и распределение знаний), создает на рынке нечто подобное органической солидарности. Этот термин французского социолога Э. Дюркгейма указывал на то, что общество становится организмом, имеющим вследствие разделения труда специализированные органы. Хайек признавал, что рассеянное знание создает органическую солидарность рынка, делает рынок самоорганизованным и в какой-то мере квазиприродным процессом. Хайек – либерал , а не неолиберал, и смысл рынка для него не в свободной торговле, а в установлении спонтанного порядка (как у Смита). Но, в отличие от последнего, речь у Хайека идет о порядке, основанном на взаимодействии обозначенных типов знания. Рассуждая о знании, Хайек методологически разделяет уровни знания – эмпирическое, модельное, предпосылочное, теоретические обобщения, картины мира, теоретическое знание.

На наш взгляд, Хайек заложил основы экономики знания, увидев именно в распределении знания, в рассеянном знании характерное для рынка разделение, подобное, как уже отмечено, разделению труда. Хайек разъясняет, о каком знании он говорит: человеку «не требуется знать ни о самих…событиях. Ни обо всех их последствиях. Для него не важно, почему сейчас спрос на один размер болтов больше, чем на другой, почему бумажные мешки раздобыть легче, чем брезентовые…Сравнительная важность отдельных вещей – вот что его всегда волнует…»[20]. Это знание доступно человеку через цены, формируя игру совместных действий, создающих динамическое равновесие как своего рода самоорганизацию. Механизм цен для Хайека – это механизм распространения знания и передачи информации. «По сути, в системе, где наше знание значимых фактов распылено, цены могут координировать разрозненные действия различных лиц так же, как субъективные ценности помогают индивиду координировать части его плана»[21].

Но всегдашняя зависимость экономики от знания еще не приводила к термину «экономика знания», возникшему сегодня.

. Экомика знания – это ядро общества знания, и ядром ее является наука. Те же факторы, что породили общество знания, сформировали и экономику знания. Это, во-первых, органическое вхождение науки в капиталистическое производство, вплоть до отделения производства моделей от производства продукта, наблюдаемое сейчас в разделении труда Запада и не-Запада, и во-вторых Интернет.

Как пишет один из исследователей, определенным является то, что экономика знаний допускает неопределенность. Она имеет дело с идеями в большей мере, чем с материальными процессами., Она побеждает с помощью инноваций. Она имеет собственные территориальные анклавы, примером чего является скандинавская модель экономики знания[22].

Существенную роль сыграл в этом Интернет, информацинные сети. Благодаря Интернету массы людей за пределами традиционных иерархий могут внести инновации в производство идей, благ и сервиса. Возможности каждого многократно могут быть усилены Интернетом. Это рождает такие метафоры, как «люди воздуха» ( А. Неклесса), «творческий класс» (Р. Форида), «век немыслимого» (Ж.К. Рамо)[23]. Творческие люди, творческий класс, люди, творящие инновации, о которых нельзя было даже помыслить ни в какой фантазии, являются предметом особого восхищения этих авторов. Но остаются в большинстве люди заземленные, нетворческие, способные сделать немыслимо плохое. Слова Маркса о том, что свобода начинается по ту сторону материального производства и что свободное время станет временем развития человека, отчасти осуществляется в этих случаях, хотя это развитие не является, вопреки ожиданиям Маркса, всесторонним, а специализировано даже на уровне хобби.

Однако это новый мир.

Опубликовано: Вопросы философии. 2010. № 10.

Публикуется на www.intelros.ru по согласованию с автором


[1] ХабермасЮ. Модерн – незавершенный проект// Вопросы философии..1992. № 4. С. 40–52.

[2] Федотова В.Г., Колпаков В.А., Федотова Н.Н. Глобальный капитализм: Три великие трансформации. Соцально-философский анализ взаимоотношений экономики и общества. М.: Культурная революция. 2008.

[3] См.: Федотова В.Г. Модернизация «другой Европы». М.: ИФ РАН. 1998.

[4] Политический класс. 2006, № 8: 2007, № 1, 4, 9. См. так же: Федотова В.Г. Человек в экономических теориях//Вопросы философии. 2007, № 9.

 

[5] Поланьи К. О вере в экономический детерминизм// «Великая трансформация» Карла Планьи. Прошлое, настоящее, будущее. М.: ГУ ВШЭ , 2006. С. 29.

[6] Политический класс. 2007, № 4.

[7] Там же. С. 35.

[8] Там же. С. 36.

[9] См.: Мацонашвили Т. Проблема перестройки социального государства в Западной Европе//Pro et Contra/Лето 2001. Том 6, № 3.

[10] Giddens A. Runaway World. How Globalization is Reshaping our Lives. L.: Profile books. 2000. P. 20 –35; Giddens A. The Third Way and its Critics. Cambridge, UK: Polity Press. 2000. P. 9, 19, 22 – 26.

[11] Naisbitt J. Megatrends. Ten New Directions Transforming Our Lives. N.Y.: Warner Books. 1984. P. XVII.

[12] Meny Y. Five (Hypo).thesis on Democracy and its Future// The Global Third Way Debate. Ed. by A. Giddens. Cambridge, UK. 2001. P. 260.

[13] The New Progressive Declaration. Washington: Democratic Leadership Council–Progressive Policy Institute – PPI. 1996; The Third Way: Progressive Governance for the 21st Century.. The White House. 25 April 1999 (Документs о третьем пути У. Клинтона); Blair T. The Third Way. L.: Fabian Society. 1998; Blair T. and Schroder G. Europe: The Third Way – die Neue Mitte. L.: Labour Party and SPD. 1999.

[14] Stehr N. Knowledge Societies. L : Polity. 1994. P. 42–90.

[15] Stehr N. Governance of Knowledge. New Brunswick, New Jersеy. 2004.

[16] David P.A., Foray D. Economic Fundamentals of the Knowledge Society. http//;www.

[17] Courtois S. Habermas’s epistemic conception of democracy// Philosophy and Social Criticism. L.: Sage Publication. Vol. 30, № 7. P.842–842.

[18] Колпаков В.А. Социально-эпистемологические проблемы современного экономического знания. М.: Канон+. 2008.

[19] См.: Хайек Ф. Экономическая теория и знание// Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М., 2001.С. 51–71 .

 

[20] Хайек Ф. Использование знания в обществе// Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. С. 95.

[21] Там же. С. 96.

[22] Cappellin R. The territorial Dimention of the Knowledge Economy// American Behavioral Scientist. Vol. 50, № 7. March 2007. P. 897–921.

[23] Неклесса А.И. Люди воздуха. М.: ; Florida R. The Rise of the Creative Class. N.Y.: A Member of the Perseus Boks Group. 2002; Ramo J.C. The Age of the Unthinkable.. N.Y., Boston, L.:Little, Brown and Company. 2009.


Вернуться назад