ИНТЕЛРОС > In memoriam > Интервью с Мстиславом Ростроповичем ("Le Nouvel Observateur", 28 апреля 2007 г.)

Интервью с Мстиславом Ростроповичем ("Le Nouvel Observateur", 28 апреля 2007 г.)


28 апреля 2007
alt
В России, как и всегда, живут и потрясающие люди, и мерзавцы

Жак Дрийон (Jacques Drillon), 28 апреля 2007
Мстислав Ростропович, который скончался вчера на 81 году жизни, безусловно, был одним из самых выдающихся русских музыкантов: его талант виолончелиста (а также дирижера); его роль в борьбе против советского строя; поддержка, которую он оказывал диссидентам; память о том, как он играл Баха, сидя перед Берлинской стеной; дружба со многими современными композиторами прославили его на весь мир. Подобной известностью среди виолончелистов обладал, пожалуй, лишь Пабло Казальс (Pablo Casals). В 2002 году Ростропович принял корреспондента 'Nouvel Observateur' в своей парижской квартире. Разговор пришлось вести на причудливой смеси языков (по большей части на русском, немного на французском, кое-где на английском).

- Где все-таки Вы живете?

- В самолете. Это - мой дом. В основном я летаю 'Air France', мне нравится эта компания. Я знаком со многими летчиками, ну и со многими стюардессами тоже ( смеется).

- У Вас есть дома и квартиры по всему миру?

- Да. Вернее, не по всему миру, конечно. Всего лишь в Париже, в Лозанне, в Санкт-Петербурге, в Москве и в пригороде Лондона. Раньше их было больше.

- И что же произошло?

- Я тогда жил в Соединенных Штатах. У меня там была квартира и дача. В течение 17 лет я дирижировал Вашингтонским оркестром. Потом уехал из США, подумал хорошенько, и решил обосноваться в Европе, хотя в Штаты я летаю каждый год. Оставлять за собой дома в Америке уже не имело смысла. У меня еще был дом в Финляндии, но я его продал.

- И Вы везде чувствуете себя уютно? Как дома?

- Да, у меня нет национальности, и это очень помогает. Каждая страна является моим домом.

- Национальность и дом - это не одно и то же.

- Для меня - одно и то же. Не вижу никакой разницы.

- Пруст страдал, когда оказывался в незнакомой комнате, в новой постели. Судя по всему, Вам эти чувства не знакомы.

- Ну что Вы! Я его полная противоположность! ( Смеется). Я наоборот страдаю, когда слишком долго ложусь в одну и ту же кровать! Когда я жил в Вашингтоне, я часто ездил в аэропорт имени Кеннеди, смотрел на самолеты в небе и думал: почему меня там нет? ( Смеется).

- Но мебель-то принадлежит Вам? Эти кресла, это пианино?

- Да. Пианино не из России. И крепкие напитки. Все остальное - из России.

- А где хранятся Ваши личные вещи, бумаги?

- В основном здесь. Это настоящие бумажные завалы, похожие на джунгли Амазонки. Я Вам сейчас их покажу. ( В передней, где позолоты не меньше, чем в министерствах, а мрамор на полу затмевает великолепие напольных плит венецианских соборов, вокруг заваленного большого стола стоят шесть огромных чемоданов. Этикетки на чемоданах надписаны: 'Париж - Лондон', 'Париж - Лиссабон'. . .). Вот мои чемоданы. Для каждой из моих ближайших поездок - свой. ( Он открывает несколько чемоданов). Видите, партитуры для каждого концерта. ( В чемоданах лежат также лекарства, коробочки с имбирем, много коробочек с имбирем. . .). Пойдемте, я покажу Вам свои бумаги. ( Он открывает дверь ключом, висящем на дверном наличнике). Смотрите, до Вас я это никому не показывал. Все здесь. ( В комнате царит полный беспорядок, везде навалены папки, различные бумаги, все разбросано, как будто здесь побывали воры). Вам кажется, что тут не хватает порядка? Но я точно знаю, где какой документ лежит. Только я один. Кроме того, женщине сюда вход закрыт ( сложно понять, кого он имеет в виду: свою жену или горничную).

- У Вас есть секретари?

- Кто-то же должен писать письма, переводить. . . Да, у меня есть помощники и в Москве, и в Париже. . . Мои архивы хранятся в Санкт-Петербурге. Поскольку сам я там редко бываю, то я нашел доверенное лицо, которое ими занимается. У меня хранится много писем, рукописей: Шостакович, Прокофьев, Лютославский, Дютийе (Dutilleux).

- Вы действительно пишете письма, в наше-то время?

- Когда ситуация того требует. . .

- А где Вы держите свои книги?

- Здесь и в Санкт-Петербурге.

- Вы много читаете?

- Увы, раньше мне удавалось читать больше. Теперь я читаю только в самолетах. Правда, я часто летаю, но есть еще газеты. Я подписался на множество российских газет, и у меня не хватает времени все их прочитать.

- Как, кстати, обстоят дела в России?

- Как всегда, в ней живут и потрясающие люди, и мерзавцы. Одни обладают огромным талантом, другие - абсолютно бездарны. Но я - оптимист. Россия движется в правильном направлении. Мы оставили позади коммунизм, и теперь все меняется к лучшему. Даст бог, мы никогда не вернемся назад! Никогда!

- Мафиозная обстановка в стране Вас не пугает?

- Нет, не пугает, но вызывает беспокойство! Если бы Вы только знали, сколько всего можно было украсть в России, начиная с 1991 года!

- Что украсть?

- Да все! Люди становились миллиардерами в мгновение ока! Потому что воровали. Это очень просто делается. Приезжаете в деревню, где жители сидят на бобах; за горсть медяков нанимаете пару-тройку местных жителей, они пилят для Вас деревья, Вы грузите эти деревья на грузовики - и уезжаете. Или фрахтуете корабль, а сами его продаете. Я привел Вам пример с лесом, но то же самое происходило с деньгами, бриллиантами, со всем. Воровство царило повсеместно: правительство полностью утратило контроль над ситуацией. Приватизация большим успехом не пользовалась. Заводы покупались 'из-под полы', за копейки, а затем перепродавались за бешеные деньги. Я создал фонд помощи больным детям. Отправился в одну из московских детских больниц, спросил, в чем они нуждаются: в оборудовании, в лекарствах? Начал посылать им всего понемногу, но директор больницы сказал, что им нужны не материальные вещи, а наличные. Которые он тут же бы прикарманил. Тогда я нашел в Санкт-Петербурге честного медика. Я контролирую, на что пошел каждый доллар из выделенных мною сумм.

- Приход Путина к власти усилил или ослабил Ваш оптимизм?

- Усилил. Я твердо уверен в том, что Путин - не вор, он не будет использовать деньги в личных целях. Поскольку он не ворует, то может преследовать воров. И это уже приносит плоды. Я попытаюсь объяснить Вам ситуацию: Россия - это федерация. Она состоит из регионов, во главе которых находится губернатор. Центральная власть управляет государственным бюджетом, часть которого составляют поступления из регионов. Одни регионы - богаты, другие - бедны. Губернаторы избирались, и их никто не контролировал. И никто толком не знал, сколько каждый регион должен выплатить в бюджет, и сколько денег он перечислил на самом деле. Поэтому губернаторы просто озолотились, они продавали заводы, у них была своя инфраструктура. Поскольку денег у них было много, они могли влиять на результаты выборов. Путин создал 'двуглавую' систему, которая несколько походит на французскую: теперь каждого губернатора контролирует государственный чиновник. Выявились такие факты, что волосы на голове встали дыбом. Путин пытается восстановить порядок в стране. Но ему ставят палки в колеса. Некоторые представители мира искусства, считают, что в России начинают зажимать свободу самовыражения. Это - сущая галиматья. Я читаю газеты и вижу, сколько в них жесткой и свободной критики в адрес Путина. Правда, не всегда умной. Они еще не привыкли к свободе. И не умеют себя сдерживать.

- Что же не так с русским народом? Жизнь его лучезарной не назовешь, и это длится уже давно.

- Ну, не так уж давно. Но почти все художники, музыканты, писатели - цвет России - эмигрировали, а тех, кто остался, убил Сталин. До сих пор идут споры о точном количестве его жертв. Тридцать миллионов? Пятьдесят? Кто же попадал в жернова сталинской системы? Те, кто работал. Бездельников и неумех щадили. Люди, руководившие, искусством, ничего в нем не смыслили. А то, чего они не понимали, по определению хорошим быть не могло. Возьмите, к примеру, Шостаковича, Прокофьева: они не имели права сочинять музыку, потому что власть имущие ее не понимали. Я сейчас расскажу Вам историю, которую еще никому не рассказывал. В Америке моим импресарио был Сол Юрок (Sol Hurok), которого я любил, как отца, и который был выдающимся человеком, он работал с Шаляпиным, Стравинским, Хейфецом, Стерном. . . Сол предложил организовать мне двухмесячное турне по США. Я сказал, что не могу согласиться до получения разрешения от российского министерства. 'Пока мы ждем разрешения, - ответил Сол, - скажите мне, какие произведения Вы будете играть?'. Ну, конечно: сюиту Баха, сонату Брамса, произведения Прокофьева, Шостаковича и пару-тройку небольших пьес. Я все это исполнял тысячу раз. Министерство выдало разрешение на турне (за концерт я получал всего лишь 200 долларов, остальное прикарманивало министерство), и вдруг стало известно, что я уже отдал импресарио программу концертов. Мне заявили: 'Мы знаем, что Вы уже договорились о программе! Без нашего одобрения! По какому праву? Вы никогда больше не поедете за границу! Мы сказали Юроку, чтобы он отменил заявленную программу. Вы должны составить другую, и мы ее рассмотрим!'. Они не знали, какие произведения входили в мою программу, но Юрок рассказал им о том, что она существует. Я ответил: согласен, будьте так добры, запишите мою новую программу. И я продиктовал: 'Сюита Баха N 9 (их всего шесть), Соната для виолончели N 3 Моцарта (у него их вообще нет), антракт, затем произведения русских композиторов: несколько сонат для виолончели Скрябина (их в природе не существует). Министерские чиновники все записали и послали эту программу Юроку, который ужасно разозлился, но понял, что я хотел ему сказать. И на афишах была напечатана настоящая программа. Естественно, в министерстве в итоге узнали, что я играл. По моему возвращению они устроили скандал, о котором помнят еще до сих пор, собирались посадить меня за решетку. . . Таковы были люди, занимавшие ответственные посты в России. Все-таки при старом режиме профессиональными делами занимались люди, которые знали свое дело. Коммунистическая система и миллионы погибших сделали русский народ ущербным.

Журналист переспрашивает у переводчика: Он имеет в виду именно ущербным? Переводчик подтверждает.

Ростропович: именно, ущербным. Они не умеют работать, не умеют ничего делать. Иностранец приезжает в деревню, где люди живут впроголодь. 'Почему вы корову не купите?'. Они отвечают: 'Нам не дадут для нее корма'. 'У вас же вокруг замечательные пастбища!'. Но нет. Они хотят, чтобы государство их обеспечило кормом для их коров. При коммунистах говорили: 'Мы делаем вид, что работаем, а наше руководство делает вид, что платит нам зарплату'.

- В Вашингтоне дела обстоят лучше?

- Несравнимо! Но там люди не могут перечить профсоюзам. А те не слишком разбираются в музыкальных делах. Кстати говоря, я только что приехал из Японии, где дирижировал балетом Прокофьева 'Ромео и Джульетта'. Профсоюзное правило гласит: час работы, четверть часа отдыха. Это - незыблемое правило. Я спросил: 'А что мы будем делать во время генеральной репетиции? Первый акт длится более часа. . . Вы мне будете говорить, когда я должен остановиться?'. Мы долго спорили, в результате я сказал, что ухожу. Половина оркестра считала, что они не могут позволить мне уйти, другая часть говорила: пусть, пусть уходит, иначе мы все так устанем! В итоге мы сделали так, как было нужно для дела. Проблема в том, что все хотят работать меньше, а денег получать - больше. Обычно, нужно работать, работать (он водит рукой в воздухе, как будто держит в ней смычок), и только потом сможешь больше зарабатывать и меньше вкалывать. Но не в обратном порядке! В музыке так не получится.

- Частное финансирование оркестров влияет на их художественное руководство?

- Несомненно. Но если говорить о трех крупнейших симфонических оркестрах США - Чикагском, Бостонском и Филадельфийском - то вряд ли их репертуар сильно от этого страдает. В Штатах существует потрясающий принцип: меценатам предоставляется много налоговых льгот. Замечательный принцип, поскольку американцы обладают огромными возможностями!

- Например, Концерт Эрика Танги (Eric Tanguy), которым Вы будете дирижировать на фестивале в Реймсе, появится в репертуаре американских оркестров?

- Это уже обговорено. Я даже нашел дирижера, Сейджи Озава (Seiji Ozawa).

- А административное руководство оркестра согласно?

- О его согласии или несогласии речи не идет. Это решаю я.

- Булез (Boulez) говорил, что в Нью-йоркском симфоническом оркестре очень часто приходилось вести переговоры касательно репертуара. Все время идти на компромиссы.

- Да, но прошу отметить, что я не упоминал Нью-Йорк, когда перечислял оркестры ( Смеется). Да, разница существует большая. В Чикаго все по-другому. Там даже есть свой постоянный композитор. Ей заказывают произведения, исполняют их, она молода, очень талантлива. Вот что я Вам скажу: в США существует две тысячи оркестров, а в России их меньше двухсот.

Источник: http://www.inosmi.ru

Вернуться назад