Часть первая. Стратегия модернизации РФ. В чем ее современная специфика?

Сыграет ли в ближайшее время ставка на модернизацию, или Россия обречена в долгосрочной перспективе на отсталость?

Ставка на модернизацию сработает через лет пять

Яков Паппэ,
доктор экономических наук, Главный научный сотрудник Института народнохозяйственного прогнозирования РАН

В краткосрочной и среднесрочной перспективе Россия «обречена» на отставание от развитых стран, но отнюдь не на отсталость, характерную для «третьего мира». Все профессионалы, возлагающие надежды на модернизацию, хорошо понимают, что об успехе или провале речь может идти не в краткосрочном или среднесрочном периоде, а в долгосрочном.  Эти термины я употребляю в традиционном для экономиста смысле: краткосрочный период – до трех лет, среднесрочный  – до десяти, долгосрочный – это десять лет и более. Так вот, в ближайшее десятилетие мы развитой страной не станем. Так же, как не станут  развитыми странами Бразилия, Индия, Китай. Если ставка на модернизацию сыграет, то первые ее плоды мы начнем пожинать не ранее, чем через пять лет, а всерьез сокращать свое отставание от Запада – через десять.

Что касается ресурсов для модернизации российской экономики (она же диверсификация, она же преодоление нашей сырьевой зависимости), то один из ключевых факторов здесь – соотношение цены и качества нашей рабочей силы. Она, конечно, не очень дешевая, и не очень качественная. Но дешевле европейской и качественнее китайской. По крайней мере – пока.

Второй ресурс – это наш научный потенциал. Про него можно сказать много плохих слов. Он постепенно уменьшается, «изнашивается», плохо встраивается в глобальный мир. Но он реально существует и способен воспроизводиться. На мой взгляд, по интегральным характеристикам масштаба и качества научного потенциала, Россия претендует на место в первой пятерке.

И, наконец, у нас есть еще один ресурс – территория. При всей фантастичности проектов международных транспортных коридоров через территорию России, какие-то из них могут и сработать.

По двум ключевым отраслям так называемого «тяжелого хай-тека» мы занимаем паритетные позиции с мировыми лидерами. Это атомная и космическая отрасли. В авиационной промышленности мы по-прежнему на уровне по вертолетам и истребителям. А если к тому же создадим производство конкурентоспособных региональных и среднемагистральных гражданских самолетов, то вернемся в ряд великих авиастроительных держав. Есть еще системы ПВО. Это, конечно, рынок небольшой и экзотический, но и реальных производителей всего два – США и Россия. Во всех этих отраслях мы должны сохранять и усиливать наши позиции на мировых рынках в качестве «интеграторов» – производителей конечных продуктов, финальных систем.

В остальных высокотехнологичных отраслях, нашей стране и нашему бизнесу, как правило, придется соглашаться на роль рядового частичного участника кооперации. Например, мы в обозримое время не сможем проектировать и производить в рыночных масштабах  суперкомпьютеры. Но наверняка способны по заказам западных  интеграторов выпускать какие-то элементы, проводить исследования, писать программы. Нужно только направить все силы на поиск именно такой кооперации. 

Та же самая ситуация в других отраслях «нового хай-тека»: в информационно-коммуникационном комплексе, биотехнологиях, фармацевтике. Здесь для нас тоже возможно только частичное участие в мировой кооперации, причем на вторых ролях. И следует соглашаться на любое сотрудничество по этим направлениям, даже если нам предлагается малая доля в добавленной стоимости. Потому что мы в этом партнерстве заменимы, других инженеров можно найти в Бразилии, а программистов – в Индии.

Преодоление отсталости займет несколько десятилетий!

Константин Сонин,
Профессор экономики имени ОАО "СУЭК", РЭШ и ЦЭФИР; и.о. проректора Российской экономической школы

Россия сейчас является, по меркам лидеров экономического развития, отсталой страной -  и по развитости демократических институтов, и по качеству государственного управления, и по качеству и исполнению законов, и по уровню производительности труда. Полноценное преодоление этой отсталости займёт несколько десятилетий при самом благополучном сценарии. Иными словами, про "краткосрочную перспективу" никакого вопроса не возникает, поскольку очевидно, что модернизация может принести успех только в перспективе долгосрочной.

Основным тормозом для экономического развития является низкое качество государственного управления — коррумпированные чиновники, неэффективные суды и органы правопорядка. Причины, по которой это качество остаётся столько низким, - отсутствие работающих демократических институтов, которые обеспечивали бы правильные стимулы чиновникам, и отсутствие спроса на такие институты.

Основные задачи правительства в этой ситуации:

- увеличение конкуренции на рынках,

- ограничение вмешательства государственных органов в деятельность предпринимателей,

- приватизация предприятий, которые были национализированы до и во время кризиса.

Одна из первоочередных задач - должны быть приватизированы или ликвидированы госкорпорации — в настоящий момент эти организации являются тормозом для развития. Во-первых, потому что их менеджмент имеет совершенно неправильные стимулы — госкорпорации непрозрачны и неподотчётны своим "акционерам" — гражданам. Во-вторых, потому что их присутствие вызывает искажения на рынках — и на рынке конечной продукции, и на рынке труда. О смене вектора развития — с инерционного на модернизационный — без смены значительной части политического руководства страны речь не идёт. Я не призываю к этой смене — просто обращаю внимание на тот факт, что смена вектора развития без ротации политического руководства не бывает. Однако и для поддержания стабильности потребуются немалые усилия со стороны правительства.

Стабильность валюты нужна только для того, чтобы предпринимателям было легче заниматься бизнесом, а гражданам — планировать своё будущее. Никакого противоречия между "стабильностью валюты" и "поддержанием отраслей российского производства" реально не существует.

России пока сбрасываются устаревшие технологии!

Михаил Делягин,
доктор экономических наук. Директор Института проблем глобализации.

Какие модернизационные проекты реально существуют в России? Я знаю четыре таких проекта. 

Первый — это цифровое телевидение. 

Второй проект - широкополосный интернет.  Увы, в стране, в которой многие населенные пункты не имеют электричества и отброшены фактически на сто лет назад, где не закончена газификация населенных пунктов, в стране, в которой огромное количество населения находится без воды и дорог, говорить об интернете и цифровом телевидении как о прорывных инновационных проектах слишком рискованно.

Третий проект - это энергосберегающие лампы дневного света, которые мы прекрасно помним со времен советской власти, они имели продолговатую форму. Однако, во-первых, эти лампы ужасно вредны для экологии, они содержат ртуть, во-вторых, они не выдерживают резких перепадов напряжения, которые характерны для России, особенно после реформы электроэнергетики. Они, конечно, не являются чем-то новым для мира, мир давно осваивает светодиодные лампочки, которые действительно и экономичны, и экологичны, и мало зависят от перепадов напряжения. России пока сбрасываются устаревшие технологии.

Четвертое направление — это Сколково. Сколково – это не совсем модернизационный проект, это проект девелоперский, это проект  по отработке новой технологии государственного управления, при котором государство полностью выводится за пределы оперативного управления, потому что вся полнота власти в Сколково на самом деле будет принадлежать совету инвесторов — представителям частных структур.  Государство тоже будет присутствовать в этом проекте, но именно как инвестор.

Однако невзирая на эти детали, в итоге можно считать Сколково четвертым проектом модернизации. Но какого-либо иного, пятого, направления пока просто не существует в реальности.

Должны быть правительственные меры направлены на стабилизацию экономического положения или на изменение вектора развития?

Следует перейти от стабилизационной стратегии к стратегии модернизации!

Яков Паппэ,
доктор экономических наук, Главный научный сотрудник Института народнохозяйственного прогнозирования РАН

Кто, кому и что должен, вопрос не ко мне. Поговорим о том, что реально делалось. В последние три года правительство руководствовалось преимущественно задачей стабилизации экономики. В ситуации разворачивающегося кризиса и медленного выхода из него такая политика логична. Власть стремилась сохранить занятость, воспрепятствовать закрытию предприятий, поддержать спрос на отечественную продукцию. Она даже пенсии повышала, несмотря на глубокий экономический спад. Таким образом, сохранялся существующий производственный потенциал, и минимизировались социальные риски. Но как стратегические, эти меры абсолютно антимодернизационны.

Модернизационные стратегии бывают разные, и они по-разному воплощаются в разных странах. Сегодня в России, на мой взгляд, такая стратегия должна допускать большие риски. И в первую очередь – риск снижения реального уровня жизни. Она предполагает одновременное давление на бизнес, заставляющее его осуществлять инновации, и создание благоприятных условий для этого. А также – давление на наемных работников, стимулирующее их соответствовать рыночному спросу на труд, менять профессию, повышать квалификацию. И, наконец, – использование целого комплекса инструментов, повышающих общую мобильность населения. Иными словами, модернизационная стратегия – это развязывание рук рыночным силам и помощь им для максимально быстрого преодоления отсталости во всех формах.

Сейчас никто не мешает власти в краткосрочном периоде продолжать проводить осторожную, социально-ориентированную и «рейтинго-сберегающую» политику. Для этого нужно лишь немного поддерживать курс рубля, защищать отечественного производителя от иностранной конкуренции, немного увеличивать дефицит бюджета (а, может быть, даже просто сохранять его на нынешнем уровне). При этом в краткосрочном периоде все будет вроде бы хорошо. Кроме того, что отставание будет расти и расти, причем не только от развитых стран, но и от стран второго эшелона.

Представляется, что, начиная с 2011 года, внешние риски будет гораздо меньше, чем в последний кризис и сразу после него. И поэтому государство уже сейчас может сменить стабилизационную стратегию на модернизационную без особых проблем. Хотя, повторяю, принципиально эта стратегия более рискованна, и много кому может принести неприятности.

Инструментов модернизационной политики много, и они достаточно хорошо известны. Остановлюсь на двух, которые, по моему мнению, принципиально важны, но о которых почему-то предпочитают не говорить.

Во-первых, существенный вклад в развитие может внести политика снижения курса рубля. Контролируемого, не очень быстрого, но бескомпромиссного снижения. Кому от этого будет хуже? Всем нам как потребителям, поскольку весь импорт будет дорожать. Кому от этого будет лучше? Прежде всего, отечественным экспортерам несырьевой продукции, которая станет более конкурентоспособной. А еще – тем иностранным инвесторам, которые вкладываются в несырьевые отрасли. Им важно, что инвестируемый доллар (или юань) в рублях тяжелеет. 

Второе, что нам необходимо, имеет не только экономическое, но и социально-политическое измерение. Нужно прекратить видеть в каждом иностранце конкурента на рынке труда, подозрительный элемент и пр., а, напротив, максимально широко открыть для них двери. Причем речь идет не только об инвестициях, но прежде всего о людях. Например, каждому блестящему отличнику Ташкентского или Алма-Атинского университета, должно быть предложено место в приличной российской аспирантуре, поскольку существенная часть  блестящих русских отличников Москвы и Ленинграда неизбежно будет уезжать в Кембридж и Гарвард, и эту потерю для страны надо хотя бы частично возмещать. Но казахский и узбекский отличник поедет в Москву только в том случае, если будет знать, что казахов и узбеков здесь уважают. Значит, нам нужно менять отношение и к гастарбайтерам. Присутствие последних безальтернативно и по банальной экономической причине. Для успешной модернизации нужно значительное количество россиян готовых за относительно небольшую («негазпромовскую») зарплату работать в обрабатывающей промышленности и в современных секторах сферы услуг. Для этого, в свою очередь, требуется, чтобы сфера мелкой торговли и городского хозяйства была для них изначально «закрыта» конкуренцией со стороны гастарбайтеров. А если мы хотим, чтобы в ларьках торговали только наши граждане, то ни для какой модернизации у нас элементарно не хватит людей.

В заключение хочу указать на еще один важный момент. Абсолютно неверно мнение, что главным инноватором должно выступать само государство, что у российского бизнеса нет модернизационного потенциала.  Десять лет назад мы с вами не могли себе бы себе позволить делать это интервью по телефону. Сейчас эту возможность обеспечили нам частные «Вымпелком», «МТС» и «Мегафон». Могут возразить, что это не промышленность. Тогда напомню о компании ВСМПО-Ависма из города Верхняя Салда Свердловской области. Без ее титановой продукции не летали бы современные «Боинги» и «Эйрбасы». Причем договоры о поставках в Америку и Европу  были заключены в тот период, когда компания находилась в частном владении, а не в составе госкорпорации «Ростехнологии».

Действительно, пока самые крупные отечественные компании – сырьевые. Но когда у нас будет больше несырьевых отраслей, а средний бизнес по удельному весу будет превосходить и крупный, и малый, будет и больше инноваций. Это и будет модернизацией по-российски. В лидеры современного мира мы не выберемся, этой цели не надо перед собой даже ставить. Наш путь модернизационного развития – это средний бизнес в несырьевых отраслях, работающий на вторых ролях в глобальных кооперационных цепочках с иностранцами. Этого, на мой взгляд, достаточно, чтобы не очень большая по населению Россия стала вполне успешной.

Пластинка стабилизационной политики уже отыграна

Александр Привалов,
научный редактор и генеральный директор журнала «Эксперт»

Я считаю, что сейчас в России действительно продолжается стабилизационная политика, и наступило время ее сменить.

Все, что происходит в России до сих пор, включая начавшийся год, судя по его бюджету, имеет, конечно, стабилизационный акцент. И, больше того, за это и бранить-то нельзя, трясло  нас достаточно сильно за последние несколько десятилетий. Когда люди хотят стабильности, нельзя их бранить. Но все-таки пластинка стабилизационной политики уже отыграна – мы уже выжили. Но если мы хотим жить, то нам надо развиваться. А развитие требует другой политики, более жесткого нажатия на педали. Вот мне, например, представляется абсолютно диким, немыслимо диким бесконечный акцент на снижении бюджетного дефицита. Быстро развивающиеся страны, никогда не занимались только тем, что "сводили баланс". Дефицит бюджета никого не должен пугать. Если тратить деньги на развитие, а не на чемпионаты мира, он не только не должен пугать – он необходим. А мы продолжаем размышлять только о том, как бы нам свести дефицит бюджета не к трем процентам, а к двум. Это смехотворно.

Безусловно, надо спасать, холить, лелеять и взращивать предпринимательский дух. Не обязательно спасать старое железо, чаще всего, наоборот не следует спасать старое железо, не следует поддерживать убыточные предприятия. Но для спасения предпринимательского духа следует создавать все условия. Только он повезет - если вообще, что-нибудь повезет - эту старую телегу российского хозяйства.

Я бы посоветовал отказаться от проведения Чемпионата мира по футболу в Москве, посоветовал бы немедленно провести жесточайшую серию посадок за воровство на госзаказах. Причем заметьте, это будут не показательные процессы тридцатых годов, ничего не нужно притягивать за уши, в деле уже все есть. Я бы провел жесточайшие виды расправ за банальные виды грабежа. И я бы очень рекомендовал пересмотреть претензии по росту социальных выплат. Их не надо уменьшать, это бесспорно, но и наращивать их тоже не следует. Я бы провел во всех частях – и в белой, и в серой части – государственных расходов жесточайшую экономию. Взамен я бы отменил повышение единого социального налога и создал редкие инвестиционные льготы. И я бы очень надеялся, что это все поможет.

Решение о повышении налога на минимальную оплату труда принципиально неверно. Ведь после последнего повышения налога на минимальную оплату труда, никакой несырьевой бизнес не может инвестировать свои средства – ему просто нечего инвестировать.

Сырьевой бизнес не помрет в России никогда, он обеспечен. А о несырьевом бизнесе надо заботиться. Причем не о каждом отдельном бизнесмене, а о бизнесе в целом, как об одном растении. Не сильно толкать его, не сильно грабить, минимально защищать от чиновничьего рейдерства. Чуть-чуть приложить усилия, перестать разговаривать и начать немного шевелиться. Ведь на самом деле борьба с коррупцией идет, что-то в это направлении делается. Но никакой закон природы не мешает учетверить и усемерить усилия.

Часть вторая. Последствия кризиса для корпоративного сектора и новые системы управления

Какие новые формы и модели управления возникли у российских компаний после кризиса? Какие факторы будут определять развитие бизнеса?

Ставка на капитализацию и безудержный рост проблематизирована

Владимир Княгинин,
кандидат юридических наук, Директор Фонда «Центр стратегических разработок «Северо-Запад».

Кризис привел к тому, что все наиболее агрессивные инвестиционные модели, связанные с привлечением средств извне, стали использоваться гораздо осторожнее. Во-первых, возвращается представление о том, что источником роста должны быть и собственные ресурсы компании, а во-вторых – что деньги имеют высокую стоимость. Раньше наши компании могли привлекать средства с рынка, а рост оправдывал все неэффективные расходы и издержки. Главной ценностью была скорость, а не эффективность. Сейчас же происходит переоценка ценностей. Для многих секторов в данный момент борьба за сокращение издержек остается в качестве главного приоритета. Задача оптимизации расходов, более эффективного использования ресурсов – стала ключевой.  Итогом этого процесса стало то, что ставка на капитализацию и безудержный рост проблематизирована.

Второе обстоятельство, которое повлияло на российские компании, – это то, что старые сектора экономики продемонстрировали все присущие им ограничения. Встала задача прорыва на инновационные рынки, потому что оказалось, что старые заделы слишком слабы, а те компании, которые государство спасало во время кризиса, отнюдь не являются инновационными лидерами. Кризис обнажил нереальность инновационного сценария для многих компаний российского бизнеса, и при этом показал и то, что оснований для такого рывка не так уж много.

Следующее обстоятельство напрямую связано с кадрами. Кризис показал, что старые мотивационные схемы в сложных ситуациях плохо работают.  То есть, когда вы мотивируете своих работников только финансами, может оказаться, что этого недостаточно для того, чтобы работники, а особенно – управленцы, выбирали оптимальные схемы развития бизнеса. Потому что кто-то должен отвечать и за страховку, и за охлаждение градусов темпов роста. А это далеко не всегда поддерживается и стимулируется бонусами. Иногда – так особенно часто было в финансовом секторе – риск поощрялся, а тот, кто страховался и хеджировался, – выглядел лузером. Отсюда, кстати, и проблема, которую обсуждали еще год назад на всех углах, проблема, которая связана с риск-менеджементом.

Мотивация также тесно связана с вопросами ценностей, которые нами движут, с вопросами о миссии компании за пределами своего бизнеса – для общества. Представляется важным, в какой отрасли экономики находится компания: в растущей, перспективной, или схлопывающейся и умирающей. На закрывающихся рынках могут существовать вполне процветающие компании. Но кадры всегда будут перетекать туда, где работать интересно, где работать приемлемо с точки зрения моральных ценностей, туда, где есть вдохновляющие перспективы.

Думаю, что пришла пора для компаний ставить перед собой долгосрочные задачи. Конечно, ранее доминировали задачи краткосрочного характера. В момент, когда у вас острая фаза кризиса, когда буквально рынки рушатся, паника и спекулянты вершат бал, ваша задача – сосредоточиться на самых оперативных вопросах, реагировать вот прямо здесь и сейчас, мгновенно. И в этот момент краткосрочные задачи, конечно, доминируют над среднесрочными. Но мы острую фазу кризиса прошли. И, более того, сейчас все игры ведутся в основном в отношении того, кто сделает правильные стратегические ставки. То есть острая фаза закончилась, и вопрос про стратегии и концепции развития актуализировался. Тот, кто первый двинется по правильному пути, тот, собственно говоря, и возьмет верх.

Кризис – хорошее время для перегруппировки сил!

Олег Алексеев,
вице-президент фонда «Сколково».

Я полагаю, что мы сталкиваемся с двумя процессами. Первый их них – это заметное снижение инициативы. Кризис – это всегда довольно травматичное событие, и это событие травмирует в том числе и психику людей. И люди, которые вложили много времени и много сил в свою работу, а потом по неведомым или, как  они думают, не зависящим от них причинам  чего-то не получили, конечно, испытывают разочарование. Кризис в этом смысле — это всегда затратно. Человеческие силы и материальные ресурсы  сложно "отмобилизовать" в обратную сторону.

С другой стороны, кризис принес с собой и понимание, что строить благополучие на том наследстве, которое мы получили от Советского Союза, это весьма неумная и недальновидная стратегия.  Если хочешь чувствовать себя уверенно на рынке, прежде всего необходимо создать свой собственный ресурс в новом секторе экономики. Несложно заметить, что легче пережили этот кризис те российские компании, которые вышли на новые рынки и новые технологические направления. Те компании, которые захватили технологическое лидерство до кризиса,  они и остались  лидерами и после кризиса, а зачастую даже укрепились. Например, в области информационных технологий такие крупные компании, как «Яндекс», «Йота», — они росли и во время кризиса.

Кстати, многие инновационные проекты возникли как раз во время кризиса. Я бы хотел здесь привести в качестве примера, очень перспективный проект Михаила Прохорова «Ё-мобиль». Кризис – ведь это хорошее время для перегруппировки сил, для выбора новых ориентиров развития, поскольку кризис – это в каком-то смысле тупик, и из него нужно искать выход. Можно искать выход через ту же дверь, через которую мы в него попали, а можно разыскивать какие-то новые ходы. И те в кризис, кто искал новые ходы, их, безусловно, обнаружил. 

После кризиса компании научились считать деньги

Кирилл Андросов,
управляющий партнер AlteraCapital

 - Из новых моделей управления я бы предложил обратить внимание на три тенденции в этой области, которые я отметил во время кризиса. Первая – многие собственники компаний вернулись на уровень ежедневного оперативного управления. Собственники приняли более глубокую персональную ответственность за ежедневные решения.

Вторая тенденция – существенно больше внимания стало уделяться борьбе с затратами (cost cutting). Каждая статья затрат во всех серьезных компаниях была подвергнута ревизии – уточнена ее целесообразность, возможность от нее отказаться, возможность те или иные затраты отложить. Даже мелкие, копеечные расходы стали предметом внимания менеджеров. На мой взгляд, это очень хорошо, поскольку такой подход в конечном счете повысил операционную эффективность многих российских компаний.

И третья тенденция – это пересмотр подходов к инвестиционной программе по формированию инвестиционных приоритетов. Иначе говоря, компании не просто стали планировать капзатраты, но, как мне кажется, научились вычислять NPV каждого проекта (Net Present Value - "чистаятекущаястоимость") и задумываться о том, что он должен быть положительным. Вернулись такие категории, как «запас чувствительности», «средневзвешенная стоимость капитала компании». Компании стали внимательнее считать деньги акционеров во всех смыслах.

- Какие факторы будут определять развитие бизнеса в ближайшее время?

- Россия не живет в оторванном, изолированном мире, мы – часть глобальной экономики, наши компании участвуют в мировой конкуренции, со всеми своими преимуществами и слабыми сторонами. Фактор эффективности производства сегодня уже невозможно игнорировать. Это значит, что повышение ежедневной эффективности всех производственных процессов будет очень важным приоритетом посткризисного времени.

Нужно понимать, что в современном мире нет "своих" или "чужих" рынков, все рынки – общие. Поэтому, хотим мы этого или не хотим, любая российская корпорация – уже участник глобальной конкуренции.

Национальный рынок – это хороший фактор поддержки, когда компания может что-то качественное производить для этого рынка. Но если компания начинает им ограничиваться, то, на мой взгляд, в сегодняшних условиях –  это путь к деградации.

Говорить о том, что в результате кризиса открылись какие-то новые перспективы, я бы не стал. Но, тем не менее, существуют сектора, которые пострадали в наибольшей степени. И именно поэтому они или уже прошли, или находятся на завершающей стадии глубокой реструктуризации как бизнес-процессов, так и своей структуры капитала. К таким секторам я бы отнес рынок жилой и коммерческой недвижимости в крупных российских городах. И, поскольку он в наибольшей степени пострадал от кризиса, то именно там сейчас и открываются большие возможности по выходу на новые и «оздоровленные» схемы работы.

Кризис только ускорил негативные процессы в промышленности

Олег Сухарев,
профессор Государственной академии специалистов инвестиционной сферы (ГАСИС), профессор кафедры «Экономическая теория» Экономической академии им. Г.В. Плеханова, ведущий научный сотрудник Института экономики РАН

По существу коренная форма управления, связанная с поиском заказов и финансов, на большинстве российских предприятий не изменилась: как до кризиса именно эта модель превалировала, несмотря на расширение объёма производства с дозагрузкой мощностей, так и в состоянии кризиса – она укрепила своё значение. Частный сектор любыми путями стремился сохранить норму прибыли, за счёт сдерживания роста, либо снижения заработной платы (той её составляющей, которая представляла надбавки, при сохранении минимальных окладов) и сокращения персонала.

Лишившись кадров в момент кризиса, предприятия освобождались от инженерно-технических работников и теряли квалифицированную рабочую силу, после кризиса важной детерминантой их развития и модели управления стали кадры и обновление фондов совместно с поиском ниш своей дальнейшей деятельности. Проблема состоит в том, что кризис только углубил и ускорил отдельные негативные процессы в промышленности, которая даже в период роста 2000-2008 гг. испытывала деградационные тенденции по структуре и качественным характеристикам. Следовательно, процесс деиндустриализации и потери внутренних рынков пока нельзя считать полностью остановленным, и Правительству РФ необходимо сосредоточиться на мероприятиях по стимулированию отечественного производства — более масштабно, системно, на систематической основе. 

К факторам, которые будут определять развитие бизнеса после кризиса, я бы отнёс состояние внутреннего и внешнего рынка, институциональные условия и их изменения, включая скорость и адекватность, кадры. Главным условием развития макроэкономической системы будет выступать сформировавшаяся вилка «процент-рентабельность-риск», охватывающая все сферы экономической деятельности и управляющая переливом ресурсов между сырьевыми, финансовыми и производственными  (наукоёмкими) секторами. Если высокодоходные виды деятельности обладают относительно низким риском, как в сырьевых и финансовых секторах по отношению к производственным, а низкодоходные виды деятельности (как НИОКР, наукоёмкие производства) высоко рискованны, в том числе потому, что не контролируют собственный отечественный рынок, не создают спроса на нём, то эта вилка обладает запирающим эффектом развития. Все действия правительства должны быть ориентированы на то, чтобы изменить это соотношение в межсекторальном разрезе. Только таким образом можно получить систематическую основу развития инноваций и эффективную модернизацию.

Если российский профессор имеет заработную плату в 300-500 долларов в месяц и вынужден работать в пяти университетах, чтобы просто иметь заработную плату в 2000 долларов, которой едва хватает на оплату жилья, питания и одежду, да ещё за собственный счёт публикует монографии), а министр образования заявляет публично о необходимости приглашения иностранных профессоров на хорошие заработные платы и стимулы, тогда о какой мотивации для отечественных специалистов, которые по существу должны стать стержнем инноваций, уместно говорить?

Сегодня в России приняты правительственные решения, усиливающие действия статьи 145 Уголовного кодекса, карающие работодателя  за  задержку выплаты заработной платы до 3-х лет лишения свободы (ранее имелись только штрафные санкции). Одновременно увеличено налоговое бремя на заработную плату. При этом увеличен и минимальный фонд оплаты труда. Государство, включая правоохранительные структуры, не интересуют экономические причины невыплаты заработной платы, когда работодатель может быть поставлен в такие условия своими заказчиками, осуществляющими отсрочку платежей, ухудшение финансового положения фирмы может быть вызвано рыночными условиями – конкурентной борьбой и поражением продукта на рынке, если он более низкого качества. В итоге, возможность выплаты заработной платы сократится, тем более что первоочередной характер выплат  приходится на налоги и сборы, а уж потом на заработную плату по российскому хозяйственному законодательству. Таким образом, установленные институты – правила хозяйственного поведения и нормативы, фактически вводят карающий режим для работодателя, с вытекающим перенесением его на работника и персонал. Выгоднее становится увольнять людей или официально назначать им низкий оклад, то есть низкую основную заработную плату, при лёгком сокращении всех надбавок и премий вследствие ухудшения внешней ситуации либо изменения обстоятельств.

Конечно, подобные стимулы далеко не поощряют использование и наращение интеллектуального капитала, они закрепляют режим низкоэффективного его использования и абсолютной утраты. Поэтому главным направлением  развития интеллектуальных возможностей является ликвидация препятствий различного свойства – организационных, правовых, административных, чисто экономических и иных, блокирующих спрос, стимулирование, тиражирование, потребление новых комбинаций, знаний в хозяйственной системе.

«Бережливые» системы могут преобразить российский бизнес

Дмитрий Дробницкий,
топ-менеджер, директор фирмы «Полиграфика» в 1996–2007 гг., писатель, публицист (псевд. Максим Жуков), автор романа «Оборона тупика»

Перед самым началом кризиса, во время его "развития", а также после его "окончания" (лично я считаю, что кризис не то, что не закончился, а прогрессирует, просто более медленно) компании заинтересовались системами эффективного менеджмента качества (СМК), а также различными системами снижения ненужных издержек (термин автора), а именно системами "бережливого производства" (производство тут необязательно ключевой термин).

Система бережливого производства ("Лин" - lean production –  бережливое производство) возникла как американское обобщение производственной системы Toyota. На сегодняшний день "Лин" - одна из самых модных тем в компаниях, переживших кризис. Также существуют попытки внедрения систем "шесть сигма" и прочих. И на Западе, и в России системы "Лин" и "шесть сигма" дошли даже до банков и фондов соцстрахования. Разговоры об успешности таких нововведений оставим за скобками. По сути дела, владельцы и топ-менеджеры компаний поняли, что многое тратят зря, много доходов недополучают, а деньги, по сути, валяются на полу банков, офисов и производственных площадей. Успехом вся эта компания в России не завершилась, хотя идея была здравая. Результат –  огромные доходы западных преподавателей по всем системам "бережливости" и огромное разочарование сотрудников компаний, которых заставили делать ненужные, с их точки зрения, упражнения ради "вывески и понтов".

На самом деле, проблема гораздо сложней. Системы "Лин" и "шесть сигма" не то что не лишены здравого смысла, а, по сути своей, и представляют собой тот самый здравый смысл. Во всяком случае, так, как это написано в официальных документах и рекомендациях по ним, и именно так преобразовывались неэффективные предприятия Европы и США на примере Toyota Production System. Если бы не бездарность "тренеров", "консультантов" и "введенцев" (implementation staff), все "бережливые" системы могли бы за 2-3 года кризиса преобразить сферу производства и услуг. Ведь даже Сбербанк РФ начал введение "Лин" с 2009 года! Однако здравый смысл уступил в битве "западным стандартам бережливости", чего, безусловно, не хотели авторы того же "Лин", когда ставили во главу угла именно здравый смысл.

Думаю, через 2–3 года начнется своего рода "отлив": разочарование в "западных" (хотя они просто здравые) идеях, как это ни парадоксально, приведет владельцев и менеджеров компаний к тому, чтобы следовать не букве, но духу бережливого производства. Надеюсь, это возымеет действие.

Отдельный вопрос - менеджмент качества. Международный стандарт ISO (с самыми различными цифрами после указанной аббревиатуры) также представляет из себя хорошо сколоченный пул документов, которые –  теперь уже не о прибыли речь, а о качестве и удовлетворении клиентов, –  выражают тот же самый здравый смысл. Снова имеет место наша отечественная болезнь научиться у иностранцев... Однако, система ISO (в основном всегда упоминают ISO 9001, хотя это несправедливо), будучи грамотно и адаптивно к конкретным условиям (а ведь об этом и говорится в документах ISO), дает весьма заметный и, главное, быстрый результат.

Думаю, и систему ISO ждет та же эволюционная последовательность, что и системы "бережливости". Сначала злость и разочарование, потом возвращение к здравому смыслу, потом — именно то, что и нужно: извлечение преимуществ из накопленного зарубежными компаниями опыта.

Стал ли российский бизнес после кризиса более зависим от государства?

Кризис не создал стимулов для структурных трансформаций

Владимир Княгинин,
кандидат юридических наук, Директор Фонда «Центр стратегических разработок «Северо-Запад».

Во время кризиса влияние государства на бизнес выросло как минимум в нескольких секторах. Речь идет в первую очередь о финансовом секторе, но по сопряженности в той же зависимости оказались все основные заемщики банков, те предприятия, которые занимали средства у банков во время подъема.  Соответственно, усиление влияния государства испытали на себе нефтяники, сырьевики, девелоперы, те, кто работал на инвестиционное машиностроение. Учитывая вес этих отраслей в экономике Российской Федерации, можно сказать, что в целом  после кризиса влияние государства на бизнес возросло.

Мы специфически на самом деле пережили этот кризис. Китай и меньшие по размеру азиатские экономики вроде Вьетнама, переживающего период первичной индустриализации, демпфировали самые обязательные последствия на международных рынках, на которых мы представлены. Нефть идет под сто долларов за баррель, цены на уголь растут, и потребление угля тоже растет. В этих отраслях мы пережили кризис не в драматической его форме. Был короткий период, когда удар был очень сильным, но в целом государство перегруппировалось и показало себя  способным выдерживать такого рода испытания. Поэтому кризис не привел к смене структурных ставок в экономике, и не послужил поводом к смене корпоративного ландшафта. Совсем больших потерь –  потерь компаний – мы не понесли. Девелоперы пострадали, пострадала часть банков. Но, к сожалению, кризис, хотя и стал достаточно серьезным испытанием, не создал стимулов для структурных трансформаций.

И, соответственно, сложно говорить о том, что появились какие-то несырьевые точки роста. Это действительно тяжелая для нас ситуация. Скорее следует рассчитывать, что государство выступит первичным покупателем инновационной продукции, как, скажем, это случается в оборонном комплексе, в энергетике. Но также понятно, что государство – это худший покупатель для инноваций. Оно может выступить покупателем в краткосрочной перспективе или в момент запуска инновационных компаний – в качестве спонсора, но в долгосрочной перспективе опора на государственный спрос - это не лучший вариант для развития экономики.

Крупный бизнес, безусловно, стал более зависим

Андрей Алпатов,
доктор экономических наук, профессор, помощник Заместителя Председателя Правительства РФ А.Л. Кудрина

В период преодоления кризиса крупный российский бизнес, безусловно, стал более зависим от государства. Тот беспрецедентный объем государственной поддержки крупнейших российских банков и предприятий автоматически усилил их связь с государством, так как бюджетные средства им не отдавались даром, а предоставлялись в виде кредитов, взносов в уставный капитал, приобретения акций и т.д.

Хорошо это или плохо? Правильно было сделано или неправильно?

Как показали результаты посткризисной работы, практически все поддержанные государством предприятия значительно повысили эффективность своей деятельности (снизили издержки, реструктурировали «тяжелые» долги, оптимизировали активы). Благодаря этому удалось увеличить объемы производства, рентабельность, капитализацию. Поэтому, на мой взгляд, решение Правительства РФ о поддержке системообразующих банков и предприятий на том этапе было абсолютно правильным. Правда сейчас уже нужно думать о том, как и в какой момент более эффективно «выйти» из них.

В кризисный период практически у всех компаний встал вопрос снижения себестоимости, реструктуризации «плохой» кредиторской задолженности, оптимизации системы управления и структуры имеющихся активов. Многие эти тактические вопросы предприятия продолжают решать и сейчас.

Если же говорить о стратегических задачах развития российской промышленности, то, конечно, сегодня одной из важнейших задач является технологическое перевооружение. Износ основных фондов некоторых отраслей уже составляет более 60%. Им просто необходимо новое, инновационное технологическое оборудование. Только так можно качественно поднять производительность труда, успешно конкурировать и продвигаться на новые глобальные рынки.

Государство должно точно определить масштаб госсектора

Олег Сухарев,
профессор Государственной академии специалистов инвестиционной сферы (ГАСИС), профессор кафедры «Экономическая теория» Экономической академии им. Г.В. Плеханова, ведущий научный сотрудник Института экономики РАН.

Мне представляется, что постановка вопроса о большей или меньшей зависимости российского бизнеса и государства,  не точна. Дело  в том, что если понимать под "государством" правительство, органы исполнительной власти, становится очевидным глубокое переплетение их представителей с бизнесом. Либо родственники, либо сами губернаторы, их заместители, иные лица исполнительной вертикали являются бизнесменами, либо после выполнения своих обязанностей на государственной службе, они возвращаются к данной работе, то есть в свой бизнес. Конечно, они влияли и влияют на правительство, устанавливая и изменяя правила, также влияет на них и бизнес. Насколько теснее стала эта связь, это взаимное влияние – точно оценить трудно.

Важнее другое, насколько эффективно это взаимное влияние, насколько эффективны сам бизнес и насколько грамотно государство как бизнес-агент исполняет свои функции, осуществляет организацию производств, например, редкой военной техники в сегодняшних условиях. Как исполнение этих функций оказывает влияние на структуру экономики, динамику развития. Мне представляется, что правила взаимоотношений государства и бизнеса должны быть просты и понятны, их не следует изменять часто и бессистемно (это относится, например, к налогам и другим правилам), стимулы для того, чтобы оставить капиталы в России, должны быть максимальны.

Государство должно точно определить масштаб госсектора, наконец, завершить приватизацию, потому что любой процесс должен иметь начало и завершение, контролировать базовые энергетические отрасли, обеспечить полную загрузку в государственном секторе, включая и заказ на кадры различной квалификации для нужд этого сектора, подав пример тем самым для частника, показав, что интеллект использовать выгодно  и заказывать его в вузах – необходимо. Основной акцент в образовании необходимо сделать на подготовку   инженеров – исследователей, физиков, химиков, биологов, математиков. Это «трудные» для обучения специальности, но, при прочих равных, они позволяют иметь более высокое качество интеллектуальной базы в будущем, так необходимой для долгосрочного развития.

Какие новые форму мотивации топ-менеджмента к модернизации возникли после кризиса?

Лидеры всегда будут искать новые пути развития

Олег Алексеев,
вице-президент фонда "Сколково".

Я считаю, что люди достаточно сильно подвержены власти стереотипов. И поэтому, если опыт человека сформировался в какой-то определенной области, то потом он эксплуатирует этот опыт в течение всей последующей жизни. Очень небольшое число людей имеет опыт работы в разных отраслях, на разных позициях, и в этом смысле имеют сложную и многоуровневую систему компетенций.  Этих людей я называю лидерами.

Лидеры всегда ищут новые варианты, новые направления развития по той причине, что для этих людей кроме финансового удовлетворения, существуют еще и такие источники мотивации к модернизации, как личностное и эмоциональное развитие, желание оставить после себя значимый след в истории. И поскольку эти люди способны  одновременно преследовать частную выгоду и обеспечивать общественный интерес, они, как правило, достигают больших успехов.

Управленцы работают в силу своего вдохновения

Дмитрий Дробницкий,
топ-менеджер, директор фирмы «Полиграфика» в 1996–2007 гг., писатель, публицист (псевд. Максим Жуков), автор романа «Оборона тупика»

 Менеджеры, а по-русски говоря, управленцы, –  это особая формация людей. Это и не "офисный планктон" (хотя согласно записям в трудовых книжках многие из этого планктона числятся менеджерами), и не бизнесмены, и не олигархи, и не инженеры-исполнители. Думаю, что термин "управленец" наиболее подходящий синоним для «менеджера» в русском языке. Он наиболее точно отражает суть самого понятия, а суть состоит в том, что существует не слишком многочисленный пласт людей, который в состоянии управлять (производством, универмагом, гостиницами, строительством и т.д.) эффективно. Управлять эффективно не потому, что им это выгодно, а потому, что иначе нельзя. Художник и писатель творят в силу своего вдохновения, –  и точно так же  работает настоящий управленец. Иные люди в этой сфере деятельности –  шелуха, сваты и случайные пассажиры.

Что нужно для того, чтобы мотивировать топ-менеджмент? На эту тему написано сотни тысяч книг и миллионы статей. Однако истина остается той же, что и была пару сотен лет назад: существуют материальные и моральные способы мотивирования.

Материальные способы мотивирования описаны в бизнес-литературе весьма подробно. Однако существенно важным является лишь одно: управленец должен иметь материальный статус. Вовсе необязательно быть партнером в компании (как в американских сериалах), вовсе не обязательно иметь процент с прибыли или продаж (это больше относится к продавцам в салонах мобильной связи) и уж совсем необязательно быть действительно очень богатым. Вопрос именно в статусе. Раз уж человек работает даже во сне (очень не хотелось говорить о набившем искомину 24/7), раз уж он действительно отвечает за все на предприятии, то он должен не чувствовать себя стесненным ни в чем. Полагаю, что для настоящих менеджеров (управленцев) системы вроде "фикс + бонус" является отчасти оскорбительной, ведь настоящий управленец может работать только хорошо... ну или "смотреть в лес".

В моральном плане важны два аспекта. Один из них совершенно очевиден. Управленцы должны быть востребованными, их работа должна быть нужна. Именно фактор "нужности" зачастую становится роковым в отношениях между владельцами/акционерами и менеджерами. Дело в том, что взгляд на предприятие у владельцев и управленцев почти всегда разный. Владелец думает о двух вещах: прибыли и "мечте своей молодости". Про "мечту" следует сказать отдельно. Для владельца его предприятие почти всегда –  любимое дитя, и владелец очень неохотно допускает чужих "нянек" для его воспитания. Управленец устроен иначе. Для управленца важно максимально быстро, максимально дешево и максимально "престижно" вывести компанию к тем целям, которые определил владелец. По сути дела, это будет еще одна "фотография" в его "портфолио".

Например, любой современный российский управленец с удовольствием бы взялся за отправку нашего космонавта на Луну раньше американцев. Два условия: адекватное задаче финансирование и не бить по рукам. И ведь именно эти два условия не соблюдены были у нас во времена космической гонки между СССР и США и, видимо, именно поэтому на Луну высадились американцы, где, кстати, все руководители НАСА в то время (Кейт Гленнан, Джеймс Уэбб, Томас Пейн и др.) были именно профессиональными управленцами.

Еще один аспект связан с занимаемыми официально управленцами должностями. Именно профессиональные управленцы очень часто находятся под прицелом так называемых правоохранительных органов в виду своей должности. Один маленький пример: произошло ЧП на фирме –  первый в прокуратуре окажется именно гендиректор. А уж как упрашивал тот самый гендиректор владельца предотвратить то самое ЧП –  даже присяжные не поверят. Но именно так и происходит. Все наши многочисленные инспекции, родная (уже скоро) полиция, МЧС, разрешительные (их бы назвать запретительными!) органы –  все они, как правило, нацелены на преследование именно управленца. И именно управленец, вместо того, чтобы полностью сосредоточиться на решении проблем эффективности, качества и прибыльности, зачастую до половины своего рабочего времени тратит на "разруливание" дел или их "решение полюбовно", хотя все чаще "в судебном порядке", что занимает еще больше времени.

Модернизация требует вдохновения, творчества и упорства. В среднем топ-менеджменте этих качеств хоть отбавляй. Они иначе и жить не могут. Вопрос к собственникам и к государству: будет ли возможность управленцам проявить эти качества?

 

Часть третья. Источники роста в посткризисный период

Какие возможности по выходу из отсталости в нашей стране еще не задействованы?

Александр Привалов,
научный редактор и генеральный директор журнала «Эксперт»

На мой взгляд, необходимо гораздо более жесткое отношение государства к неэкономическим расходам и гораздо более щедрое вливание финансов в экономику. Необходимо принципиальное изменение налоговой политики. Вот сейчас, с первого января, у нас возросло налоговое бремя – это прямо контрмодернизационное действие. Первое, что нужно сделать, – это изменение финансирования деньги. Второе – полное, подчеркиваю, полное благоприятствование  инновационной активности не на словах, а на деле –благоприятствование всем тем, кто что-то делает, не тем, кто только разговаривает, а тем, кто делает. Это требует в том числе и жесткое воздействие на чиновничество, фактически – борьбу с чиновничеством.

Никто не доказал, что нам нужно что-то такое делать, о чем ранее никто не говорил. Нам надо навести порядок и подтянуть пояса. Нам надо перестать проводить чемпионаты по всему чему попало, надо перестать разворовывать (по оценке президента РФ - триллион в год) – на госзаказах, нам надо подтянуть пояса и работать.

Все дело в кадрах!

Александр Неклесса,
заместитель генерального директора института экономических стратегий (ИНЭС), заведующий Лабораторией геоэкономического анализа и проблем социального развития ИАФРАН, член экспертного совета по проблемам инновационной политики и развития человеческого потенциала при Совете Федерации ФС РФ

Все дело в кадрах.

В XXI веке страны – это не территории, а люди. Люди – источник креативного флюида, который взрывает погружающуюся в воды истории Атлантиду Модерниити. Новая система мироустройства, коды финансово-экономической практики, высокие технические и гуманитарные технологии, культурная революция – все это свидетельства глобальной революции на планете и системном перевороте в человеческом сообществе.

Мир из сложного становится сверхсложным.

Можно выделить несколько ведущих векторов перемен: а) изменение систем образования, упаковки и трансляции знания; б) стремительный рост роли нематериальных активов и роли венчурных предприятий, в) повышение влияния антропо-социальные сообщества, все более разделяющие с привычными агентами мировых связей ответственность за политический курс.

Наконец, те поразительные изменения, которые претерпевают индивиды, занятые высокоинтеллектуальной и одновременно напряженной психофизической деятельностью, что заставляет задумываться о горизонтах неоантропологии. И еще, на первый взгляд стоящая несколько особняком проблема формирования параллельной субъектности – искусственного интеллекта.

Очевидно, что перечень далеко не полон. Однако инвариант – новая роль и степень могущества высокоталантливого, образованного, компетентного индивида, получившего доступ к остро отточенным инструментам цивилизации - очевиден.

Проще говоря: после пришествия постиндустриального общества мы лицезреем явление сложного человека в сложном мире.

* * *

В России данная проблема «вывернута наизнанку». В стране фактически заморожена эффективная кадровая политика. Нет ни горизонтальной, ни вертикальной мобильности.

Руководитель продвигает тех подчиненных, в «компетентности» которых «уверен», но зато рассчитывает на их лояльность. Профессиональные же компетенции оказываются востребованы лишь в момент кризисных ситуаций (не удивительно, что число последних возрастает). Если в данной модели и присутствует передержка, она все же лучше отражает реальность, нежели публично демонстрируемый позитив-перевертыш.

Прежде всего, страдает управление административными процессами – однако с развитием в тех или иных формах институтов «госкорпораций» – российский бизнес также заполняется подчас не слишком квалифицированными сотрудниками. А в ряде случаев нарастает практика приглашения «варягов». Исключения, конечно, встречаются, как и в любой механике, но системный эффект преобладает над артефактами.

Еще одна тенденция – заполнение рабочего пространства, причем на весьма ответственных постах, «смотрящими». Иначе говоря, людьми, которые вообще вне профессиональной темы. Их роль и компетенции в другой сфере – охрана личных и нередко коррупционных коммуникаций сложившейся мафиозно-олигархической системы противовесов и взаимных поддержек.

* * *

Мы живем в сложном и возможно уже сверхсложном мире, а проблемы пытаемся решать методами оперативных комбинаций, подчас весьма успешных, но, главное, не имеющих общей стратегической направленности. Это основная претензия к людям, взявшим на себя обременения управлять Россией в столь сложный период – эпоху транзита человеческой цивилизации.

Вполне ли владеют видимые и «невидимые» отцы нации современным политическим и методологическим инструментарием познания и действия в сложной и сверхсложной среде? Достаточно ли они осведомлены о ряде интеллектуальных революций последнего полувека не только в технической, но также в социальной и гуманитарной областях?

Известны ли им принципиальные основы, различия, достоинства и недостатки технологии исследования операций, системного анализа, индустриальной динамики, хаососложности, самоорганизующейся критичности, синергийной методологии неклассического оператора? Или же все это представляется неким экзотическим продуктом, наподобие пряной приправы к простому мясному бифштексу?

Обладание современными и пост-современными методологиям включает рефлексивные, матричные, синергетические, иные схемы и методики как продукты новой рациональности и изменившегося подхода к операциям с комплексной реальностью. И как следствие – умение либо неумение, а подчас просто непонимание характера действий в ситуации стратегической неопределенности? «Когда нет настоящей жизни, живут миражами».

Причем это динамичное хозяйство – повторю еще раз – не является раз и навсегда испеченным продуктом. Данный зверинец интеллектуальных особей стремительно развивается, мутирует, позволяя совершать более эффективные и порой незаметные для глаз обывателя операции, неважно в военной или финансовой, образовательной или социальной сфере. При этом действия, которые несколько лет назад казались не то, чтобы немыслимыми, но маловероятными, становятся еще нельзя сказать, чтобы рутинной, но практикой.

* * *

Особая тема – институализация и развитие сложных практик. Что само по себе является динамической дисциплиной, рождая экзотичные образцы, критерием которых между тем служит не экзотика, а их высокая эффективность.

Развитие знания на основе новой рациональности, лишь одна сторона процесса. Не менее важна проблематизация, своего рода «ректификация» достижений. И, главное в этом пассаже – их институализация. Естественно не в образе учрежденческой «коробчёнки» ХХ века, а в русле инновационных формул, прозреваемых за горизонтом новой антропологической констеяции по ту сторону Большого Социального Взрыва.

Некоторые постулаты этой реконструкции прикрыты собственной парадоксальностью. Но человеческая мудрость, этот великий фронесис, некогда сформулировал сентенцию о последовательности смеющихся и грустящих в исторической драме.

Мир подвижен, и он все меньше полагается на учрежденческую институализацию, а строится скорее на квази-проектной культуре (почти произвольно организующихся молекулярностях талантливых и гениальных) людей. Или как было ранее сказано на базе «антропо-социальных структур». Знания, тем более прорывные создаются не учреждениями, но людьми.

Приведу не совсем корректный, но зато яркий пример: В январе Стив Джобс покинул корпорацию Apple. Капитализация корпорации понизилась примерно на 8 млрд. долларов. Тут важна не сама цифра, ее точность, а кейс, пример, т.е. стандарт новой ситуации в сфере венчурного бизнеса и кадрового капитала. И это, конечно, не единственный пример, их можно множить.

* * *

Модернизация понимается сегодня в России крайне усечено, как «полезное усовершенствование» (невольно напоминая о другой исторической лексеме – о «полезных идиотах»). А категория «инновации» вообще приобрела особый российский смысл, фактически, обернувшись «открытием», «изобретением». В то время как эта вполне отрефлектированная практикой категория, под зонтик которой попадает далеко не всякое изобретение или рационализация.

Инновация - это то, что улучшает работу системы, то, что принимается ею, признается полезным и оплачивается. Можно изобрести нечто удивительное, но в отсутствии соответствующей среды, которая востребует данный продукт не как «блоху», а как элемент продвижения цивилизации, блоха и останется «подкованной блохой» (к тому же сломанной, если следовать тексту гениальной повести).

Основной практический тезис применительно к российской ситуации в этом ее аспекте – не отсутствие изобретательных кунштюков, но дефицит инновационной среды. И это главный порок сегодняшних российских реалий. Как было кем-то в свое время сказано: «Сир, во-первых, не было пороха…».

* * *

Если суммировать общую динамику российских процессов, то приходится с сожалением констатировать: за последние двадцать лет страна не развилась, а, скорее, архаизировалась. Иллюзия поддерживалась ростом ВВП, а это весьма сомнительный показатель в современном мире, тем более, когда он базируется на неизвестно кем зарытых в земле богатствах, а не на труде и творческом гении. «Позолота вся сотрется – свиная кожа остается».

Пожалуй, один сектор все же явно вырывается из данного осеннего пейзажа: информационные технологии. IT. Но ларчик не столь уж затейлив: просто это присутствие на российских просторах взрывной волны информационной революции и ее предметности (слегка напоминая образность «Сталкера»). Действительно, российский сектор информационных технологий (причем, преимущественно не в аппаратной, а программной своей ипостаси) оказался включен в глобальный процесс развития IT-технологий, наряду с целым перечнем полуфабрикатов и откровенно сырьевых ресурсов.

Здесь сосредоточились замечательные кадры, обладающие, правда, подчас двойным гражданством, юридическим или фактическим. Своим существованием этот сектор прикрывает отдельные неприглядные стороны российской действительности.

Но это отдельная социальная и политическая тема.

* * *

Конечно, же, в радикальном переустройстве нуждается культурная, социальная среда России. Думаю, важность глубоких изменений социальной и культурной ситуации, трансформации среды политической, превосходят значение точечных и даже кластерных институциональных преобразований в технической и технологической сфере. «Социальная стратификация» в России достигла сегодня небывалых в истории размеров, и тот культурный коллапс, который ощущает российское общество, пожалуй, имеет не так уж много исторических аналогов, по крайней мере, с точки зрения темпов инволюции в мирное время и отсутствия адекватного культурного ответа.

Если нет среды, которая готова «покупать модернизацию», но не как PR проект, а как экономическую необходимость, как товар, услугу, ноу-хау, то попытки создать качественный «инновариум» приведут с помощью внешних инвестиций к созданию инкубатора (e.g. корпоративно Hyper-HR) для отбора особых кадров для внешнего мира. Другими словами, нынешние отдельные ручьи, наподобие «пастбищ» в Физтехе, других российских элитных ВУЗах, сольются, наконец, в единую структурность, которая сможет придать процессу новое дыхание.

Можно было бы привести много фактов и цифр, но дело, думаю, не в них, или не только в них. Скажу последнее: в стране развивается центробежная энергетика, охватывающая, однако, не все население России, но ее молодой, амбициозный, творческий и деятельный слой, вполне оценивший качества транспарентного, трансграничного мира, высоко ценящего сегодня настоящий профессионализм.

Что же касается России, то нельзя выстраивать новую экономику, на «курьих ножках», производить артефакты одноразового применения, не создавая констелляций людей, способных устойчиво производить инновации и, главное, склонных потреблять именно их, а не зарубежные аналоги. И не только в быту.

Опыт «Сколково». Насколько он тиражируем?

Для многих «Сколково» в России нет ресурсов

Владимир Княгинин,
кандидат юридических наук, Директор Фонда «Центр стратегических разработок «Северо-Запад».

Спроектировать такое поселение, как Сколково — задача не из простых. По сути, мы создаем многослойную карту, каждый отдельный компонент которой живет по своим законам. Мы исходим из гипотезы, что нужно создавать город по принципу компьютерных программ с «открытым кодом»: проект такого рода, хотя и предполагает общие правила развития территории, при этом является максимально гибким и открытым. Сколкову предстоит конкурировать за молодых и мобильных, талантливых людей, которым предстоит сделать свой собственный свободный выбор. И потому важнейший элемент проекта — создание привлекательной городской среды. При этом такому городу, как Сколково нужна застройка, асимметричная московской. Если Москва — это высотная, плотная, автомобилизированная среда, то Сколково может быть малоэтажным и пешеходным городом.

Ядром инновационного комплекса обычно является университет. Вряд ли для Сколково следует создавать с нуля новый университет или переносить существующий, для него просто нет места: из 370 гектаров полноценный университет займет 150–200. Придется ограничиться переносом в Сколково магистерских, аспирантских и исследовательских модулей существующего вуза. Второй элемент — это кипящий вокруг университета бульон из малых фирм. Компании легко создаются и быстро распадаются, существуюя в проектном режиме. Третий элемент — заказчики и промышленные партнеры, связанные с созданием опытных образцов, а также с запуском инновационных продуктов в серию. Четвертый блок — жилая зона. В Сколково она будет двух типов. Часть для «оседлых» резидентов должна содержать социальные и образовательные учреждения. Вторая часть — апартаменты для мобильной молодежи. В качестве общих принципов застройки можно назвать пешеходный масштаб, хорошую связность с окружающими населенными пунктами и наличие жилого фонда, достаточного по объему и предполагающего высокую мобильность населения.

Бессмысленно пытаться сегодня воспроизвести в Сколково буквально Кремниевую долину. Под каждый инновационно-технологический бум формируется собственная инфраструктура: свой рынок труда, своя корпоративная структура и, возможно, свои города. Волна, на которой поднялась Кремниевая долина — электроника и интернет, — давно прошла. Сейчас в Америке ожидается запуск следующего после IT бума — бума конвергентных технологий. Профиль этого нового бума пока неизвестен. Никто точно сегодня не скажет, как будет выглядеть, например, совершенный кластер биотехнологий — индустрии здоровья.

Главный вывод — опыт иннограда «Сколково» возник в России не на пустом месте. При создании «Сколково» учитывался не только зарубежный опыт, но и опыт новосибирского «Академгородка», Томского Университета,  подмосковных центров типа Дубны, Черноголовки и так далее. В свою очередь и проект «Сколково» принесет российской науке и инновационной индустрии массу новых открытий и откроет новые грани инновационного опыта, который задаст новую динамику процессу модернизации. Однако транслировать образ «Сколково» в целом для России, очевидно, невозможно. Вся Россия не сможет жить в городах, подобных тому, что создается вблизи Москвы. Для этого в России нет достаточного количества ресурсов, причем как ресурсов финансовых, так и человеческого капитала. Поэтому даже с учетом сколковского опыта каждому региону придется искать собственное решение для обеспечения городского инновационного развития.

Опытом Сколково смогут воспользоваться российские регионы

Олег Алексеев,
вице-президент фонда "Сколково".

Сейчас едва ли можно говорить о каких-то серьезных достижениях по проекту «Сколково», чтобы не опережать события. «Сколково» как проект еще только оформляется, и пройдет еще немало времени, прежде чем он обретет черты, понятные не только тем людям, которые принимали участие в его разработке и реализации, но и тем, кто  смотрит на него со стороны. В общественном сознании «Сколково» пока не обрело таких ясных черт, и наша задача – в ближайшие несколько месяцев придать этим пока еще пунктирным линиям то самое качество ясности и понятности.

Тем не менее, сделано довольно много, фактически мы подошли к формированию градостроительной концепции Сколково, к формулировке принципов создания университетского и исследовательского комплекса, к созданию структуры, в рамках которой возникают несколько направлений, инновационной деятельности и коммерциализации «Сколково». У фонда «Сколково» появляется все больше партнеров, как малых, так и крупных компаний, исследовательских и образовательных учреждений. Так постепенно создается плотная и упругая среда, в которой уже можно эффективно работать.

Когда проект «Сколково» начинался, большинство экспертов сходилось во мнении, что этот проект – повторение опыта «Кремниевой долины». Однако довольно быстро создатели проекта сошлись на том, что, инновационная деятельность, несмотря на какие-то общие черты, в каждом конкретном случае, даже в рамках одной страны, реализуется исходя из потенциала конкретной местности. Конечно, «Сколково», организованное под Москвой, в значительной степени опирается на ресурсы Москвы – на научные ресурсы, на Москву как логистический центр, на центр, где сосредоточены крупные мировые компании. Второго такого центра в России просто нет. По этим параметрам Москву нельзя сравнить даже с Санкт-Петербургом, не говоря уже о других российских регионах.  Неверно проводит параллели между Сколково и Новосибирским Академгородком, поскольку в подмосковном инновационном центре потребителем разработок является частный бизнес, в то время как то, что создавалось в Академгородке, ориентировалось на государственный интерес, а совсем не на рыночный успех. Два этих проекта представляют собой два разных вектора развития.

Поэтому в полной мере повторить «Сколково» в России  нигде не удастся. Тем не менее, определенные характеристики проекта  — например, последовательность его запуска, сформулированная система компетенций, необходимая для инновационной работы, — безусловно, будут положены  в основу того опыта, которым в будущем смогут воспользоваться российские регионы.

Спрос на инновации остается, впрочем, в России крайне невысоким. Опыт коммерциализации в России инновационного продукта  – превращение знаний в деньги – тоже крайне небольшой, однако у нас есть в этой области очень хороший потенциал. При этом надо понимать, что данный потенциал реализуют люди определенного склада, нестандартные, очень ершистые, с которыми нелегко взаимодействовать. Однако если для этих людей создать определенную, комфортную для них среду, то они могут работать очень эффективно. И наша задача, задача в том числе и фонда «Сколково»,  — создать такую инновационную среду, в которой  люди «креативного класса» могли бы выразить себя. Эту среду можно создать с помощью новых технологий, новых знаний, новых компаний. И посредством всех этих нововведений люди «креативного класса» могли бы достигать успеха, общественного признания, финансового благосостояния. Для людей такого инновационного склада необходимо создавать новые рабочие места, чтобы они не только сознавали свою миссию в российской истории, но и были удовлетворены тем местом, которое уже сейчас они занимают в российском обществе. И вот это, как мне кажется, и есть тот важный смысл, который заключен в технологической модернизации.

Какие инновационные сектора смогут стать драйверами экономического роста?

Источник роста – национальный спрос на инновации

Кирилл Андросов,
управляющий партнер AlteraCapita.

- Обратите внимание, что разговор о модернизации получил новый акцент именно в разгар кризиса. Для всех стало очевидно, что та степень зависимости макроэкономики нашей страны от сырьевых товаров – нефти, газа, металлов – становится уже опасной. Такие сырьевые страны как Россия, кризис ударяет дважды: во-первых, падает глобальный спрос; а во-вторых – падают цены. Все это оказывает на нас мультипликативный отричательный эффект. Да постановка задач диверсификации экономики – не нова, просто кризис с финансовой точки зрения показал нашу уязвимость и необходимость активизации действий в этом направлении.

Именно этим воздействием кризиса обусловлены, по-моему, все хорошие инициативы. «Сколково» – это лишь часть проекта, одно из звеньев важной цепи, наряду с космосом, энергетикой, телекоммуникациями, ядерными и биотехнологиями. У России в этих секторах есть исторически сложившиеся конкурентные преимущества: и доля рынка, которую мы занимаем, и акцент на  фундаментальном образовании, который делался в Советском Союзе, да и национальный спрос в каждом из этих секторов способен стать новым драйвером роста.

- Каковы тенденции на современном рынке труда? Какие люди нужны для посткризисного роста?

- Те современные коммуникационные технологии  (и в первую очередь – интернет), которые пронизали нашу повседневную жизнь,  в значительной степени изменяют – или уже изменили – требования к квалификации персонала, причем на всех уровнях, от линейного рабочего до топ-менеджера. Фактор доступности информации и скорости обмена ею снизил требования к специалистам с точки зрения необходимости энциклопедических знаний и повысил требования к ним с точки зрения способности работать с большими объемами информации в условиях ограниченного времени. Потому что время и скорость – это важнейший фактор в конкуренции.

Многие курсы и программы MBA российских и зарубежных ВУЗов в последнее время стали адаптироваться под эту ситуацию. Ими признается необходимость работы в условиях стресса, важность скорости принятия решений, способность работать в команде – потому что командный доступ к информации позволяет мультиплицировать эффект. Вот это ускорение бизнес-деятельности – по-моему, и есть новая глобальная тенденция на рынке труда. В начале нашего разговора я уже говорил, что мы – неотъемлемая часть глобального рынка, поэтому этот процесс очень актуален для нашей страны. Но, с другой стороны, нашей новой экономике – рыночной экономике – всего каких-то 15-20 лет. И за это время только-только подрастает новое поколение менеджеров, которое не жило в советской распределительной системе, поэтому качества конкурентно-ориентированных думающих менеджеров продолжают быть очень востребованы. Именно на них, как мне кажется, на рынке сейчас наибольший спрос.

Необходимо учесть наноиндустрию!

Андрей Алпатов,
доктор экономических наук, профессор, помощник Заместителя Председателя Правительства РФ А.Л. Кудрина

В числе направляющих сил инновационного развития можно назвать несколько отраслей, актуальность совершенствования которых сегодня подтверждена государством. В ряд важнейших государственных программ, утвержденных распоряжением Правительства РФ от 11.11.2010 № 1950-р, попали космическая отрасль, авиа- и судостроение, информатизация, электроника и радиоэлектроника, атомный комплекс, фармацевтическая промышленность и др. Все эти отрасли реально могут стать драйверами нового экономического роста. Лично я бы еще выделил наноиндустрию. Разработки в этой области несут с собой совершенно новый технологический прорыв, который сулит бизнесу огромные перспективы.

Федеральные университеты, ОЭЗ и крупные технопарки должны стать необходимой инфраструктурой, базисом для создания новых технологий, производств и т.д. Без них сама идея формирования инновационного пространства становится бессмысленной. Каждый этот элемент выполняет свои задачи, свои функции, но вместе они должны предоставлять все необходимые условия для практической реализации и материализации идей, патентов, технологий и т.п. Не исключено, что в процессе развития инновационной экономики потребуются и другие институты.

Перспективная отрасль – производство полукристаллического кремния

Олег Сухарев,
профессор Государственной академии специалистов инвестиционной сферы (ГАСИС), профессор кафедры «Экономическая теория» Экономической академии им. Г.В. Плеханова, ведущий научный сотрудник Института экономики РАН.

Как и раньше, определять экономический рост в России будут в ближайшем будущем два сектора - финансовый и сырьевой. А вот какие секторы должны определять ростовую динамику – это машиностроение (авиа, судостроение, станко и приборостроение), электроника, строительство и др. Именно  в этих секторах формируется основа для инноваций.

Однако тот, кто видел завод «Элион» при институте точного машиностроения (НИИТМ) в г. Зеленограде, скажем, в 1985 году, и увидел этот завод в 2010 году, то есть 25 лет спустя, когда завод вошёл в концерн «Ситроникс», не усомнится: завода просто больше нет. Новые возможности в секторах могут создаваться, когда имеются сами сектора, когда совершенствуется их база, готовятся и обучаются кадры. Прорывные технологические решения возможны только в подготовленных коллективах. Даже возникая в небольшой лаборатории, инновация не может быть реализована одиночками, время одиночек давно прошло. Инновации реализуются подготовленными коллективами людей. Думаю, что возможности для инноваций как раз не созданы, просто они возникают локально, либо случайно, эти отдельные случаи выхватывают, вынашивая надежды, что данная инновация всколыхнёт рынок, страну. Но, как правило, далее ничего кардинального не происходит именно потому, что возможности возникают, а не создаются.

Для того, чтобы создавать возможности, необходимо возрождать и стимулировать возникновение целых секторов промышленности, видов деятельности, исчезнувших, кстати, в 1990-ые годы, включая опытную базу, прикладные разработки, НИОКР, а главное - спрос на перечисленные виды работ, а, значит, и на конечный продукт, нужный на внутреннем рынке отечественного производства. Перенос отвёрточных производств из-за рубежа не решает проблему, а только усугубляет её, ибо тогда возникают некие инновации на этих производствах, но я бы назвал их «инновации под контролем». Они не того вида и значения, которые необходимы для мультиплицирующего эффекта в масштабе страны, с развитием собственного интеллектуального капитала. Подобные виды заимствований лишь дестимулируют развитие собственного интеллекта, с вытекающими последствиями для новых результатов. В связи с этим уповать только на заимствование, либо заимствование с техническим изменением и наращением результата, как действует Китай, без создания возможностей внутри страны, не является верной стратегией инновационного развития.

Хочется надеяться, что неплохую перспективу составляет развитие микроэлектроники и нанотехнологий. Однако в этой области необходимо восстановить ряд производств, чтобы воссоздать условия и технологическую базу для полноценного развития данной отрасли.

***

В России производство поликристаллического кремния осуществлялось на предприятиях оборонно-промышленного комплекса. Сокращение государственных расходов и приватизация стали главными причинами утраты данного производства. Так, к началу 1990-ых гг. в СССР было порядка 12% производства поликристаллического кремния, причём основные производства были в России, но с остановкой заводов ЗТМК (г. Запорожье), ДХМХ (г. Донецк), КХЦМ (г. Красноярск), ПХМЗ (г. Подольск) сегодня Россия занимает лишь 0,1% мирового производства поликристаллического кремния. Из оставшихся производителей поликристаллического кремния Красноярский ГХК, ОАО «Химпром» (г. Новочебоксарск), Усолье-сибирская группа НИТОЛ (Иркутская область), предприятием «Усольехимпром».  Причём мощности работы этих предприятий не высоки. Поэтому монокристаллический кремний выращивается из зарубежного сырья.

Правительство РФ предпринимало попытки решить проблему сырья – поликристаллического кремния в рамках проектов «Кремниевая Россия», «Российская силиконовая долина», «Балтийская кремниевая долина», история которых начинается примерно с 1998 и продолжается до сих пор, правда, так и не принеся ощутимых результатов. Попытки отдельных олигархов и частного бизнеса построить завод в Хакассии также не увенчались успехом. Активная позиция Китая, построившего 4 завода за последние несколько лет и откровенный демпинг при продаже поликристаллического кремния, вытесняют с рынка иных игроков.

Для российских производителей, которые некогда имели весомую долю мирового рынка, стоит задача форсирования прорывных технологий для восстановления своих позиций, что потребует снижения удельных затрат на производство поликристаллического кремния, особенно затрат энергии, так как в России тратится от 75 до 130 КВт на кг., а зарубежные технологии и оборудование позволяют тратить всего 20 КВт  на кг изделия. Таким образом,  прорыв возможен только при условии развития электронного машиностроения и соответствующих технологий, включая и энергосберегающие.  Средства производства в этой сфере  - это специальное технологическое оборудование. В частности, это вакуумное оборудование, от производительности которого зависит и себестоимость конечных продуктов, и конкурентоспособность микроэлектроники и солнечной энергетики.

Ведущим разработчиком так называемого ростового специального технологического оборудования в СССР являлся НИИ «Гиредмет», который смог создать ряд отечественных установок для выращивания  монокристаллов: «Редмет» – 10, «Редмет» 30, 3А и др., с помощью которых выращивалось 95%  монокристаллов. Технический уровень разработок «Гиредмет» к началу 1990-ых гг. ещё уступал зарубежным конкурентам, но разрыв между ними неуклонно сокращался.

При дезинтеграции предприятий в результате разрушения СССР, вследствие нарушения производственно-технологических связей, кооперации, между предприятиями, разработчиками специального технологического оборудования для получения монокристаллов чистого кремния, предпринимались усилия по объединению оставшихся предприятий и мощностей. При этом, на протяжении почти двух десятилетий были выработаны основные направления развития кремниевой отрасли. К ним можно отнести: 1) преимущественное развитие «солнечного» кремния и кремния для мегабитных микросхем; 2) разработка оборудования для выращивания кристаллов большого диаметра; 3) повышение эффективности производства кремния за счёт снижения энергозатрат; 4) разработка систем управления с переходом от импортных к отечественным аналогам; 5) достижение высокого качества исходного сырья – поликремния.

Анализируя  информацию   по  развитию производства   возобновляемых  источников  энергии, ресурсной  базы  для  производства  кремниевых  ФЭП, росту  тарифов  на  вырабатываемую  традиционным  способом э/энергию в  мире, проекты  развития  солнечной  энергетики  в  РФ,  а  также  состояние отрасли  по  оснащенности  специальным  технологическим  оборудованием,  можно  сделать  вывод  о  высокой  степени  актуальности  работ,  предлагаемых  для  реализации  на перспективу по  данному  направлению.

Описанное направление в области микроэлектроники является примером перспективнейшего кластера, и Россия уже отстаёт в этом отрасли, потому что пока делается далеко не всё, что можно и должно для развития данных производств и внутреннего рынка, а возможности пока имеются.

***

Таким образом, в отдельных секторах создаются определенные возможности для модернизации, но необходим выход в виде конечного продукта довольно высоких серий на внутренний и внешний рынок.

Каково может быть воздействие на инновационную активность нового законопроекта об образовании в старших классах?

Состояние образования ухудшается

Олег Сухарев,
профессор Государственной академии специалистов инвестиционной сферы (ГАСИС), профессор кафедры «Экономическая теория» Экономической академии им. Г.В. Плеханова, ведущий научный сотрудник Института экономики РАН.

Качество среднего образования – это отдельный вопрос, и оно неуклонно снижается. Но и качество высшего образования, подготавливаемых диссертаций, сама атмосфера оценки научного результата, его появления в России – это низкое качество, за редким исключением. Значимую лепту в укрепление такого состояния вносят реформы образовательной системы. Отвечая точно на поставленный вопрос, мне хотелось бы ответить, разумеется,  «нет,  не сможет стать». И дело даже не в том, что снижается культура образовательного процесса в средней школе, идёт чехарда с часами, предметами, без внимания остаётся качество.

Тестовая система в некоторой степени способствует формальности знания, сокращению его глубины и, если хотите, душевной проникновенности знания. Без последнего качества, не получите Вы высококлассной когорты учёных. Отдельные гении при этом вполне могут получить некую престижную премию и отказаться от неё в связи с нанесенной им обидой  в прошлом, например, унижением, и отсутствием должной оценки их труда, как их личная насмешка над такой бюрократической системой «от науки». И это правильно. Я глубоко понимаю такое поведение. Но образование – это не гении, это широкий,  максимально возможный слой  образованных, культурных людей, расположенных к творчеству во многих направлениях, это система отношений в стране, которая бы подогревала и поощряла это творчество, оценивала бы людей по достоинству. Вот это и есть атмосфера широких инноваций.

Образование – первооснова для инновационной деятельности, а сама эта сфера очень хрупка к организационным инновациям, то есть легко потерять образование в ходе быстрых, слабо продуманных изменений. Наука – это сугубо инновационная деятельность, она создаёт новые комбинации знаний. Поэтому и кандидатская и докторская диссертации – это инновационная деятельность. Именно в этой сфере творится просто «беспредел», о котором я знаю лично, так как работаю в ряде диссертационных советов. В своих публикациях я предлагал меры по реформе ВАК РФ, оценке диссертаций, комплектовании диссертационных советов, отмене списка журналов ВАК РФ. Ничего не происходит – ровным счётом ничего. Точнее происходит ухудшение ситуации, то есть процесс чиновничьего от науки произвола никто и не думает останавливать, он продолжается.

Смерть моего докторанта, который был уже доктором технических наук и профессором и в 67 лет подготовил и успешно защитил докторскую по экономике, но был нервотрёпкой в ВАКе России и дополнительной экспертизой в РЭА им Г.В.Плеханова доведен до смерти, так что не смог по этой причине попасть на дополнительное обсуждение своей докторской 21 января 2011 (умер 6 января, а защитил работу 16 декабря 2009 года при единогласном положительном решении, имея около 70 работ по диссертации включая 3-4 монографии и около 15-20 работ в ВАКовских журналах России и других стран - Украины, Болгарии, являлся крупным известным исследователем России, автором 15 учебных пособий, изданных в федеральных изданиях), заставила в моей книге «Экономика будущего: теория институциональных изменений», которая готовится к изданию в 2011 году напрямую обратиться к Президенту России, чтобы исключить потерю достойных людей и коренным образом изменить подобное отношение к ним в России.

В ВАКе России происходят процессы, которые не приводят эту систему к большей эффективности. Завязанные в кланах пожилые люди, либо много проработавшие в  московских и региональных вузах и в самом ВАКе буквально поражены этими связями, но в силу их загрузки, связанной с иными обязанностями и педагогической деятельностью, они низко компетентны в науке. В итоге, диссертации низкого уровня пропускаются, диссертации, которые трудно понять – нет, в основном обычно это честные работы.

Эта проблема решается следующими системными шагами:

—  ротация полного состава ВАКа,

— организация специальной Федеральной аттестационной комиссии на базе Академии наук (в этом случае ВАК ликвидируется при Министерстве образования), представители которой ежедневно занимаются только исследованиями,

— оплата работы в диссертационных советах и этой комиссии, отдельно за экспертизу работ,

— смена полного состава аттестационной комиссии раз в два или три года, — ужесточение требований к диссертационным советам по возрасту, научным публикациям, специальностям, отмена списка журналов ВАК.

Мы, как граждане страны, должны поставить под общественный и государственный контроль процессы в науке и высшей школе, которые осуществляются за наши деньги, и не проводить необоснованных изменений, формальных и поверхностных по существу или увеличивающих коррупцию, как это происходит сейчас, увеличивающих власть князьков от науки и образования. Мы не должны допустить смерти и уничтожения достойных людей за достойные диссертации в стране – это главное условие её инновационного развития, как не должны устраивать ассоциации, которые вводят цензуру и измеряют науку по титулам своих организаторов, учредителей, намеренно блокируя выступления отдельных профессоров, включая несервильную  а потому и неугодную молодёжь, на конференциях, позиция которых идёт вразрез с официозом.

Поэтому, конечно важно организовать систему образования на всех уровнях – не только общеобразовательной школы, чехарда с которой её и уничтожает, но и на дальнейших ступенях организации научной работы, создания условий для научного труда – жилья, заработной платы, этичной атмосферы, востребования результатов – фундаментального и прикладного характера.

Что из арсенала инновационно-технологического развития может быть эффективно использовано сибирскими территориями?

Необходимо использовать ресурс сибирских научных центров

 Виктор Зубарев,
депутат Государственной думы Российской Федерации. Член Генерального совета партии «Единая Россия».

Инновационный потенциал сибирских территорий, на мой взгляд, сегодня велик. При этом нельзя игнорировать тот факт, что на данный момент основным ресурсом развития Сибири выступают природные ресурсы. Например, после временного затишья, которое царило на этом рынке во время кризиса, появился очень большой спрос на поисковые лицензии, причем интерес этот не в последнюю очередь обусловлен внутренним спросом.

В Сибири живут уникальные люди, здесь — мощнейшая научная база. Думаю, если мы будем более эффективно использовать инфраструктуру промышленных предприятий, оставшихся нам с советского времени, то возможно создание инновационных промышленных комплексов и бизнес-инкубаторов.

Но, по моему глубокому убеждению, конечным продуктом, на котором должна специализироваться Сибирь, должен быть продукт креативно-интеллектуальный, а не серийное производство, которое все же дешевле будет наладить где-то в других местах. Нам сложно будет конкурировать в производстве серийных продуктов с такими гигантами, как китайская промышленность. Кстати, высокий уровень мотивации могут продемонстрировать люди, которых мы называем «креативным классом». Их мало; и для появления достаточного количества таких людей в будущем нам необходима реформа образования. Нам необходимо сделать акцент на воспитании нравственных, духовных молодых людей, которые являлись бы настоящими личностями. Не надо насильно пичкать детей математикой и химией. Если они будут полноценными личностями, они сами будут выбирать то, что им в будущем понадобится, в каком регионе они должны трудиться.

К сожалению, сегодняшний российский топ-менеджмент пока еще ограничен в своей предпринимательской активности. Серьезно изменить ситуацию, на мой взгляд, могут стажировки и обучение за рубежом. Вовлечению топ-менеджемента в активную модернизационную деятельность может способствовать создание ситуации «социального лифта», когда управленцев привлекают к участию в обсуждении важных вопросов с собственниками предприятий и представителями власти.

Ресурс Сибири – близость к азиатским рынкам потребления

Кирилл Андросов,
управляющий партнер AlteraCapital.

В Сибири есть все необходимое и достаточное для активного развития региона: электроэнергия, железная дорога, газ и нефть, люди.

Но также у Сибири есть своя специфика, два очевидных фактора, которых нет в других регионах России. Там в среднем холоднее, чем во остальных частях России, что, несомненно, накладывает свой отпечаток на структуру производства и потребления, в том числе – на потребление топливно-энергетических ресурсов. Этот факт, в свою очередь, влияет на себестоимость производимой в Сибири продукции. Это обстоятельство, на мой взгляд, скорее минус с точки зрения развития территории.

Но есть и очевидный плюс – близость к азиатским рынкам потребления, в первую очередь к Китаю, Южной Корее, Японии. По оценкам большинства экономистов, мировой рост ближайших пятнадцати-двадцати лет будет приходить из этих регионов. Это означает рост потребления, рост инфраструктурного и жилищного строительства, рост и развитие производства – именно эти глобальные процессы, на мой взгляд, и способна обеспечить энергетическими и сырьевыми ресурсами наша богатая Сибирь.

Приоритет развития Сибири – грамотная кадровая политика

Олег Сухарев,
профессор Государственной академии специалистов инвестиционной сферы (ГАСИС), профессор кафедры «Экономическая теория» Экономической академии им. Г.В. Плеханова, ведущий научный сотрудник Института экономики РАН

Главной спецификой развития сибирских регионов России являются климатические условия, высокая протяжённость по расстоянию, низкая плотность населения, высокие издержки добычи ресурсов. Поэтому экономическое развитие будет определяться кадрами и крупными инфраструктурными проектами общероссийского значения, которые будут экономически связывать эти регионы, обеспечивая их кооперацию, взаимодействие. Но эти проекты могут и должны иметь федеральное государственное значение. В качестве таких проектов могут выступать  задачи строительства транспортных коридоров, развёртывания каких-либо производств, транспортных систем, освоения месторождений.

Однако основа развития этих регионов – кадры, профессионально подготовленные и живущие в данных областях, планирующие свою жизнь именно на этой территории, а не мечтающие уехать. Следовательно, важнейшими проектами будут выступать проекты обустройства жизни, развития инфраструктуры – жилищной, транспортной, информационной и т.д. На мой взгляд, это главное в стратегии развития Сибири. Конечно, развитие наук и производства по экологическому освоению ресурсной базы является также магистральным направлением. Политика относительно кадров должна предусматривать систему стимулов, касающихся условий жизни, заработной платы, привлечения и закрепления кадров в этих регионах. Перечисленные решения, в случае их реализации, обеспечат характеристику инновационно-технологического развития Сибири РФ.

Агамирзян Игорь,
Генеральный директор и Председатель правления ОАО «Российская венчурная компания».

– Какие инновационные сектора смогут стать драйверами следующего цикла экономического роста?

– Вопрос этот на самом деле очень непростой. Если бы мы заранее могли сказать, какие сектора могут стать драйверами следующего цикла, то очень многие люди, занимающиеся инновационно-технологическим бизнесом, были бы гораздо богаче и успешнее, чем сейчас. По крайней мере, лично я в таком случае занимался бы не созданием экосистемы венчурного инвестирования, а инвестировал бы сам в компании, относящиеся к такому сектору. Тем не менее, некие общие соображения на эту тему у меня есть, и они связаны с прогрессом в науке и технологиях, которые появились за последние пятнадцать-двадцать лет.

Например, хорошо известно, что коммерциализация всегда идет с некоторым запаздыванием по отношению к научным достижениям. Также мы знаем, что есть некие общие закономерности развития любой индустрии, типовые этапы развития. Начальный этап – это такой своеобразный «гаражный» период, когда, придумав буквально на коленке первый компьютер (или соорудив в гараже первый планер), можно выйти со своим изобретением в мировые лидеры. Однако с гораздо большим успехом можно остаться гордым владельцем бизнеса, который на протяжении этих лет так и не вышел за пределы своего гаража.

Этот период – «окно возможностей» – очень короткий, и длится, как правило, всего несколько лет. По окончании этого периода уже выделяются явные лидеры новой индустрии и начинается следующий этап – этап консолидации. Более успешные компании подминают под себя менее успешных. Этот период обычно более длительный, в традиционных технологических индустриях он занимал от десяти до тридцати лет. В автомобильном производстве, например, он начался еще в десятые годы, и к началу второй мировой войны крупнейшие автомобильные производители фактически уже поделили всю индустрию. И сегодня мало кто помнит о том, что бренды наиболее крупных автопроизводителей  когда-то сами были независимыми производителями. Например, «Шевроле», «Понтиак», «Кадиллак» – все они были самостоятельными компаниями.

Потом, когда конкретная индустрия становится зрелой, инновационный рост становится возможен только в каких-то нишевых зонах. Скажем, последние лет тридцать в той же автомобильной промышленности инновационное развитие продолжалось в области автоматизации и внедрения информационных технологий во всех важных элементах автомобиля, от управления двигателем и до навигационных системам, но собственно автомобильная платформа очень мало изменилась. Тот  же процесс  характерен для авиации, где «Боинг» вобрал в себя практически всех авиапроизводителей США;  примерно так же развивалась компьютерная индустрия,  в которой «окно возможностей» существовало в конце 70-х – начале 80-х годов, а к середине 80-х уже закрылось.

Но начальному этапувсегда предшествует цикл научной проработки фундаментальных результатов и инженерных решений, которые впоследствии сделают возможным открытие этого «окна возможностей».

Лично мое впечатление заключается в том, (хотя я не могу, конечно, гарантировать, что события будут развиваться именно таким образом) что подобное окно возможностей имеет шанс открыться в области наук о жизни – в широком смысле этого слова. Если в более узком смысле  – в области медицины.

История свидетельствует, что настоящий экономический рост всегда был связан с успехом в областях, которые меняли нашу жизнь и социальный ландшафт. Медицина –  это социально значимый сектор, и такое гипотетическое пока направление, как индивидуальная медицина, имеет высокий шанс стать очень выгодным с коммерческой точки зрения. Например, на протяжении более чем двадцати последних лет ведутся фундаментальные научные изыскания, связанные с расшифровкой генома человека, и на сегодняшний день они достигли такого уровня, когда довольно эффективно с экономической точки зрения расшифровывать уже не геном человека вообще, а геном какого-либо конкретного человека. Складывается впечатление, что в довольно близком времени можно будет технологически (а в обозримом будущем это станет доступно и с экономической точки зрения) разрабатывать лекарство под конкретного человека и под его конкретную болезнь. Вот это будет действительно революция. Причем как революция в социальной жизни человека, так и революция с точки зрения финансовой успешности тех, кто станет  пионерами новой индустрии и попадет в «окно возможностей» как организатор таких услуг.

Что касается традиционной уже микроэлектроники и информационных технологий, то, на мой взгляд, это уже настолько зрелые рынки, что вряд ли в этих областях можно ожидать каких-то существенных прорывов. Конечно, они будут развиваться и дальше, но по-моему уже достигнуто соотношение цены и качества, которое удовлетворяет экономику. Единственное направление, где я вижу перспективу роста – это направление, связанное с распределенными интеллектуальными системами, которые базируются на микроэлектронике и информационных технологиях, но предоставляют новое качество в возможности управления сложными объектами. Это все то, что сейчас принято обозначать термином SMART. «Умные сети распределения» энергии, «умные» города, интеллектуальные системы управления транспортом, интеллектуальные системы управления жилищно-коммунальным хозяйством, производством и так далее. Все эти технологии базируется на микроэлектронике и на программном обеспечении для встроенных систем. Это как бы другое направление, в котором будет продолжать развиваться и спрос на информационные технологии в более узком, не платформенном смысле, и в первую очередь будет расти спрос в области программного обеспечения для встроенных систем.

– Что из арсенала инновационно-технологического развития может быть эффективно использовано сибирскими территориями?

– Лично для меня тема глобализации регионов, встраивание регионов в мировые цепочки добавленной стоимости является очень важной. Я твердо уверен в том, что традиционное понятие «конкуренции на глобальных рынках» устарело и скоро сменится понятием «конкурентной кооперации». Посмотрите вокруг, нас окружает очень мало товаров, про которые можно твердо сказать, что они сделаны в какой-то одной стране. В любом современном инновационно-технологическом продукте, как правило, используются компоненты, произведенные в нескольких разных странах, инженерная разработка осуществляется в другой стране, а продажи его идут по всему миру.

На мой взгляд, очень важно найти свое место в глобальных системах технологического производства и сбыта – в соответствии с тем набором компетенций, умений и конкурентных преимуществ, которые есть у конкретной страны или у конкретного региона. Скажем, в сибирском регионе, всегда славившемся своей фундаментальной наукой в Красноярске, Томске и Новосибирске, очевидно, есть компетенции, связанные  с индустриальными разработками и прикладными исследованиями, которые ориентированы  на производство конкретных технологических решений. Проблема в том, что нет квалифицированного заказчика, который бы определил, на какие именно из наших компетенций и умений есть рыночный спрос. И поэтому особую важность приобретает поиск партнеров, которые смогут определить, какого рода технологические инновации пользуются особым спросом на глобальных рынках. На мой взгляд, как раз сибирский регион в настоящий момент недостаточно использует те возможности, которые ему дают его опыт и компетенция. Прорыв возможен через развитие международного партнерства и активном участии в международных цепочках добавленной стоимости.