ИНТЕЛРОС > Материалы рейтинга "СОФИЯ" > Норов города, или Ментальность

Ян Чеснов
Норов города, или Ментальность


13 декабря 2009

1.  Онтологический аргумент горожанина

Вопрос об основе мира задают философски настроенные древнеиндийские упанишады (VIII в. до н. э. – Ш в. н. э.). Отвечают, как мы покажем ниже, замысловато, но, в сущности, верно, сводя проблему к пространству. В центре нашего внимания сейчас специфическое пространство города. Но не то, о котором много написано: улицах, площадях, домах и пр. Мы постараемся сквозь эту эмпирическую реальность рассмотреть виртуально-бытийную реальность города, его телесное существование, но представленное в плане ментальном.

Это вовсе не привычное коммунитарное «городское сознание». Последнее рассматривают как результанту  выделенных в городе «факторов», «моделей» или «модусов». Например, «моделей»  морфологической, пространственной, семиотической, инфраструктурной, а также модусов: природно-ландшафтного, архитектурно-коммуникативного, трансгородского, социально-организационного, мыследеятельностного, нормативно-ценностного . И не «идея города». Конечно, чистая раз идея. Лучше других этот подход изложил С. А. Смирнов в абстрактной работе «Антропология города»: «…Быть горожанином – не значит жить в каменном мешке, топтать асфальт, вечером тусоваться в кафе или на светских раутах. Быть горожанином – значит «городить», строить «нерукотворный Храм» души своей, заботиться о себе, (в духе древнегреческой эпимелейи ), огораживать себя от всякой нечисти, идти на казнь, на площадь ради онтологического аргумента, как Джордано Бруно, поскольку без него ему – не жить» . То, что так высокомерно отбрасывает С. А. Смирнов, и есть суть городской жизни. Не сельской, не поселковой, хуторской, казарменной, никакой другой. В начале своих сентенций по поводу бытия горожанина этот автор кратко описал способ проживания отдельным человеком и потому способом предельно телесным  этой самой идеи города. А весь вопрос действительной антропологии города состоит в понимании того, как же эта идея может быть отелесена.

Наиболее подробная концепция  формальных признаков исторического появления города принадлежит выдающемуся британскому археологу В. Гордон Чайлду . По его мнению, появление города (городская революция, последовавшая за неолитической) диагностируется 10 чертами: увеличение размеров поселения, концентрация ценностей, масштабные общественные работы, письменность,  профессиональное искусство, точные знания, дальняя торговля, специалисты непищевых отраслей, классовая стратификация, политическая организация больше на основе соседских связей, чем родственных. Все вместе свидетельствует о «городской революции». Последовавшие теории модифицировали  его схему. Признано, что городская революция началась в Месопотамии около 5 тыс. лет назад. Затем охватила Египет, долину Инда и северный Китай. Города в Мезоамерике и в Перу города появились намного позже: в  первом тыс. н.э. Критики Чайлда стали уделять больше внимания политическим институтам и религиозным верованиям. Стали говорить не о неолитическом прошлом городов, а о ранней бронзе. И не о революции, а об эволюции (Джеймс  Мелларт и др.). Но это  частности, зависящие от установки ученого, даже от специализации самого археолога.

С точки зрения философско-антропологической реконструкции общее направление в развитии проблемы: первые города были не только контейнерами пищевых запасов, оборонительными центрами и резиденцией правителей, они были хранилищами идей о пространств и времени. Причем начиная с архаики и вплоть до современности идеи пространства всегда более активны, чем идеи времени, требующие чрезвычайных осмыслений в виде высоких абстракций и сакрализации. Что является уделом немногих. А пространство вот оно в своей онтологической очевидности: чукча может сказать, что соседнее жилище недалеко – «всего два раза вспотеть». Имеется в виду популярный у них бег. В принципе это та же сентенция, что и та, что о топтании у С. А. Смирнова.

Говоря схематично, есть два  агональных мысле-образа пространства: маршрутное (мужское охотничье) и концентрическое (женское). Эти образы создают парадигму города. Вот пример из тибетской мудрости. Шел купеческий караван. Дракон огромным кольцом его окружил и заставил купцов построить  вдоль его тела крепостную стену, а затем жилища, лавки и пр. Напомню, что дракон часто выступает как носитель женских начал. Он хтоничен, как все одноногие боги. (Походка с подволакиванием одной ноги считается драконьей в Китае, а на Кавказе это ритуальная походка женщин перед святилищем). Мы задержались на  тайнах антропологии и топчемся не только из-за русского этикета (мужчина-гость сразу в избу не входит, а некоторое время мнется с ноги на ногу у двери – он в ритуальной позиции женщины). Все ради донесения простой мысли: маршрутное (линейное, тож) пространство способно превращаться в концентрическое (локусное, бишь). Хотя бы в приведенной этикетной ситуации. Вообще это человечество умело проделывать с эпохи мустье, погребая своих умерших (антропологическая деталь: то человечество не было еще современного вида). Архаические народы успешно умеют образовывать «города»: австралийские аборигены, если волны выкинут на берег кита или в местности созреет много семян, эскимосы тоже организуют города зимой и там предаются светской жизни, нечто подобное устраивали на зиму индейцы  Северной Америки.

Перестройку маршрутного пространства в концентрическое, ментальную или реально-морфемную, назовем спациализацией. Она исправно служит мышлению, выступая в роли табло континуальности для топоментально родившейся мысли.

Города, даже самые древние и даже в форме протогородов (библейская Ниневия была чередой поселков на три дня пути), как аттракторы, втянули  удаленные пространства  в систему, ориентирующую в мире. Обозначив эти  внешние пространства, города сняли на время мысли и заботы об окружающем мире, а в обмен они дали  ощущение комфорта. Было покончено с пандемией страха, о которой для первобытности говорил невропатолог С.Н. Давиденков .  Внешнее, обозначенное, спациализованное пространство было ментально отринуто, отброшено в пользу уюта, который  в начале начал был просто безопасностью, а уж потом  возможностью ходить по асфальту. Не по грязи в резиновых сапогах. Это они с налипшей глиной создают весомый онтологический аргумент в пользу любого самого «ненастоящего» города, по крайней мере, в России. И надо думать, аналогичная ситуация повсюду в мире.

Поэтому возникает необходимость посмотреть на феномен города с точки зрения бытия человека: характера решения им забот, потребности в отдыхе, готовности пойти на риск и преодолеть страхи и трудности не ради онтологического аргумента, а ради надежды на  обитание в комфортных условиях в городе. Следовательно, проблема города требует экзистенциального подхода.

2. Вызов и витальный ответ

Старинная пословица гласит «Что ни город, то норов». Она отражает не просто уникальность каждого города, но неповторимость его человеческого потенциала, его ментальности. Но что лежит в основе этой ментальности? Есть ли в ней некое универсальное основание?

Конечно, обозначенный подход с учетом  философско-антропологической реконструкции  должен строиться на надежном основании  достижений дисциплинарной антропологии, археологии, урбанистической географии, социологии и других наук. Но все эти полезные знания  нуждаются в такой компановке, которая позволила бы подойти к делу операционально. Такую удобную форму мышления нам предоставила историческая наука. Эпохой в расширении наших знаний о культурогенезе  было учение А. Тойнби о локальных цивилизациях, развивавшихся по принципу вызова и ответа . В данном исследовании эта методология переносится на антропологию города. Город сам посылает вызов, а человек на него отвечает перерабатыванием  вызова в его проживание, то есть в тот или иной стиль жизни. Здесь город, дающий вызов, действует как естественный фактор, порождающий стратегический ответ в виде искусственного  виртуально-бытийного фактора – городской ментальности.

Естественно действующий фактор города  нельзя сводить к нетронутой природе. В моих опросах молодых граждан Обнинска, которому 50 лет, обнаружилось удревление сооружений, датированных сравнительно недавним временем, их оприродивание . Например, в городе в 1958 г. была построена 300-метровая метеовышка на растяжках из толстых стальных канатов. В 1961 г. из остатков канатов энтузиасты методом народной стройки соорудили симпатичный Подвесной мост через глубокий овраг в черте города. Еще живы люди, участвовавшие в этом деле. Но опрашиваемая мной молодежь безбожно старит мост, считая его даже «дореволюционным». С подобным свойством  памяти я столкнулся на Кавказе в связи с боевыми красавицами-башнями (до 25 м высоты). Археологи их датируют поздним средневековьем (XIV-XVI вв.). Местное население говорит иногда о «многих и многих тысячах лет». Происходит сдвиг сооружения в такое далекое прошлое, что эта постройка приобретает статус явления природы. Дело в том, что всякий элемент среды, становясь естественным фактором, обособляется от других элементов ее, приобретает монадические телесные черты и, внедряясь в пространство, выпадает из естественного хода времени и сам создает себе новое  время. Телесный монадизм элементов среды – это полюс экспозиции, герменевтически противостоящий причинно-следственному полюсу.

Вот почему одна из старейших упанишад Чхандогья (VIII в. до н. э.)  спрашивает: «Что есть основа этого мира?». И отвечает: «Пространство» . Далее она  гласит: «То, что названо «Брахман», тождественно пространству вне человека и неизменно. Тот, кто знает это, достигнет полного и неизменного счастья» . В упанишадах для достижения Абсолюта ведено новое время, бесконечное (Веданта – «Бесконечное время»).

Последовать по пути упанишад в поисках Брахмана? Но это слишком высокий уровень Абсолюта и лестница к нему должна хоть во что-то упираться – в реальное или ментальное тело. А то мы можем оказаться в положении юных обнинцев, не ведающих причинно-следственных обстоятельств появления моста, по которому они любят пройтись. Символика моста всегда телесна и хтонична – он модуль переходного состояния из-за связи с потусторонним миром. Находясь на мосту, мы ни здесь, ни там. На нем позволительны вольности, как на Мосту вздохов в Венеции или на Поцелуевом мосту в Петербурге. Мост - превращается в событие, рождающее новое время за счет введения странного пространства: виртуально-бытийного, витально-личностного,  жизне-смертного.

Подобный хтонизм, источающий витальность, в нашей теме нужно постоянно иметь ввиду. Это опора лестницы, восходящей к Абсолюту. Хтонизм и порожденная им витальность – виртуально-бытовая основа ощущения полноты жизни, счастливого переживания ее вызовов или знак больших событий. О.М. Фрейденберг считала, что сюжет о въезде Иисуса Христа в Иерусалим на осляти имеет мифологический аспект, трактуемый как оплодотворение города . (Осел – «нечистое» хтоническое животное). Вот с этого начинается  новый город Иерусалим. Иерофания его «возникновения»  может повторяться заново. Так происходило в древней Руси при периодическом литургийном обходе города . Хтонический ритуал, в который включен каждый участник (на мосту, на праздничной площади), подчеркивает роль человеческой телесности как начала  личностной судьбы.

Города сплошь и рядом возникали там, где через реки были переправы, особенно мосты. Ментально город – это тот лабиринт, в котором мы стремимся  найти если не счастье, то дороги к нему. Вернусь к Подвесному мосту в Обнинске. Он обладает своим размещением , которое определяется как способность элементов внешнего мира быть действенным началом  без учета причинно-следственных оснований его собственного появления. В данном случае размещение – это топологический параметр соположения естественных и оестествленных факторов человеческого существования. Это не   просто внешняя среда. Это экспозиция, предуготовленная для восприятия. Для ее проживания, примем уже имеющийся термин, – экзистенции. Экзистенциальное проживание направлено на размещенные факторы среды. Оно сопровождается риском в связи с удалением от причинно-следственных оснований. Возникающая тогда реальность приобретает виртуально-бытийный характер с сопутствующим риском.

Удаление от причинно-следственных оснований в случае с феноменом города объясняет выпадение той или иной структуры. Поэтому признаки города по Чайлду редко когда присутствуют в полном наборе. Но ментальность города присутствует непременно.

Бывает  противоположная ситуация - добавленной структуры, когда  лишняя структура вставляется. Так, английский антрополог Э. Лич в 1977 г. писал о том, что «город скорее фактор идей, вербальное явление, название» . Обосновывая это, он ссылался на библейское повествование: «И познал Каин жену свою; и она зачала, и родила Еноха. И построил город; и наименовал город по имени сына своего, Енохом». (Бытие 46 17). Свидетельство Библии – само выражение хтонической составляющей экзистенции города (убийство Каином своего брата, рождение сына). Эзотерическая логика событий требовала, чтобы Каин основал город. Имя города здесь – тоже онтологическая необходимость топологического размещения – добавленная структура. Подобной структурой выступает миф об основании города. Он есть даже у Обнинска: якобы Н.С. Хрущев полагал, что Обнинск расположен на Оби и от нее взял свое название.

Добавленной структурой является  миф о конечности или вечности города. Рим, «вечный город», и то имеет миф о его гибели испламенением . В скандинавском мифе о битве богов Рагнарёк идет речь об итоговом возрождении града богов Асгарде. В Апокалипсисе предсказывается обитание праведных душ в Небесном Иерусалиме. Тезис, что «Москва – третий Рим, а четвертому не бывать» (добавленная структура), заставляет москвичей чувствовать себя если не римлянами,  то хотя бы любоваться модой на фонтаны и конные статуи.

3. Тайны города

Древнейшие, античные и средневековые города были окружены крепостными стенами. Конечно, от врагов. Тут надо обратить внимание на два обстоятельства. Во-первых, город сосредотачивает какие-то ценности: товары, деньги, умелых ремесленников. Во-вторых, благодаря стенам, автономным институтам вроде городского гражданства, самоуправлению и стилю жизни город изолируется от прочего пространств. У него даже время есть свое: московское, пекинское, нью-йоркское…Город изолируется от среды  пространства и времени. Хочет выпрыгнуть из пространства и времени.

Через столетия стены исчезают или под их сенью находят приют городские музеи и другие места публичного общения, а вот норов, изоляционизм и тайны остаются. Есть парижские тайны, генитальные тайны конских скульптур на Аничковом мосту в Питере (лицо купца-соперника на причинном месте одного коня Клодта). В Уфе вам по секрету расскажут про неудачное преобразование боевого коня (такими были,  прежде всего, кобылы - они ведут себя более предсказуемо) в жеребца под фигурой Салавата Юлаева: приделанные детали оказались большего размера, чем нужно детали. Есть тайны подземелий, будь то древняя Москва (к примеру, ход из покоев царицы Софьи под Москвой-рекой к ее возлюбленному князю Голицыну) или молодой Обнинск, но тамошние мальчишки знают о подземных ходах, оставшихся после Отечественной войны.

Тайны – это хтонический, подземный, не публичный уровень городской ментальности. То, что не афишируют, о чем сообщают шепотом. В эту глубокую и  значимую онтологическую тайну города бывает вплетена  историческая тайна, более поверхностная и даже повседневная.

Экзистенциальная потребность тайны у горожан видна в самом языке. Откуда знать неместному человеку в Обнинске, что «Горбатый» и «Крепость» -  здания, где расположены магазины, «Столбы» и «Юбка» -  рестораны, а один квартал с высоты птичьего полета изображает цифру 666. Я намеренно беру эти хтонические примеры из истории совершенно «новодельного» Обнинска. Старинные города обладают куда более страшными тайнами, например, о закладке в крепостную стену девушки. Да и римский миф об убийстве Ромулом своего брата-близнеца Рема из той же серии.

Из всего этого ясно, что ментальность нуждается в хтонически-земной стабилизации начального локуса города, сведенного к точке, к жизни или смерти отдельного человека. Поэтому в дело идут мифы вроде лабиринта. А для чего?

Парадоксальным образом для того, чтобы у горожанина возникла свободная ментальность странника. Парадокс в том, что только хтоническая укорененность города – вызов, а странническая ментальность горожанина – ответ. Горожанин – это странник. Тогда возникает вопрос «Что же такое город?». Город – это проживание мысли и обстоятельств, свидетельствующих, что город реален, что он существует. Город - это способ экзистенци, свидетельство достоверности.

4. Тайны элиты

Письмо по своей исходной роли служило средством хранения и передачи тайны. Из тайны рождалось книгопечатание, городское искусство. В договоре Иоганна Гутенберга (около 1400-1468) в 1438 г. с партнерами  говорилось, что он будет их, Дритцена и братьев Хейльманов обучать неким «тайным искусствам» .

Иоанн Гуттенберг родился  в патрицианской семье в городе торговом Майнце, расположенном у слияния Майна с Рейном. Отец его торговал сукном и был специалист по чеканке монет. Работа с металлом, значит, была семейным делом, позволившим  Гутенбергу перейти к изготовлению металлических матриц и отливке литер. Кроме того, он еще занимался обработкой полудрагоценных камней, когда его патрицианской семье после поражения в борьбе с майнцскими гильдиями пришлось переселиться в Страсбург. У него был явно выражен характер изобретателя. Одно время он занимался изготовлением для паломников магических зеркал. Это были небольшие выпуклые зеркала для головных уборов, предназначенные улавливать целительную энергию от святых реликвий и хранить ее по возвращении  паломников домой на благо близким. В эти годы он уже работал над  типографским шрифтом, о чем свидетельствует его заемный документ – средства шли на приобретение нужных материалов (1436 г.). В 1444 г. Гутенберг  возвращается в Майнц. Там он в 1450 г.  у Иоанна Фуста занимает огромную сумму. В 1455 г., когда уже шло печатание знаменитой 42-строчной Библии, Фуст разорвал договор. Суд Гуттенберг проиграл. И тираж Фуст с помощником, учеником Гутенберга, заканчивает без него. После этих событий Гуттенберг делал только небольшие издания.

Типография, оставшаяся в руках Фуста и Шеффера, процветала до 1462 г., когда Майнц захватил Адольф II Нассауский. Печатники, ученики Гутенберга, разбежались по всей Европе, неся с собой тайну книгопечатания. Самого Гутенберга Адольф приютил при своем дворе вблизи Майнца.

Характеризуя личность Гутенберга, мы уже касались его ориентации на тайну. Собственно тайной был и шрифт Гутенберга, моделированный как рукописный с нажатиями и микроскопическими линиями гусиного пера. Сам  типографский сплав, конструкция  пресса, предварительное увлажнение бумаги и т.п. – все это было технологическим секретом. Уподобление рукописи было невероятно высоким порогом, который удалось преодолеть Гутенбергу. Технология Гутенберга оставалась почти без изменений  350 лет. В его личности, целиком себя посвятившей делу (он так  и не создал семьи) была  сосредоточена огромная сумма знаний, новаторства и упорства. Последнее отражает может быть, стержневую  черту ментальности Гуттенберга – готовность к риску. Об этом говорит колоссальная сумма денег, которых он назанимал у Фуста. На эту сумму можно было бы в Майнце построить несколько каменных домов. Странничество Гуттенберга – проявление риска.

Тот же риск, присущий внутренне аристократической личности, проходит сквозь жизнь первого русского печатника Ивана Федорова (около 1500-1583) . Хотя он не был знатного  происхождения. Его фамилия, нам известная, это имя отца. На Украине ему  дали фамилию Москвитин или называли по профессии Друкарь. Есть соображения историков, что он учился в Польше и Германии. В 1550-1560-е годы Иван Федоров служил диаконом  в одной из церквей Московского кремля.  Открытию типографии в Москве Иваном Федоровым и  Петром Мстиславцем покровительствовал  царь Иван IV. Сам Федоров утверждал, что царь не жалел денег из казны на  устройство типографии. Причиной по мнению самого Федорова было строительство  новых церквей в Москве и в восточных землях после взятия Грозным Казани. Требовалось много церковных книг, тем более, что рукописные содержали много ошибок и неточностей.

В 1563 г. появилась на свет первая русская печатная книга «Деяния апостольские» («Апостол»). Шрифт ее копировал рукописный полуустав. Через два года появился «Часовник», книга, по которой люди учились читать. Оба издания отличались высочайшим качеством.

И что же далее? Зависть и недоброжелательство. «Это изгнало нас от земли, отечества и народа нашего и заставило переселиться в чужие незнакомые страны», писал  Федоров в послесловии к переизданному на Украине «Апостолу». Он с сыном и Мстиславцем оказался на территории Литовского государства под Белостоком. Их приютил вельможа Ходкевич, который был православного вероисповедания. У него они издают «Евангелие учительское» и «Псалтырь с Часословцем» с тем же совершенством.

После этого Мстиславец  уехал в Вильно, где продолжил книгопечатание. А  Федоров подался во Львов. Там он нашел поддержку со стороны небогатых горожан и священников.

С 1575 г.  Федоров подолгу живет и работает у князя Острожского (город на Волыни),  православного мецената. С 1579 г. он живет в остроге постоянно. Там он издает знаменитую Острожскую «Библию», «Азбуку» и одно историческое сочинение («Хронологию» Андрея Рымши).

За год до кончины Федоров опять переезжает во Львов. Причем привозит с собой 400 экземпляров «Библии», тираж по тем временам огромный. Во Львове он и скончался, так и не поправив свои финансовые дела.

Тоже скиталец. Тоже одержимый. Человек риска. Федорову и Гутенбергу присущи черты пассионарнориев. Только это не совсем та пассионарность, о которой писал Л.Н. Гумилев как об энергетике космического происхождения, ведущей к взаимному уничтожению пассионариев. В жизни великих первопечатников  видны совершенно земные мотивации их деятельности. Только они были непоседливыми людьми городской ментальности, способными идти на благородный риск в имеющейся ситуации ради своей собственной достоверности.

Город с его капиталом или политической властью для них выступал в роли вызова, на который они давали достойный человеческий ответ. У Гутенберга это богатые города Страсбург и Майнц. У Федорова Москва с покровительством самого Ивана Грозного, Львов, где элита католическая и православная напрягали усилия, приведшие  к унии 1585 г.

Наконец, еще о нескольких личностях. Философу и экспериментатору графу Эренфельду фон Чирнгаусу (1651-1708) принадлежит честь изобретения  в Саксонии в Мейсене европейского белого фарфора. В этом ему помогал алхимик Иоганн Бёттгер (1682-1719) – странник поневоле, ибо содержался как пленник саксонским князем с заданием ему получить искусственное золото. На Руси назовем хотя бы Константина Циолковского (1857-1935), в юности в Москве на жалкие гроши покупавшего химикаты, а в Боровске и Калуге уже мечтавшего о покорении космоса. Это тоже люди городской ментальности, самые что ни есть пассионарии.

Повсюду – тоже: пассионариев мучают и в них нуждаются. Было некогда на территории  юга Вьетнама древнее государство индонезийского по языку народа чамов (II –XVII вв.). Это был просвещенный народ, поклонявшийся индуистским божествам. Так вот, соседние государства делали на них набеги ради захвата представителей их грамотной элиты. Короли Бирмы ходили в походы на соседей для захвата ремесленников. Что-то похожее на историю В. фон Брауна и других специалистов в США и более чем тысячу немцев, работавших после войны на закрытой территории будущего Обнинска.

5. Без женщины не обошлось

На роли женщины мы должны, хотя бы коротко, но остановиться специально. В некоторых палеолитических пещерах на глинистом полу остались следы, принадлежавшие мальчикам лет 15.  Это  доказательство того, что мальчики проходили там возрастную инициацию, чтобы  стать полноценными воинами и получить право на брак.  В тех пещерах обнаружены росписи зверей. Чаще всего они расположены на потолках. Почему? Потому что бык, это показывает мировая  мифология,  небесное лунное животное: рога – месяц и раздвоенные копыта. Бык – это небесный мужской принцип. В старину кабардинских невест везли в дом жениха в телеге, запряженной быком. В средневековом Дагестане новобрачный должен бы овладеть молодой на шкуре быка. Да и мне в начале 1990 годов, собирая  балкарские обычаи, приходилось видеть, как невеста вступает в дом жениха по шкуре быка. Значит, мальчики  в пещерах многие тысячелетия тому назад созерцали фигуры быков для  того, чтобы  получить право на женщину, заменив  быка.

Тема женщины  ключевая для экзистенции города. Иногда она звучит открыто и прямо. В древности уже было известно, что «Вавилон – блудница». Много легенд о городах, основанных женщинами. Например, чешская легенда о городе Девине связана с победой девушек над мужчинами. Женская ипостась города  бывает менее явной. Скажем, именование Москвы   Матушкой. Хотя и здесь во времена снования города женский фактор был налицо.

К тайнам города, так или иначе, причастна всегда женщина и такие тайны пикантны. Почитая древности Москвы, историки быстренько переворачивают страницу, где сообщается  о том, что сюда к жене боярина Кучки наезжал сам Юрий Долгорукий. В Батуми мне хотели показать металлическую кровать, на которой Сергей Есенин познал ласки «персиянки» Лалы. Она была местной дамой легкого поведения.

Столь фривольная тема легко превращается в культурогенный фактор. Кто помнит миф о лабиринте, поймет причастность к теме  персонифицированного страха (чудовище Минотавр) и женщины (Ариадна). После победы над чудовищным быком Тезей основывает город Афины. Городские тайны имеют отношение к психоаналитической теме страха перед женщиной.

Есть  основания считать, что головные женские уборы в виде короны происходят  от модели городской крепостной стены. Подобные факты  некоторые ученые объясняют  через промежуточное ментальное звено -  земля мифологически рассматривается  как наделенная женским началом. Есть мнение, что каменные дольмены – это модели  женской матки (мнение бытует как фольклорный мотив в районе черноморских дольменов).А жертвенный алтарь тоже иногда реконструируют как женское детородное место. Т. е. здесь одна мифологема подставляется на место другой. Но требуется не мифологическое, а философско-антропологическое и психоаналитическое объяснение примечательной ассоциации города с женщиной, более простое и оправданное.

6. Структуры города

Мы много говорили о хтонизме города, поскольку на это редко обращают внимание. Пришли к выводу, что хтонизм – это ментальная земная укорененность города. Но этого мало – город стремится в небо и в космос. Хотя в обоих случаях суть одна и задана земными мотивациями: ограничить пространство  и даже свести его в точку, чтобы оттуда устремиться только вверх. Такую земную укорененность назовем топоментальностью. Топос там. Где восходят вертикальные арматуры экзистенции. Туда, в топос, поворачивается искусственное время города, становится временем начала. Из такого времени вырисовывается время основателя.

К. Г. Юнг рассмотрел тему основания города на примере древнего Рима с привлечением  африканского материала . Он ссылался на знаменитую биографию Ромула в изложении Плутарха. В ней говорится, что при основании Рима  плугом была проведена борозда с отвалом внутрь и обозначен центр круга. В этом центре был устроен мундус - углубленное место, куда сваливали жертвоприношения (туши свиней, злаки и пр.).  Мундус – это своеобразное хтоническое чрево земли. В этой логике пока все идет как надо. Ее перебивает другая информация (Дионисия Галикарнасского), что древнейший Рим был квадратного плана.  Юнг пытается выйти из положения доказательствами, что при проведении двух пересекающихся дорог с центром в районе мундуса город остается четырехчастным при квадрате, вписанном в круг. При привлечении индуистских и буддийских круговых магических мандал план Рима оказывается  низведением на землю космически идеальных фигур. Конечно, Юнговское коллективное бессознательное скрыто в этой рефлексивной концепции, но нужна ли она для понимания городской ментальности и структур города, это еще вопрос.

Вертикальные архитектурные структуры города  бросающаяся в глаза черта. Они  могут быть самыми разными сооружениями. В  средневековых городах такую роль выполняли храм или ратуша с непременной башней с часами, ведущей свое происхождение  от крепостной башни. Вертикальные структуры концентрируют около себя свободное личностное поведение граждан. Это   барселонский собор Антонио Гауди,  Испанская лестница в Риме, Эйфелева башня в Париже, Иван Великий в Москве, Исаакиевский собор в Санкт-Петербурге и т.д. Площади вокруг них являются местами сосредоточения праздной публики из обитателей и туристов.

Именно это обстоятельство – место проведения праздного времени, а не просто  статус самого высокого сооружения - делает  вертикаль значимой. В Обнинске  метеовышка высотой  более 300 м  окружена унылым  бетонным забором и никто мне не называл ее памятным местом города. А вот старую, уже не действующую  водонапорную   башню называют. Рядом с ней  кафе, магазины. И парк, где можно уединяться. Иногда башня служит для тренировок  любителей скалолазания. Там человек стремится  к уникальному личному переживанию страха.

Некоторые археологи  древнейшим городом земли считают Иерихон, расположенный около Мертвого моря. Там  еще  в докерамическом неолите (7000  лет до н. э.)  появляется поселок с башней и  окружающими стенами. Оборона или тоже поиск уникального опыта? Было ли все это укреплениями еще не доказано. Поселения  с концентрической планировкой были известны  в Трипольской энеолитической культуре (Лука Врублевецкая на Украине и др.). Это IV-III тыс. до н. э. Там помимо землянок обнаружены  небольшие наземные глинобитные площадки, которые  служили жилищами. В тех местах, на юге России и в Украине, сохранился обычай спать летом в одиночестве в плетеных постройках на столбах. В бодрствовании, в работе  человек скорее хтоничен, но спать он стремится  на возвышенном месте. Не случайно царь Одиссей сам себе соорудил кровать из пня большого дерева.

В средневековой Камбодже  раз в год король страны должен был оставаться на ночь в башне. Считалось, что к  нему на супружеское ложе приходила змея-нага, дух хранитель страны. Эта встреча обеспечивала процветание страны в течение следующего года. Этот  личностный опыт, полученный в башне,  напоминает отдаленно рассказ о башне  грузинской царицы Тамаре, которая утром губила своих любовников.

В сущности грузинская и  камбоджийская истории сродни хорошо  известному  мистическому  полету шаманов Сибири в небо в поисках души больного. В шаманском обряде  личностный опыт, структурированный как восхождения шамана по уровням бытия, поставлен на службу обществу. Кстати, шаманы – спецы не только по лечению, но и по родильным обрядам. Английский антрополог А. Хокарт на индийском и океанийском материале показал, что для статуса правителя человеку необходим  был опыт мистической левитации .

Когда стал возникать подобный личностный опыт, приведший в конце концов к возникновению города как сосредоточения особых ментальностей? Удивительно, что такой опыт наличествовал  во все эпохи существования человечества. Ибо захоронения устраивали  люди еще не сапиентного физического вида. Индивидуальные захоронения  свидетельствуют уже о личности. Ею обладал не только сунгирский мальчик  нашего вида из эпохи палеолита на Владимирщине, но и тешикташский мальчик в горах Узбекистана, хотя тот не был еще  человеком современного вида.

7. Праздность

Город дал человечеству  давно копившееся желание быть праздным и одиноким, вырваться из тисков регламента  и норм, обрести одиночество, а в праздники  сбросить, хотя  бы на время, и гнет социальных ролей. М. М. Бахтин  в  книге о Франсуа Рабле  через смеховую культуру открыл прежде всего  эти таинства городской жизни. Бахтин дал нам возможность  после себя  доказывать,  что праздность, схваченная обрядом, основа архаики. А только затем по мере освобождения от ограничений обряда  и переходя в русло социального протеста праздность облеклась в народную смеховую культуру. В китайской конфуцианской этике праздность была доведена до философских утонченностей. Её воспевали великие поэты  Ли Бо и Ду Фу. Сам иероглиф сянь, обозначающий праздность, своими элементами написания означает «любование месяцем, что виден в промежутке между створками ворот» .

Но ведь и одиночество тоже вид праздности. Как оно многообразно! Святость и пустынничество – вид праздности. Французский историк Жак Ле Гофф  в  исследованиях цивилизаций средневековой Европы показал, что именно пустынничество, укрывание в лесах  стало там накапливать население, не занятое целиком производительным трудом. В результате в таких местах появились города.   Нужно отметить фактор времени. Строгий ритм монастырских служб приучал людей к сосредоточенности и умению пользоваться временем, находя в этом умении свободу. Фактор времени настолько важен, что послужил причиной ссоры царя Алексея Михайловича с патриархом Никоном. Царь, сам набожный человек, издал указ не сидеть  в приказах на Рождество и на Пасху, никакой работы не делать. Но Никон выступил против царя, посчитав, что в противном случае  получилось бы, что  царь стал бы платить за сакральное время, а оно должно быть не измеряемым и от Бога.

Вечное  время города («Вечный Рим»), в сущности,  метафора  праздно-сакрального города.  Прообразом  Никоновского Нового Иерусалима в Подмосковье был Иерусалим  небесный. Новоиерусалимский монастырь  стал как бы объемной иконой. Развитие городов Юго-Восточной Азии  обеспечивалось идеей того, что там находился вход  в  божественный мир. Служители индуистских и буддийских культов играли там первенствующую роль.

И снова о гендере. Антропологическая истина состоит в том, что общение полов  проходит в праздности. Это вид разделенного одиночества, иначе называемый  ностью. Так у всех народов мира, во всяких культурах. Даже  практически голые аборигены Австралии для близости удаляются от стоянки. Есть основания говорить, что  поборником и праздности, и ности  женщина является в большей мере, чем мужчина.

Ментальность ности  приближала мысле-образы города. Граждане  древних Афин  обязаны были участвовать в собраниях на  агоре, центральной площадь. Для посещения театра они даже получали деньги. Но это все  функции государства, возводившего  мраморные общественные сооружения.  Жилища  же были ны, невзрачны, но  именно они несли если не градообразующее, то экзистенциальное городское начало. Вот и мифы о возникновении Афин связаны с первым царем Тесеем-быкоборцем (мужчина, прошедший возрастную инициацию), возлюбленным Ариадны. Он  по преданию свел  население Аттики  из сельских домов в город.

В XIX веке кабардинских невест везли в дом жениха в телеге, запряженной быком. В средневековом Дагестане новобрачный должен бы овладеть молодой на шкуре быка. Да и мне в начале 1990 годов, собирая  балкарские обычаи, приходилось видеть, как невеста вступает в дом жениха по шкуре быка. Значит, мальчики  в пещерах многие тысячелетия тому назад созерцали фигуры быков для  того, чтобы  получить право на женщину, заменив  быка.

          Кстати, в древней Греции существовал принцип возводить город там, где свалится от усталости корова. Кое-где на Кавказе еще недавно дом ставили в месте, где отдыхают коровы. Такие удобренные места со временем превращались в сады и огороды.  В древних Афинах в местности, которая называлась «Огороды», стояла статуя Афродиты, богини  женского порождающего начала.

«Огороды» и «сады» внутри города - это ментальная универсалия города.  Тбилиси в его восточной части  есть район Артачалы, где  располагались сады и огороды. В XIX веке  это старинный центр  развлечений с публичными домами. К востоку от  Москвы лежит село Коломенское с его садами и лугами. От дьяковской культуры 1 тыс. до н. э.  там остался камень с изображением женских грудей, след культа плодородия. Царь Василий III  возводит в Коломенском храм в честь рождения наследника. Петр 1 был крещен  в храме, расположенном к востоку от  Москва-реки.  Элитные кладбища Москвы – Новодевичье и Кунцевское расположены на Западе, как пирамиды у древних египтян. Сады и кладбища равноправные городские размещения вместе с архитектурой. Их зелень образует агональный мысле-образ к суховатой архитектуре построек.

Часто современные городские парки представляют собой не только место ных встреч, праздного времяпрепровождения, но и место расположения чтимых могил. Сакральность – вид одиночества и праздности.

Наука и знание  вообще порождены одиночеством. Поэтому в городах древней Месопотамии  экспериментальная наука после некоторого периода независимого существования  влилась в лоно сакральности. Медицина в Европе вплоть до Великой  французской революции оставалась  городской, религиозно обоснованной и персонально элитарной. Исконно библиотека и архив  размещались во дворцах и храмах, как это было в древней Месопотамии наряду с сосредоточением там  административной и военной функций.

8. Мысле-образы города

Ментальности горожан – это приближенные  к мышлению целостные  акты сознания, порождающие мысле-образы города, где последний  так организует мышление, что мысле-образы  выполняют роль  проективного описания. Ментальности стоят  в самом начале городского самосознания людей. Мысле-образы их готовый продукт. Ментальности – способы  организации пространства и времени. Они обеспечивают горизонтальное и вертикальное развитие города, наделяют  урочища города сакральностью и профанностью, дают ритм труда и отдыха, череду  будней и праздников. Порожденные ими мысле-образы  делят  обитателей на «своих»  и «чужих», «коренных» и «некоренных», на элиту и прочих. Это мысле-образы кристаллизуют значимость Арбата  и Невского и  доводят  иерархию ментальных городских  структур до  уровня «мой город». С мысле-образом «мой город» вынуждены считаться  управленцы, архитекторы-проектировщики, социологи и многие другие специалисты в области урбанистики.

Но теории мысле-образов города еще нет и здесь предлагается один из возможных  подходов к ней – антропологический. Этот подход,  обогащенный  историзмом и  сравнительным методом, имеет доступ  к мыслительной деятельности человека при сохранении целостности его личности. Последнее обстоятельство  требует специальных  эвристических процедур: скажем, обращения к тонкостям мифологического сознания при обсуждении, казалось бы, самых  современных и актуальных вопросов.

Главная особенность работы мысле-образов сходна с мышлением по типу  отскока (бриколажа), открытого  структуралистом К. Леви-Стросом. Но структуралисты, сделав  успехи в изучении ментальных структур,  проходили мимо  организованностей   природы. Они не интересовались связанностями в природных объектах, которые улавливаются  через абстракцию. И уж куда там до такой человеческой абстракции как  организованность по умолчанию, которая выступает в виде выпадающей или добавленной структуры. Мысле-образ потому-то и обладает мощным организующим потенциалом, что он вершина невидимого айсберга, он построен по умолчанию с использованием выпавших и добавленных структур. Это тайна, которая сплачивает. Город носитель тайн, которые в деревне отсутствуют.

Человек остается частью той системы, которую он хочет описать.  Поэтому все эвристические приемы вплоть до изысканной виртуалистики в конечном счете субстанциальны. Городские ментальности и мысле-образы как объекты виртуалистики соотнесены  с константными морфологическими структурами города: праздность и экономика; женственность и институты  и семьи; пришлось многих обитателей и  похороненные умершие,  ставшие навечно «коренными»; ночная освещенность и вертикальные структуры, обращенные к небу; литургическая всеобщность и  потаенности «моего города» и т. д. Ментально-морфологические структуры  сознания – ментальности и мысле-образами создают  онтологию города.

9. Небо и ландшафт

В Москве многие улицы носят ландшафтные названия: Остоженка (на ней когда-то ставили стога), Черторый (название бурного ручья), Сивцев Вражек (т.е овражек)…За рекой улица Полянка. Названный район еще в конце ХIХ века был не то, чтобы окраиной, но местностью, где при усадьбах еще имелись большие сады, пруды, а то и луга. Здесь  запрягали лошадей, чтобы ехать «в город». Мы бы сейчас сказали бы «в центр».

Это российский ландшафт с его просторами, полями и лугами врывался в Москву? Если так, то тогда можно сказать, что в Москву, где находится также Ордынка и Крымский мост, внедряются и более удаленные ландшафты: лесные, степные и даже горные. Но тогда это все вместе не «вмещающий ландшафт» Л.Н. Гумилева, а нечто иное. Скорее «миллионы километров» Петра Николаевича Савицкого, освоенные «монголо-татарской» волей, а позднее в Сибири русско-казачьей.

У города есть окраины, но нет горизонта. Как нет горизонта ночью. При отсутствии горизонта ночное небо  становится доступнее: звезды близки, а луну, кажется, можно снять с неба (что и делается в сознании тронутых умом людей в последнем фильме Феллини). Ночью людей охватывает чувство приятия в себя всего мира, космическое чувство. Мы ощущаем расширение души,  которая наполняется  к тому же чувством свободы. Свобода, конечно, антропологическая универсалия человека, но в городе ее легко реализовать благодаря праздности. Ночью не работают. По крайней мере, в селе. Сельские труженики луной не наслаждаются – им засветло вставать. Город – это праздность и праздничность. Этим город становится независим от ландшафта. Ночь нас видит тысячеглазым небом, но она нас не сковывает этим. Она нас  освобождает. И мы тогда более равны сами себе, более достоверны, чем в дневной суете.

На слова,  взятые из поэмы А.К.  Толстого «Иоанн Дамаскин», есть прекрасный романс Чайковского. «Благословляю вас, леса, долины, нивы, горы, воды! Благословляю я свободу и голубые небеса!». Это говорит горожанин, обитатель Дамаска и недавний сподвижник халифа Иоанн Дамаскин, ставший монахом и нищим. Мы ему многим обязаны. Сохранением икон, в частности. Их лики в большей степени видят нас, чем мы их. Эти лики смотрят сверху. На иконах позиция ночного неба, которое над нами. Дамаскин в поэме Толстого вышел из ночного города под голубые небеса и зрит ландшафт. Ночное небо города со светилами или светильниками становится элементом ландшафта. .

А дневное небо города снижено к горизонту. Оно всегда куда-то опрокинуто. Еревана на Арарат. Тбилиси на гору Мтацминда с пантеоном. Баку на море. В Улан-Удэ  я остро почувствовал, что на юге не только Иволгинский дацан (буддийский монастырь), но и степи Монголии и огромный Тибет. Саранск повернут куда-то на юг, за Саранку. В леса? Петербург опрокинут в свою Неву. Везде юг, а в Питере река. Пушкин тонко почувствовал катастрофизм Петербурга в «Медном всаднике».

А Москва? Вот тут тонкое дело. Она радиально спланирована и дороги ее ведут во все стороны. Ими она туда, в пространства России, и опрокинута. Вот только в этом плане – в ментальном – есть смысл у часто произносимых слов, что «Москва – это не Россия». В лучшем стихотворении времен Отечественной войны  К. Симонов    просит вспомнить дороги Смоленщины, раскисшие под осенними дождями, а не столичный дом, где он празднично жил. Еще раньше А. Блок написал: «Опять, как  в годы молодые, три стертых треплются шлеи и вязнут спицы расписные в расхлябанные колеи…». Приходят на память Пушкинские и Лермонтовские строки. А все сходится к Гоголевскому «Надо проездиться по России» и к «Путешествию» Радищева. Фраза, что «Москва - не Россия» говорит о ландшафтной составляющей, об опрокинутости Москвы в огромный ландшафт.

Что значит «опрокинутость города», о которой я говорю? То, что город не просто вписан во вмещающий ландшафт. Вписан, но не совсем. Это значит, что ландшафт находится на дистанции от города. Ландшафт визуален  и сам видит. У светоносного ландшафта есть визуальная позиция по отношению к городу. Поэтому отношения ландшафта с городом скорее процесс, чем стабильность. Виртуальность, а не константность. У  Хайдеггера есть термин «вброшенность». В этом слове тоже не погасла энергия внедрения города в ландшафт и особая позиция  последнего. Город предназначением своим перечит ландшафту, а ландшафт настаивает на своем.  Каким угодно словом можно назвать это качество. Но это – судьба. На «том конце» города, в ландшафте, находится его тревожная судьба. Трансцендентальный (по Канту) полюс города -  ландшафт. Нормальный город перед ландшафтом живет в смирении и в аскезе. Тут никакой мистики.

Какая  мистика, коли легко отшагать Арбат от начала и до конца? И даже пересечь всю Москву, что я однажды предпринял в молодости. Но ведь начало и конец есть у улицы, но не у понятия «Арбат». Ландшафтное понятие «Арбат» (пряное восточное слово) – не равно самой улице, оно насыщено московской жизнью, туда Москва выплеснута со всеми видами содержимого. Но, опять же, там небо. И Дом А. Ф. Лосева и много чего другого, что следует назвать нашей общей судьбой.

Получается, что городская улица – это горизонтально положенная вертикаль. Улицы уходят в небо. Мой знакомый боровский художник В.А.  Овчинников разрисовал заборы и некоторые стены своего города. Там чаще всего мотив дороги, поля  и неба. Когда-то в Боровске Пафнутий, внук баскака, призывал к единению земель вокруг Москвы. Потом город стал цитаделью старообрядчества (но не расположенный вблизи Пафнутьев-Боровский монастырь.

Для кочевников дорога уже ограничение пространства. И горизонт им тесен. Цель их движения – что за горизонтом. Вот почему кочевники  основывали города,  Дели был их военным лагерем. Им там легко жилось. Тот же Пекин. Но Пекин, как и  другие китайские города, выстроены по принципам фэн-шуя. Хотя, надо сказать, что фзн-шуй – именно городская, не горизонтальная, ночная  география.

Торговля, действительно, экономическая сторона пространственной жизни города. Есть тибетская легенда. Шел купеческий караван с товаром. Дракон окружил всех своим телом и принудил сложить товар и образовать на том месте город. Город как жемчужина у играющего ею дракона.

Коли небо города ночное и доступное, то уж тут недалеко до идеи полета. Того самого, описанного гениально М. Булгаковым, хотя средневековый материал он взял у менее даровитого Д. Мережковского. Шагаловские влюбленные, летящие в небе над Витебском, все та же городская идея близости города к небесам. Оттуда, с «неба», и звон колоколов, и голос муэдзина. Даже человеческий голос - опетое пространство свято .

фере ных телесных контактов. К полученному хтоническому импульсу человек через топоментальность присоединяет социально воспринятые черты, которые принято называть его человеческим потенциалом. Человеческий потенциал – совокупная способность к саморегулированию  через освоение экзистенциальных проживаний. Как и прочие формы капитала, человеческий потенциал  для своего возрастания должен  концентрироваться в сообществе людей и передаваться более широкому сообществу. Человеческий потенциал не может себя реализовать без осознаваемой компетентности, которая  выступает как элитарность, аристократизм или пассионарность личности. Эти черты наиболее полно реализуются в городе. Экзистенция города осваивает витальные земные ресурсы, укореняя соматическую телесность (телесность 1) и расширяя вторичную несоматическую телесность культурных форм (телесность 2).  В конце концов, это извечная борьба за телесность и геосферу.

10. Личный миф «мой город»

Сейчас нам настало время рассмотреть подробнее символическую составляющую экзистенции. Если сказать  самым продвинутым гражданам Обнинска, что они, как и все люди на  земле, мифотворцы, то  можно встретить по меньшей мере  недоумение с их стороны. Но это так и не из-за какой-то первобытности, а в силу устройства  мышления. Функция мифа в том, что он делает обнинцев согражданами через личное экзистенциальное приобщение к телесной топике города.

 Миф – это то, что не должно проверяться. Миф исчезает при проверке. В миф даже не обязательно верить, в нем можно и сомневаться. Он все равно будет работать. В окрестностях Обнинска есть курганные насыпи. Некоторые люди,  хотя и с сомнением, говорят, что это захоронения французов  времен войны 1812 г. Археологи провели тщательные раскопки, показавшие совсем другой и гораздо более древний возраст курганов – от поздней бронзы (1800 - 800 лет до н. э.) до  раннего железа (VIII век до н. э. – VIII век н. э.).

На примере «французских курганов»  можно видеть, как миф стягивает прошлое время с  настоящим, как он конденсирует время. Вспомним историю с обнинским  «дореволюционным» Подвесным мостом. Другие «датировки»: «он был всегда», «при мне он уже был». Это миф, который,  удаляя время, делает  мост элементом городской топологии.

Одно из живописных мест города сейчас называется «Кончаловские горы». Но испокон веку это были «Бугры». В 1890-егг. для  доктора И. И. Трояновского там был построен, по данным краеведа В.А. Иванова, самсоновскими плотниками дом . В 1932 г. у дочери известного в России врача, наставницы и друга С.Т. Рихтера, дом  был куплен П.П. Кончаловским. Место постепенно стало именоваться «Кончаловские горы». За низиной на другом холме сейчас расположено обнинское кладбище, которое на  жаргонном языке стало называться «Кончаловка» (ударение на первом а). Миф стремится к кладбищенскому забвению, возвращается в хтонические глубины, но зато очерчивает предельные границы обитаемых границ города.

Эту важную роль  настоящий миф выполняет без  особых напряжений. Иногда люди форсируют миф, как сам П.П. Кончаловский, который в свое время из соседней белкинского  усадьбы вывез на свою дачу дверь и  объявлял всем, что через нее  входил А. С. Пушкин. Жизнь последнего известна по дням, в Белкине он не бывал. Довольно анекдотичный случай  связан с дубом, стоящим на поле около Дома ученых: в советские годы один из градоначальников предложил его ни с того ни с сего  считать  символом города – претензия на миф.

Для чувства горожанина, которое заключено в образе «мой город», чрезвычайно характерны подобные хтонические мифологические усилия. В мысле-образе «мой город» присутствует  горестная теплота мифа – «мой город»  ведь не тот, который сейчас, а тот, который уходит в забвение. В Обнинске всем старожилам памятен  двухэтажный дом, остававшийся от знаменитой детской колонии «Бодрая жизнь». Там размещалась  художественная студия, где преподавал А. А. Пластов. Это огромная тема в  истории Обнинска, всей страны и даже Германии: во время войны немецкий офицер подобрал  альбом акварелей студийца Бориса Юдина, а потом  предпринял усилия, чтобы вернуть его в Россию.

По традиции около того дома устраивался праздник проводов зимы. Дети катались с горок. Для кого-то дом памятен тем, что в последние годы там  был пункт приема бутылок. В 1970-е гг. здание снесли и построили здание ДОСААФ. В том-то и дело, что подобные утраты неизбежны для каждого из нас. И неизбежно мы создаем миф  под названием «мой город». Без такого мифа город безблагодатен. Просто населенный пункт.

За этот миф люди ведут благородную борьбу. Обнинский пример – сохранение топонимов, связанных с селом Самсоново, судьба которого описана в небольшой, но  насыщенной фактами книжке Т.М. Лариной . Село было снесено в 1969 г. Тяжба за сохранение топонима представляла целую эпопею. Ее возглавили уроженец Самсонова  В.Г. Мальцев, географ Н. С. Студенов и уже  упомянутый В.А. Иванов. Борьба завершилась  только к 1985 г. установлением  гранитного памятного камня с надписью, говорящей, что первое упоминание села относится к 1588 г.

11. Вместо заключения: конец городской революции

Когда-то, живший в  III тыс.  до н. э. шумерский царь Гильгамеш в поэме, ему посвященной,  радуется качеству кирпичей, из которых сложены стены его родного города Урука. Это был самый разгар городской революции. В сознании людей она законсервировалась. Поэтому до сих пор города стремятся кого-то удивить то телевизионной башней, то небоскребом. Хотя особой надобности в  таких сооружениях нет. Эти гиганты – телесность человека, вынесенная вовне. Но строительство идет скорее по привычке,   нужные мотивации уже остывают в головах. Это следствие остывания процесса спациализации: внешний мир плотно придвинулся и от него морфологически никак не изолироваться, чтобы сохранить ность среды. Параллельно с этим набирает обороты телесная революция, заключающаяся в борьбе разных идеалов и технологий, направленных на тело. С точки зрения этих все нарастающих тенденций давайте еще раз взглянем на экзистенцию города.

Антропологическая функция экзистенции  состоит в том, что она оестествляет витальные телесные ресурсы человека, укореняя его в земном бытии. Витальные ресурсы возрастают  в сфере ных телесных контактов.  Экзистенция города осваивает витальные земные ресурсы, укореняя соматическую телесность (телесность 1) и расширяя вторичную несоматическую телесность культурных форм (телесность 2). К полученному хтоническому импульсу человек через топоментальность присоединяет социально воспринятые черты, которые принято называть его человеческим потенциалом. Человеческий потенциал – совокупная способность к саморегулированию  через освоение экзистенциальных проживаний. Как и прочие формы капитала, человеческий потенциал  для своего возрастания должен  концентрироваться в сообществе людей и передаваться более широкому сообществу. Человеческий потенциал не может себя реализовать без осознаваемой компетентности, которая  выступает как элитарность,  или пассионарность личности. Эти ментальные доминанты пока еще наиболее полно реализуются в городе. Куда они теперь поведут человечество, еще не совсем ясно. В конце концов, извечная работа с  телесностью и геосферой  всегда находила все новые формы внешнего выражения.

Опубликовано в сокращенном варианте: Журнал «Философия и культура», №3, 2009. С 71-81.

Публикуется на www.intelros.ru по согласованию с автором.

Ефимов В.С., Ермаков С.В., Пригожих В.А. Культурно-образовательное пространство города и становление человека:проблемы, проект, реализация// Образование и социальное развитие региона. Барнаул. 1999.С. 3-4 (Цитировано по: Смирнов С. А. Антропология города. http://lib.rin.ru/doc/i/51959p/html)

Я не знаю, что это значит. ЯВЧ

Смирнов С.А. Указ соч.

В.Г. Чайлд У истоков европейской цивилизации. М., 1952; Монгайт А.Л. Гордон Чайлд //Советская археология. 1958. №3; Лынша В.А.  Гордон Чайлд и американский неоэволюционизм //Этнографическое обозрение 2001. №5. С. 3-17.

Мелларт Дж. Древнейшие цивилизации Востока. М., 1982

Давиденков С. Н. Эволюционно-генетические проблемы в невропатологии. М., 1947

Тойнби А. Построение истории. М.,1990

Время Обнинска (Люди и ландшафты города).//Обсерватория культуры. 2005. № 6. С. 124-131

Древнеиндийская философия. Начальный период. М., 1972. С. 88

Там же. С. 89

Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М., 1978. С. 491-531 (Въезд в Иерусалим на осле. Из евангельской мифологии)

Бондаренко И. А. «Дивно место сие…». Градостроительные идеалы Древней Руси //Человек.1996, №3. С.151-156

Топологические размещения в сфере культуры рассмотрены автором в книгах: Чеснов Я.В. Лекции по исторической этнологии. М,, 1998; он же: Телесность человека. Философско-антропологическое понимание. М., ИФ РАН. 2007

Свойства виртуально-бытовой реальности рассмотрены в работе: Я.В. Чеснов. Виртуалистика: философско-антропологический анализ. Саранск, 2008

Leach Ed. A View from the Bridge. London, 1977. P. 166

Элиаде М. Космос и история. М., 1987. С. 124-125, 127

http://en. wikipedia. original/Johfnnes_Gutenberg

Иван Федоров, первопечатник. М.,-Л. 1935

Юнг К. Г. Душа и миф. Шесть архетипов. М., 2004. С 11-36

Hocart A.M. Kingship. Oxford, 1927

Маслов А.А. Китай: колокольца в пыли. М,. 2003. С. 275

Данченкова Н. Ю. Победа над «пространств застывшей немотою» (Русский космизм и контекст этнической культуры: мир традиционной музыки //Народная художественная культура России рубежа веков. Отв. ред. В.Н. Максимов. М. 2002. С.92-135

Тарасов В. А. Древнейшая история обнинской земли. // Обнинск…С. 28-29

Иванов В.А. Дух места. // Русич, №. 7. Обнинск.  С. 51

Ларина Т. М, Деревня Самсоново. Историко-краеведческий очерк. Обнинск, 1998


Вернуться назад